зверьков. Мы переносили их слишком быстро сквозь разреженный тонкий слой атмосферы, окружающей Землю, и они умирали от удушья. Пришлось соорудить для этого настоящую камеру из лучей, внутри которой скорость транспортировки не оказывала на подопытных пагубного воздействия.
Точно так же, когда мы только начали разделять на секции и переносить половинки людских гнезд, мы не сразу определили особенности строительных материалов, используемых обитателями Земли. Лишь впоследствии мы научились манипулировать половинками гнезд, предварительно укрепив их соответствующими излучениями.
Ниже читатель найдет схематическую карту того района земной поверхности, где проводилась большая часть экспериментов. Прошу вас обратить особое внимание на два больших «людских муравейника», где были поставлены первые опыты: мы назвали их «Ненормальный муравейник» и «Нормальный муравейник», и оба эти названия были впоследствии приняты астросоциологами.
Такие названия были выбраны в соответствии с тем, что оба эти муравейника построены по совершенно различным планам. Первый поражает невероятно запутанной сетью улиц, в то время как второй отличается почти геометрической правильностью планировки. Между «Ненормальным муравейником» и «Нормальным муравейником» находится ровная сверкающая полоска, по-видимому, морской пролив. Самый большой на Земле — «Геометрический муравейник» — построен по еще более упорядоченному плану, нежели «Нормальный муравейник», но он расположен очень далеко от первых двух «людских муравейников» и отделен от них широкой сверкающей поверхностью.
В каком районе Земли выгоднее всего сосредоточить наши усилия? Как повлиять на жизнь земных обитателей, чтобы вызвать наиболее характерную реакцию? Должен признаться, что, когда я даже при наличии соответствующего оборудования готовился к первому эксперименту, мною овладело глубокое беспокойство.
Рядом со мной находились четыре моих не менее взволнованных ученика, и мы все пятеро по очереди вглядывались в очаровательный миниатюрный пейзаж на экране ультрателемикроскопа. Направив наш прибор на «Нормальный муравейник», мы выбрали наиболее свободный участок, чтобы яснее определить реакцию людей на наше вмешательство. Тоненькие деревца сверкали в лучах весеннего солнца, а между деревьями можно было различить множество крохотных неподвижных насекомых, образовавших неправильные кружки; в центре каждого такого кружка стояло одно изолированное насекомое. Сначала мы пытались разгадать значение затеянной ими игры, но не придя ни к какому заключению, решили применить луч. Результат был поразительный. В почве образовалась дырка, некоторые насекомые оказались погребенными под выброшенной землей, и тотчас все остальные пришли в движение. Самое удивительное, что их действия казались почти разумными! Одни бросились откапывать своих заваленных землей соплеменников, другие побежали за подмогой. И довольно скоро произведенный нами беспорядок был устранен. После этого мы еще несколько раз применяли луч в различных точках земной поверхности, однако выбирали ненаселенные районы, чтобы не подвергать объекты наших исследований ненужной опасности в самом начале опытов. При этом мы учились уменьшать интенсивность излучений и действовать более избирательно. Только обретя уверенность в результатах нашего воздействия, мы приступили к первой серии экспериментов.
Я разработал программу, согласно которой мы должны были изъять несколько существ из разных «людских муравейников», пометить их и перенести в отдаленные районы, чтобы затем определить, сумеют ли они найти дорогу в свой родной «людской муравейник». Вначале, как я уже говорил, мы столкнулись с непредвиденными затруднениями: во-первых, потому что подопытные животные умирали во время транспортировки, а во-вторых, потому что мы не учли искусственной эпидермы, которую вырабатывают эти создания. Они с необычайной легкостью освобождаются от своей верхней кожи, поэтому мы сразу же теряли их из виду, как только они попадали в чужой «людской муравейник». Впоследствии мы сдирали с них верхнюю эпидерму во время транспортировки, чтобы непосредственно пометить их тела, но в этих случаях, едва добравшись до «людского муравейника», животные делали себе новую эпидерму.
