За катастрофой в Гайд-парке последовало множество аналогичных происшествий, которые, однако, привлекли гораздо меньше внимания, поскольку обошлись без человеческих жертв. Так или иначе, в различных районах Земли столь же внезапно появились странные холмы, нависавшие над воронками с крутыми, гладкими стенками. Кое-где эти холмы до сих пор сохранились, например на равнине Аиан в Перигоре, под Рожновым в Валахии и, наконец, близ Итапуры в Бразилии.
Но таинственная лопата, видимо устав ворошить землю в безлюдных местностях, к сожалению, принялась теперь за человеческие жилища.
Около полудня 24 апреля странный шум поразил всех парижан, находившихся в это время в районе, ограниченном примерно Триумфальной аркой, улицей Великой армии, улицей Марсо и улицей Анри Мартэна; одни свидетели сравнивали этот шум с визгом пилы, а другие — с шипением очень тонкой, но мощной струи пара.
Те, кто в этот момент оказался напротив дома № 66 по улице Виктора Гюго, увидели, как здание разрезала огромная косая трещина; дом вздрогнул, покачнулся, и внезапно вся его мансардная часть, где размещались комнаты для прислуги, рассыпалась, словно от чудовищного толчка. Перепуганные жильцы нижних этажей высунулись из окон и балконных дверей. Здание было буквально разрезано пополам, однако нижняя часть его, к счастью, не обрушилась. Когда спасатели добрались по лестнице до трещины, перед ними предстал ровный косой срез, сделанный каким-то неведомым орудием. Впечатление было такое, словно незримое лезвие прошло сквозь дерево ступенек, металл перил и ковровую дорожку строго в одной плоскости. Все, что встретилось на его пути, — мебель, ковры, картины, книги — все было разрезано так же чисто и аккуратно. Просто чудо, что обошлось без жертв! Комнаты для прислуги были пусты, потому что наступило время обеда. Только на четвертом этаже спала девушка. Кровать ее оказалась рассеченной наискосок, но разрез пришелся в миллиметре от ноги служанки — она не почувствовала даже боли, только короткий удар, как от электрического тока.
И это происшествие тоже получило множество объяснений. Снова была выдвинута «сейсмическая» версия. Впрочем, некоторые газеты обвинили архитектора и хозяина дома в том, что они использовали недоброкачественные строительные материалы. Депутат-коммунист выступил в парламенте с запросом. Правительство обещало принять меры, чтобы подобные инциденты в будущем не повторялись, и потребовало в связи с этим включить в повестку дня вотум доверия, что и было утверждено простым поднятием рук.
Так же как и катастрофа в Гайд-парке, происшествие на улице Виктора Гюго не осталось единичным: за ним последовал целый ряд таких же или весьма похожих. Мы не будем о них рассказывать, однако отметим, что подобная закономерность, на наш взгляд, должна была бы убедить мало-мальски наблюдательных людей в том, что за всем этим кроется злая воля, преследующая совершенно определенную цель. Во многих странах незримое лезвие рассекало маленькие дома и большие здания. Несколько ферм — в Испании, Дании и Массачусетсе — было поднято в воздух, а затем брошено на землю и разбилось вместе с их обитателями. Один небоскреб на Медисон-авеню в Нью-Йорке оказался разрезанным пополам. Всего погибло около пятидесяти мужчин и женщин, но ввиду того, что катастрофы происходили в разных странах, жертв в каждом отдельном случае было немного, а главное, поскольку никто не мог придумать достаточно разумного объяснения, обо всем этом старались говорить поменьше.
Совсем иное освещение получили новые странные события, будоражившие всю планету в течение двух последующих месяцев — с начала мая до конца июля. Первой жертвой стала молодая негритянка из Хартфорда, штат Коннектикут. Она вышла из дома, где работала служанкой, и вдруг взлетела вверх, испуская ужасные вопли. Почтальон — единственный очевидец происшествия — увидел, как она поднялась на высоту примерно ста метров, а затем упала вниз и разбилась. Почтальон заявил, что не заметил в небе какого бы то ни было летательного аппарата.
