космических исследований.
Ярославцев был вынужден выслушивать вопросы, на которые наука рассчитывала ответить лишь за рубежом двадцатого столетия. Очки физика сползали на кончик носа, начинавшего непоправимо синеть, а лоб равномерно покрывался испариной. Ярославцев пыжился, желая не уронить себя в глазах аудитории, но спасительного звонка не следовало. Владимир Иванович обещал ответить на заданный вопрос на следующей лекции и сразу после занятий бежал в научную библиотеку, чтобы покопаться в специальной литературе, но ничего путного не находил, да и не мог найти - ведь космогонические проблемы, волновавшие Решетнева, не встали еще во весь рост перед жителями Земли, а в ученом мире по ним не было даже гипотез.
Жизнь Ярославцева дала трещину. Он продолжал преподавать без всякого энтузиазма, но Решетнев был неукротим - как только в конце лекции выдавалась свободная минутка, он тут же возникал над физическим спокойствием аудитории и задавал свой очередной безответный вопрос.
Задумав смотаться на белые ночи в Питер на экскурсию, Решетнев устроил себе блиц-сессию и сдал в день четыре экзамена - досрочно получил пятерку за реферат по химии, отхватил зачет по истории КПСС, сдал математику и в конце дня пришел на экзамен по физике с другой группой.
- Разрешите мне сдать физику досрочно - у меня путевка в Петергоф, попросил он Ярославцева.
- Тащите билет, - сказал физик не очень доверчиво.
Решетнев без подготовки набросал формулы. Что ему элементарная физика, когда он вовсю занимается физикой космоса и макрочастиц!
- Я не могу вам поставить даже четыре, - сказал Малоярославцев, не глядя на формулы и вспоминая неловкость, которую испытывал перед неразрешаемыми вопросами. - Судя по зачетке, вы готовились в эти дни к химии, математике и истории партии. Можно с уверенностью сказать, что физику в руки вы не брали. Три балла.
Решетнев не стал возражать. Мелочным он не был. Он помнил, что говорил по этому поводу Бирюк. На пять знает физику Бог, на четыре - профессор, а студент, естественно, не больше, чем на тройку.
Слух об этом подвиге пронесся по всему курсу. Невероятно - в день четыре экзамена! Приходили любопытные, смотрели - действительно! Одна и та же дата рядом с отметками стояла в зачетке в столбик четыре раза.
День донора
Всю внеаудиторную информацию в 535-ю комнату по охапочке приносил Бирюк. Мало того, что он руководил 'Спазмами', он тащил на своей костлявой спине все младшие курсы. Сколько зачетов было сдано по его рекомендациям! Сколько новых дел акклиматизировалось в среде последователей с его легкой руки! Преемственность поколений в отношениях первокурсников с Бирюком проявлялась более чем наглядно. Он слыл за отца родного - был старше всего на два года, а казалось, что на три.
Осведомленность Бирюка в учебных и бытовых вопросах была намного пространнее поля его конкретной деятельности. Но еще шире была номенклатура его увлечений. Чем он только не занимался! Моржеванием - раз, ходил в кружок диссидентов по изучению английского - два, собирал, но не мог сохранить всевозможные коллекционные вина - три. Разводил на балконе петухов всех мастей, чтобы рассветы походили на деревенские, - четыре, упражнялся в скульптуре - пять.
О дне донора оповестил всех тоже Бирюк. И не только оповестил, а провел целую агиткампанию. Матвеенкова Бирюк уверял, что именно им, моржам, сдача крови полезна как никому. На репетициях подбивал к этой кровопускательной процедуре Гриншпона с Кравцовым, какими-то окольными путями доказывая, что музыкантам донорство заменяет любые экзерсисы - освежает тело и очищает душу. Не удовлетворившись намеками, накануне дня донора Бирюк специально пришел в 535-ю, чтобы вплотную призвать подшефных к завтрашнему мероприятию.
- Очень выгодное дело, я вам скажу, - приступил он к вербовке. Во-первых, не идти на занятия, во- вторых, после сдачи крови наливают стакан кагора, подают печенье к чаю и выделяют талон на обед.
