Стихи

***

Калека ходит в ситце. Мускул его лице

вой нежнее шелка. Череп ангельский, как челка

Гитлера неубиенного слаще ситца бренного

на плечах калеки в глубине аптеки.

***

Изюбр саморазрушается. Хармс Заточник, словно хвост, весь позади, но распушается он впереди. Туда и дрозд

сам похотливый не взлетает. Горушка лысая оттуда сюда туда себя мотает внутри рогатого сосуда.

***

Эскимос лежит в земле, ком ее под сиськой ле

вой, словно Гоголь у костра развалился так непра

вильно, что прах сверху Гоголя, как страх

набухает справа, звать его Варавва.

***

Штурмовику в Италии на зеленой талии

черный мох яйцо отложил и цо

кает до пятой пламенем объятой

точки щегловитой с воронежскою свитой.

***

Персона в липняке смертная играет, кожу на руке грифелем марает.

Правая божилась. Левая рука пополам сложилась. Грифель, как Лука

правую мазюкал руку и мужал, Булгакова баюкал, с мухами жужжал.

***

Черпает остатки купальщица из кадки,

неведомые полому телу ее голому.

Пляшет босиком, брызжет молоком

из груди на обод кадочный, как робот.

Чешется ногой грязной, а другой

немужские люди ей ласкают груди.

***

Пропылился прораб во пустыне. Рукавичками тапки в полы

нье востроносые утирает. Ноги босые убирает

он под задницу тапок из. На Посадницу зырит вниз.

***

Ширину доски в отрезе язвенница в незе

мных мучениях узнает в значениях

с мужем неделимых, целых, дробных, мнимых,

Господу приятственных болей бесприпятственных

для ее томления, похоти, моления

лежа на доске мужниной тоске.

***

Алконост неоперенными лапмами с лица, воздухоблагорастворенными хвостик леденца

отцепляет петушачий. Сладость под хвостом вся сжимается в мышачий хвост не на пустом

месте лика алконосьего. Подбородок там двойной сверху образа безосьего пляшет, как стальной.

***

Добыв пушнины много, охотник себя строго

за вихор хватает, ноги заплетает

в длинную косицу, между них лисицу

сжал и не пускает, ватные спускает

брючки он на пленницу, Блочью современницу.

***

Цыпкою, как искрой, сидючи у огня, первой, а не второй утешился после дня

трудового уликотес. Третья цыпка напротив глаз разгорается не всерьез. Утешиночек в ней запас

невелик, словно не чесал междуципие на лице триединый, и не тесал он в Освенциме на крыльце.

***

Харчи плохие хороши. Через разверстия любые из вынимателя души они, как небо, голубые

вольнее зрения текут. Он их не трогает руками, пока родители пекут ему хлеба, но языками

харчатам щелкают вослед. Сын-выниматель над харчами рукой вздымая пистолет, случайно хлопает очами.

***

Черновласый врач скальпелем сверкучим лапника для прачки накрошил - едучим

ложем для непарных двух ея душистых, вдольразлучезарных конечностей пушистых.

Разин в поперечности ложе вороша, прачкины конечности приручал, поша

рив меж лапнинками порошка них на. А врача картинками мучала княжна.

***

Щурится безногий. Он - не инвалид. Торс его пологий будто бы бурлит,

словно бы торсячья влажность поднялась, а тоска телячья именно вплелась

в Еву осемьногую, выплелась с утра в ямину пологую, съела осетра.

***

Мясо в еду иудей наду

тый сначала нача

льнику бега с разбега

добавляет медвежье, уве

ренный в том, что крестом

мясо в еде, словно нигде

и кроме сложится в Моссельпроме.

***

Изюм в избу из льда краля вбухивает, уда

ряя по изюму так, что на полу верстак

как стоял, так и стоит у прялки.

***

Амбал-река от волгаря вблизи никакакая ря

дом, как нерека она печет на стороне, с какой течет

Амбал-звезда, а неволгарь песок кидает на букварь.