Наконец, приобретя достаточный опыт, мои ассистенты научились с помощью ультрателемикроскопа следить за подопытными животными, не теряя их из виду. Они установили, что в 99 случаях из 100 люди возвращались в то место, откуда были изъяты. Я произвел транспортировку двух самцов из «Ненормального муравейника» в самый удаленный, так называемый «Геометрический муравейник». Через десять земных суток мой достойный ученик Е. X. 33, день и ночь следивший за ними с беспримерным упорством, сообщил мне, что оба подопытных вернулись в свой «Ненормальный муравейник». Они вернулись, несмотря на полное незнание местности, куда я их перенес, причем это были домоседы — предварительно мы долго за ними наблюдали, — которые наверняка видели столь отдаленный «людской муравейник» впервые. Как нашли они обратный путь? Транспортировка произошла почти мгновенно, поэтому запомнить дорогу у них не было ни малейшей возможности. Что же служило им указателем? Разумеется, не память, а какое-то особое чутье, столь чуждое нашей психологии, что мы не можем ни определить его, ни объяснить.
Опыты с транспортировкой вызвали у нас еще один вопрос: будут ли узнаны вернувшиеся индивидуумы оставшимися? По-видимому, на этот вопрос следует ответить положительно. Обычно возвращение подопытного животного в гнездо вызывает большое волнение. Те, кто оставался в гнезде, обхватывают вернувшегося верхними конечностями, а иногда даже прикладываются к нему ротовым отверстием. Правда, в отдельных случаях такие возвращения вызывали у оставшихся реакцию недовольства или даже ярости.
Первые эксперименты доказали, что некий инстинкт помогает людям добираться до своего родного муравейника. Следующей нашей задачей было выяснить, существуют ли у земных животных чувства, аналогичные тем, которые свойственны уранианам, в частности известна ли им любовь, супружеская или материнская. Подобная гипотеза с самого начала показалась мне абсурдной: принять ее значило бы приписать обитателям Земли такую утонченность, какой мы, ураниане, достигли только после миллионов лет культурного развития. Однако долг ученого повелевал мне приступить к исследованию без всякой предвзятости и провести все необходимые опыты независимо от их возможного исхода.
Самец-землянин обычно проводит ночь рядом со своей самкой. Я попросил моих учеников разрезать несколько гнезд таким образом, чтобы отделить самца от самки, не потревожив их, соединить половинки гнезд А с половинками гнезд В, а затем пронаблюдать, заметят ли крохотные животные подмену. Для того чтобы соблюсти все условия эксперимента, было необходимо выбрать гнезда как можно более похожие одно на другое, поэтому я поручил моим сотрудникам найти два гнезда с ячейками одинакового размера и одинаковым количеством детенышей. Мой ученик Е. X. 33 не без гордости показал мне два почти идентичных гнезда, одно в «Ненормальном муравейнике», другое в «Нормальном муравейнике»: в обоих обитала пара взрослых особей с четырьмя детенышами. Тот же Е. X. 33 с непревзойденным искусством произвел разрезы гнезд и транспортировку отдельных половинок. Результат опыта не оставил никаких сомнений. В обоих случаях искусственно соединенные пары не выразили ничего, кроме легкого удивления в момент пробуждения, да и то, видимо, в результате толчка при стыковке гнезд. Затем, в обоих случаях, эти «пары» остались вместе: ни самцы, ни самки не пытались даже бежать и вели себя, как будто ничего не случилось. Но самое поразительное заключается в том, что обе самки — факт поистине невероятный — тут же принялись ухаживать за чужими детенышами, не выказывая ни ужаса, ни отвращения! Они явно не могли понять, что это вовсе не их потомство.
Этот опыт был повторен неоднократно. В 93 случаях из 100 обе подопытные «пары» одинаково заботились и о гнезде и о детенышах. Самки продолжали слепо выполнять свои функции, не отдавая себе ни малейшего отчета в том, кого они опекают. Они хлопотали с одинаковым усердием независимо от того, чьи детеныши оказывались вверенными их заботам.
Можно было предположить, что подобная путаница вызывается предельным сходством гнезд. Однако на следующей стадии экспериментов мы выбирали гнезда самые несхожие, например соединяли половинку жалкого маленького гнезда с половинкой богатого гнезда, выглядевшего совершенно иначе. Результаты оставались более или менее одинаковыми. Мы убедились: люди неспособны отличить свою собственную ячейку от чужой.
