застал себя Артамонов. Само собой разумеется, что на потоке есть группы, которым выданы такие же задания. И еще существует техническое приспособление - 'дралоскоп', с помощью которого полугодовую норму можно легко и непринужденно передрать в считанные часы. Было бы с чего.
Правда и то, что жить полнокровно чужим трудом дано не каждому. Здесь нужна не только выдержка, нелишне обладать и стойкостью. Обыкновенно после выдачи задания на проект начиналось выжидание - кто первый приступит к выполнению. Слабохарактерные надламывались и, словно загипнотизированные, приступали к черчению. Как только они справлялись с заданием, к ним подкатывали более стойкие и вмиг переносили готовые творения на свои листы. Затем шла в ход изворотливость - бывало, скопированные работы защищались раньше оригинальных. За плагиаторами был нужен глаз да глаз, поскольку сдирание - это не столько процесс, сколько стратегия и тактика.
Артамонов отправился к Наташечкиной Алеше. Она в группе 76-Д1 тоже шла первой по списку. Наташечкина была своим парнем, и задание у нее было идентичным.
По настроению, с которым она приняла ходока, можно было заключить, что лично ей по нутру игра геометрических линий, вырисовывающих занятные контуры неказистых с виду деталей дизеля. Наташечкина без проволочек отдала во временное пользование Артамонову свои готовые чертежи.
- Только не перепутай потом оригиналы с дубликатами, - предупредила она вдогонку.
Артамонов заручился пачкой конфет с ближайшей стипендии и помчался настраивать 'дралоскоп', который состоял из оконной фрамуги с двойным стеклом и настольной лампы для подсветки снизу.
Способ оказался эффективным. Наутро Артамонов, не долго думая, понес на проверку чужие творения.
- Так-так, - приговаривал Цыпленков, рассматривая чертежи почему-то не с лицевой, а с тыльной стороны, - придется вам задание переделать.
- Я повешусь! - возразил Артамонов.
- А почему вы не спрашиваете, в чем дело? - прищурился Цыпленков.
- Да, в чем, собственно, дело? - не замедлил с вопросом Валера.
- Вот я и говорю - в чем? А вот в чем - копии снять нетрудно, но заверить их... - Цыпленков показал на графит, налипший от линий Наташечкиной с тыльной стороны чертежей.
У Артамонова все опустилось. Схватившись за голову, он сел мимо стула. Цыпленков неторопливо приводил статистические данные:
- Обычно за год дралоскопия играет злую шутку с двумя-тремя первокурсниками. На вашем курсе вы - десятый. У вас очень расторопный курс. Зайдите попозже, я выдам вам другой вариант.
- Теперь я не успею! - сжимая ладонями виски, произнес Артамонов. Брошу институт!
- Успеете, я вам гарантирую. - Цыпленков щурился, словно вел сумеречный образ жизни и нормальный дневной свет сильно раздражал его.
- Я сообщу об этом в общество защиты прав потребителей!
- Что вы сказали?
- Да так, брежу.
Артамонов забыл про обещанные Наташечкиной конфеты и пролежал два дня не вставая. Сожители ничем ему помочь не могли. Они сами еле тянули эти долгие основные, размерные и штрихпунктирные линии по бесконечно белым листам ватмана. Вскоре Артамонов начал заговариваться. Уставя глаза в потолок, он битыми часами твердил одно и то же: 'В четверг четвертого числа в четыре с четвертью часа четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж черезвычайно чисто'. Потом затих.
- Кризис миновал, - доложил Рудик сожителям, сидевшим на корточках в коридоре.
Артамонов встал, выпил бутылку кефира и по новой приступил к полугодовому объему чертежей. Он, конечно же, мог бы опять найти подобный вариант, пересветить чертежики и теперь уже по-умному, как подсказал Бирюк, стереть резинкой следы плагиата, но, словно кому-то назло, он смахнул со стола лишние предметы и приколол первый лист.