***

Едок на мураве, Иудович спя, сам не ведает, что ни пяди под муравой, однако и нет тверди или монет.

***

Земляничника возле Невы на вырубке, пара нукерок него вблизи, круглые блики, будто китов в землянику и рядом, и на Арарат, иначе куда, а твари тень отбрасывают из-под мини, которые сари.

***

Посол во кручине стоячей волен красиво послить на посту в божьем тумане, а не иначе, тем паче виснуть в саду, словно оса в Аду.

***

Утица с массовиком, который окреп соусыхаются в хлеб на какомибо месте, либо двое не вместе с местом своим, а Рим на том тридцатьсветешестом, то бишь не свет, но довесок, но тем воронежней место оно.

***

Овеяло бы овчарку холодом, но в триумфальную арку голуба она, с инородцем на сердце, будто еврей, входит быстрей-быстрей.

***

Важнецкие щи на щиколотку купец понемногу, но сам на нее, как губитель склонившись над ней, проливает остаток дней.

***

Драже разноцветное тяте сразу оттягивает на теле, сначала ленивом его, а потом полуголом, лучепреломное место, то ли тканое, как кули.

***

Буй-тур к единственной ей запятая к роднулелотовице своей холодающей он, ако орел запятая однако к дочке заоблачнозанулевой поспешает, но, дословно, тур запятая словно араб-полиглот обалдевает от запятой, босый к нулю по-морю пятится, ой, от столбового семита, с ледяного катка соляного прочь, прочь, гойкая громко, сволочь, после еси, то бишь семи, а в Вавилоне семитка жмет его буйную дочь.

***

Водоношеновичку в уши надуло, а голову напекло ночью под дубом, будто бомбе живой в шелесте голосов несовместных с нашествием местных мер и весов.

***

Неулыба за самым синюшным поленом помучился и, не надколов его, и по воле очей своих не колеблясь, вдруг, будто борец сумо уморительно съежился в черную лунку у врат ленивого Галилейского моря, то бишь в лукавого, устойчивого к злу.

***

Скучает честной дурачина-новатор, страус торчит в ночи за его спиной и не ест, то бишь не спит, потому как на Эму Ной навалился, дабы забота земная набегала сердца болезнь себе.

***

Репей визитеру на свободное платье разок спланирует своеобычно с висячего сада, видимо среди ночи четырежды шерстьяной за двадцать четыре прялкочаса.

***

Тело длинношеее мины в тени ленивого агнца то же, что он, убиенный, теряющий в весе неведомо от потрясений каких третьевошних, а кабы не так, так бы и тенькал какашками и ромашками римский плетень.

***

Готовальню, ногу под жопу поджав, отворяет чертежник подвижный, черпает циркуль и грифелей сахарных кучку, и воду сосет ледяную, возится с хлебными принадлежностями, сидя на кочке в ауле.

***

Ябедник семейный синий на мраморе сером сидит, семижильнец, грозит шалуну трепетному тремя пальцами половину секунды, другие семь полосатых загибает, стукает ими по, по, по ведру.

***

Ольге Погодиной

Лилейное чело чечеточника, как бы не стал он лущить и браниться, и на брата идти, раскрасавца, под раскатами грома гроши горохового царя отнять, все равно трижды серебрится чело тридцатью слезами, девяносто разиков плеть желтеет на сером осле.

***

Ольге Погодиной

Колеблет ветер красивые вещи, тоны сердца чисты у вора, возлюбленного ловцом, вдвойне несть числа жизнелюбивым поступкам, ступает по воде, аки по суху вор, до краев тленными налился вещами, из гроба восстал после сна.

***

Ольге Погодиной

Угли глушит Низами - шифровальщик на луговине низкой и терпеть не может педерастию на фоне корзин в рейнском пейзаже, и на расправу с берлинянами скор.