- Ты что, с голоду пухнешь? - спросил Артамонов.
- Дело, собственно, не в корме, главное - можно получить справочку еще на день гульбы. Чтобы поправить здоровье, потерянное при сдаче.
- Будто нельзя прогулять пару дней без справки! - сказал Решетнев.
- Одно дело - гулять по-волчьи, другое - отсутствовать официально.
- Не пойму, какой смысл сдавать кровь в институте и безвозмездно, если можно пойти на станцию переливания в больницу? Почему нельзя записаться в регулярные доноры и иметь сотни справок плюс реальные деньги за каждую сдачу? - спросил Фельдман, зашедший в гости вместе с Матвеенковым.
- Видишь ли, здесь только формально безвозмездно, а на самом деле очень даже возмездно. Деканат всех сдавших кровь берет на карандаш и потом выдает денежки, но уже как бы не за кровь, а за участие в благородном порыве. Получается очень редкий случай - и безвозмездно, и в то же время за деньги. И совесть чиста, и лишний червонец на расходы.
- Ладно, уговорил, я иду, - согласился Фельдман.
- Я же говорю: очень выгодно. Я каждый год сдаю по два-три раза, обрадовался Бирюк первой жертве.
- Ты и без того весь светишься, - сказал ему Забелин, перекатывая на тумбочке курсовик. - За удочку упрятать можно!
- Сам удивляюсь, желудок у меня, что ли, с фистулой? - пожал плечами Бирюк. - Ем как на убой, и хоть бы грамм прибыли.
- Да, лица на тебе, так сказать... э-э-э... совершенно нет, - на удивление отчетливо сказал Матвеенков, не переставая изумляться, как это люди могут не стыдясь выходить на улицу при такой худобе.
- А зачем иметь лицо шире вокзальных часов? - не остался в долгу Бирюк и похлопал Матвеенкова по щеке, словно долепил из глины его физиономию. - Ну что, будем считать, договорились?
- Договорились, - сдался Матвеенков.
- А как думаешь ты, Мурат?
- Такой обычай - отдават каму-та свой кров - нэт Тыбылыс.
- Его кровь не годится, - заступился за горца Артамонов. - Ни с какой другой она не будет совместима по температуре. Слишком горячая.
- А ты сам-то пойдешь? - спросил Бирюк Артамонова.
- Я боюсь. У меня плохое предчувствие.
- Это, ну, как сказать, в принципе, совсем не страшно, - вмешался Матвеенков с такой наивной простотой, будто кровь у него находилась исключительно в желудке.
Утром у институтской поликлиники собрались все, кто был согласен заплатить кровью за стакан вина, обеденный талон и двухдневную свободу.
Бирюк, как ветеран донорского движения, перемещался от компании к компании и настраивал народ на наплевательское отношение к потере крови.
- У вас комары за год больше выпивают, - приводил он самые крайние аргументы.
Наконец доноров завели внутрь лаборатории и после проб из пальца начали систематизировать по группам крови. Фельдман был единственным, у кого группа оказалась четвертой.
- Самая жадная кровь, - заметила молоденькая медсестра, - в нее можно влить любую, а она подходит только самой себе.
- Я надеюсь, расценки на все группы одинаковы?
- Вы же сдаете безвозмездно! - возмутилась сестра.
- Это я так, к слову, - отвертелся Фельдман.
Бирюк продолжал руководить. Он советовал не торопиться, побольше пить чаю с печеньем, что повышает содержание в крови какой-то ерунды, которая делает кровь более ценной.
Матвеенков бравировал перед входом в клиническую лабораторию. Сосисочки его пальцев мелькали то тут, то там, выказывая полнейшую невозмутимость.
- Мне, собственно, чего-чего, а это - пара пустяков, тем более лежа... - выводил он прощальную руладу. У кушетки его объяло что-то вроде катаральной горячки, и сосисочки его пальцев заметно обвисли. Матвеенков грозился упасть на ящик с пробирками, но сестра нацелила его на кушетку, и он, как показалось лежащему рядом Решетневу, с радостью рухнул на нее.
Матвеенкова вынесли.