Как и предрекал Цыпленков, к сессии Артамонов все успел. На консультациях геометр продолжал прижимать Валеру к земле:
- Почему вы не задаете никаких вопросов? Выучили все, что ли? Настолько все знаете, что и спросить нечего? Или не знаете, что спрашивать? Тогда зачем пришли на консультацию? Это не занятия. Посещать консультации необязательно. Если нет вопросов - вы свободны.
Вопросы быстро находились.
Перед экзаменом девочки не выдержали.
- Мы не пойдем сдавать начерталку, - сказали они Рудику. - Объявляем стоячую забастовку.
- Вы что, хотите, чтобы нашу группу расформировали?! - пригрозил староста.
- У нас в голове сплошной калейдоскоп, - развела руками Марина.
- И руки трясутся, - вытянула вперед ладони Люда.
- Хотя есть идея, - сказала Татьяна, - пусть первыми идут сдавать экзамен парни.
- Да-да, - подтвердила Люда. - А мы всю, какая есть, косметику - на себя, и войдем к Цыпленкову сразу все втроем. Авось проскочим. Бирюк говорил, Цыпленков падок на эти парфюмерные дела. Глядишь, и оценит. С глазу на глаз мы с ним как-нибудь разберемся.
- Попробуем задавить его массой, - потерла руки Татьяна.
Но на экзамене Цыпленкова словно подменили. Артамонову он сказал:
- Вам ставлю пятерку без билета, вы и так достаточно потрудились в семестре.
Татьяна сжалась от зависти и начала придумывать, по какой бы такой причине и к ней Цыпленков мог бы отнестись вот так же льготно. Но геометр не тронул ее и без всяких причин. Он только спросил:
- Ну, что, Черемисина, платья еще не пробуете изготавливать?
Татьяна хотела соврать, но не успела. Цыпленков вывел в ее зачетке красивым чертежным шрифтом заветный 'хор'.
- Ну, Татьяна, ты молодец! - поздравили подругу одногруппники.
Черемисина от счастья не заметила, что ее назвали не Таней, а обозвали Татьяной, чего она терпеть не могла.
Следом быстро вышли из кабинета еще две счастливицы - Марина и Люда. Девушки оказались правы - Цыпленков растаял от духов, и проза, которую несли экзаменуемые, не очень сказалась на отметках.
- А вообще Цыпленков ничего, - сказала Люда.
- Тактичный и обходительный, - сказала Марина.
- Мне кажется, он и был таким, - сказала Татьяна.
- Ну, теперь с начерталкой завязано глухо-наглухо! - сказал Артамонов.
А вот с физикой выходило наоборот. Там, в отличие от начерталки, жизнь прижимала к земле не студентов, а преподавателя Ярославцева, которого Татьяна за маленький рост прозвала Малоярославцевым. Решетнев объяснял этот феномен тем, что, по третьему закону Ньютона, на всякое действие объект отвечает равным ему противодействием.
Ярославцев с первых дней намеревался приглянуться первокурсникам и полюбить их, но Решетнев сводил на нет происки педагогического чувства. С тех пор как Решетнев задал физику вопрос о периферийных последствиях черных дыр, самым страшным для лектора Ярославцева стало приближение конца лекции.
Поначалу, когда Решетнев еще только осваивался на потоке, Ярославцев в конце каждой лекции с чувством исполненного долга посматривал на часы, стрелки которых аккуратно продвигались к звонку. Теперь он ожидал окончания лекции как напасти.
По всем правилам педагогики, лектор, прочитав материал, должен спросить у слушателей: какие будут вопросы? Или: нет ли вопросов по новому материалу? Раньше Владимир Иванович Ярославцев спокойно бросал в аудиторию эту риторику и, не глядя на студентов, аккуратно складывал в папочку свои шпаргалки, а затем под звонок методично завязывал тесемочки этой папочки. Никто из первокурсников ничем не интересовался. Всем все было ясно.
Теперь жизнь пошла сложнее. В конце каждой лекции по физике с галерки вставал Решетнев и загонял Ярославцева в такие уголки вселенной, куда еще не дошел солнечный свет. Похоже, таким образом Решетнев хотел расквитаться с высшей школой за свое неудачное поступление в Московский институт