Доказав таким образом, что в области чувств обитатели Земли являются животными, стоящими на самой низшей стадии развития, мы решили поставить соответствующий опыт, чтобы испытать их интеллектуальные способности. Для этого, по нашему мнению, проще всего было бы изолировать несколько индивидуумов в лучевой клетке и поместить внутри пищу, до которой подопытные могли бы добраться только с помощью все более и более сложных действий. Для эксперимента я нарочно отобрал определенных индивидуумов, на которых мне указал мой коллега X. 38, утверждавший, что эти обитатели Земли якобы обладают признаками научного мышления. В приложении В изложены все подробности опыта. Он с несомненной убедительностью доказал, что время жизни людей слишком ограничено, поэтому они мгновенно утрачивают даже простейшие инстинкты самосохранения, заложенные в них по наследству, и абсолютно неспособны придумать что-либо новое, когда сталкиваются с задачей, хоть сколько-нибудь отличной от тех, которые привыкли решать.
После длительных экспериментов с отдельными обитателями Земли я и мои ученики настолько хорошо изучили этих маленьких животных, что могли наблюдать их в обыденной жизни, не прибегая к вмешательству извне. Особенно поучительно было проследить, как я это и сделал, развитие одного «людского муравейника» на протяжении ряда земных лет.
Происхождение этих людских скопищ неизвестно. Когда и почему обитатели Земли отказываются от личной свободы, чтобы сделаться рабами «муравейника»?
Этого мы не знаем. Возможно, процесс объединения в общества был вызван необходимостью дать отпор другим существам или бороться со стихиями, но если это и помогало людям, за такую помощь приходилось платить слишком дорого. Из всех животных людям менее всего доступен досуг и радости жизни. В больших муравейниках, особенно в «Геометрическом муравейнике», лихорадочная деятельность начинается с рассветом и не утихает до глубокой ночи. Если бы такая деятельность была необходима, это было бы еще понятно, но люди настолько ограниченны, настолько подавлены своими инстинктами, что продолжают суетиться и что-то производить, хотя в этом нет ни малейшей нужды. Не раз и не два я наблюдал, как в кладовых «людского муравейника» скапливались запасы в таких количествах, что, казалось бы, они должны загромоздить все проходы. И тем не менее где-нибудь совсем неподалеку другая группа обитателей Земли продолжала производить точно такие же предметы.
Очень мало известно о разделении людей на касты. Установлено, что некоторые из этих животных обрабатывают почву и производят основную массу продуктов питания, другие изготовляют искусственную эпидерму или строят гнезда, а третьи, по-видимому, ничего не делают, а только быстро перемещаются по поверхности планеты, едят и совокупляются. Почему же две первые касты кормят и одевают третью? Для меня это остается неясным. Мой ученик Е. X. 33 написал интересную диссертацию в которой пытается доказать, что подобная терпимость объясняется сексуальными особенностями обитателей Земли. Он утверждает, что по ночам, когда представители высшей касты собираются на празднества, работники толпятся у входов в гнезда, где это происходит, чтобы полюбоваться полуголыми самками. Согласно его теории, низшие касты получают таким образом эстетическую компенсацию за свои жертвы. Его гипотеза кажется мне весьма остроумной, но она недостаточно обоснована, чтобы я мог ее принять.
Со своей стороны я полагаю, что объяснение скорее следует искать в поразительной глупости людей. Пытаться понять их поведение, исходя из нашей уранианской логики, было бы полнейшей нелепостью. Это путь ложный, заведомо ложный. Человек не руководствуется свободным разумом. Человек подчиняется неосознанным роковым побуждениям: он не выбирает, что ему делать, он безвольно плывет по течению или, вернее, неудержимо скользит вниз по наклонной плоскости к своей неизбежной гибели. Я забавлялся, наблюдая за отдельными особями, для которых любовные функции, очевидно, были основным жизненным стимулом. Самец начинал с завоевания самки, взваливая на себя заботу о ней, о детенышах и гнезде. Но, видно, ему было мало этой обузы, и он пускался на поиски новой подруги, для которой строил новое гнездо. Одновременные любовные связи приводили несчастное животное к постоянным