Вторым «перемещенным» стал таможенник из Кале: свидетели увидели, как он тоже вертикально взмыл в воздух и на огромной скорости умчался по направлению к Англии. Несколько минут спустя его нашли на прибрежных утесах близ Дувра; он был мертв, однако никаких внешних повреждений на теле не оказалось. Можно было подумать, будто его осторожно опустили на камни, но лицо у таможенника было синее, как у висельника.
Затем начался период так называемых «успешных перемещений в пространстве». Первым человеком, который прибыл живым и невредимым к конечному пункту воздушного путешествия, оказался бродяга нищий. Незримая рука схватила его в тот момент, когда он выпрашивал милостыню на паперти собора Парижской богоматери, и через десять минут опустила посреди Пикадилли к ногам потрясенного полисмена. Бродяга нисколько не пострадал. Ему показалось, что его перебросили по воздуху в какой-то закрытой кабине, куда не проникал извне ни ветер, ни свет. Те, кто присутствовал при его отлете, заметили, что, едва оторвавшись от земли, он вдруг стал невидимым.
Перемещения в пространстве продолжались изо дня в день в течение двух месяцев. Когда выяснилось, что это в общем-то безопасно, на такие происшествия стали смотреть юмористически. Незримая рука явно полагалась на волю случая. Сегодня ее выбор падал на девочку из Деновера, штат Колорадо, которая оказывалась где-то в заволжской степи, завтра она переносила дантиста из Сарагоссы в Стокгольм. Больше всего шуму наделало перемещение достопочтенного г-на Марка Лефо, председателя французского сената, который среди бела дня исчез из Люксембургского сада и очутился на берегу озера Онтарио. Он воспользовался случаем, чтобы совершить поездку по Канаде, а затем вернулся в Париж, где был с триумфом встречен на вокзале у Булонского леса. Впоследствии такая неожиданная реклама, по-видимому, немало способствовала его избранию на пост президента республики.
Следует отметить, что после всех этих перемещений невольные путешественники почему-то оказывались с ног до головы заляпанными какой-то красноватой жидкостью. Но это было единственным неприятным последствием в общем-то безобидных приключений. Примерно через два месяца перемещения в пространстве прекратились, уступив место еще более странным событиям, которые начались достопамятным происшествием с двумя супружескими парами.
Первой из двух знаменитых супружеских пар была французская чета, проживавшая в маленьком доме близ Парижа, в Нейи. Муж, Жак Мартэн, преподавал в лицее Пастера, увлекался спортом, несмотря на молодость, был широко образован и даже написал замечательное биографическое исследование о Поле Моране. У супругов Мартэн было четверо детей.
Третьего июля около полуночи мадам Мартэн только начала засыпать, как вдруг услышала шипящий свист, о котором мы уже говорили, ощутила легкий толчок и почувствовала себя так, словно ее очень быстро поднимают куда-то вверх. Открыв глаза, она была потрясена тем, что комнату заливал яркий лунный свет; целая стена исчезла, и сама она лежала на краю постели, разрезанной вдоль пополам. Там, где слева от нее только что находился ее муж, зияла бездонная пропасть, над которой мерцали звезды. В ужасе мадам Мартэн откатилась к уцелевшему краю постели и с удивлением убедилась, что кровать не опрокидывается, хотя держится только на двух ножках. Впрочем, в то же время это ее, как ни странно, успокоило. Она чувствовала, что подъем прекратился, но вся половина комнаты вместе с ней продолжает лететь с невероятной скоростью куда-то по прямой линии. Затем сердце у нее защемило, как в лифте, когда опускаешься слишком быстро, и она поняла, что падает. В ожидании смертельного удара о землю мадам Мартэн зажмурилась. Но вместо удара последовал мягкий осторожный толчок, и когда она вновь открыла глаза, то ничего не увидела. В комнате было темно. Но предоставим слово ей самой.
«Видно, пропасть рядом со мной сомкнулась. Я позвала мужа по имени, хотела ему рассказать, какой страшный сон мне приснился. Все во мне тряслось. Тут я нащупала мужскую руку и вдруг слышу низкий незнакомый голос: „О, дорогая, как ты меня испугала!“ И говорит по-английски! Я отшатнулась, ищу выключатель — свет зажечь — и не могу найти. „Что случилось?“ — спрашивает незнакомец, и опять по-английски. Тут он сам зажег свет. Увидев друг друга, мы оба вскрикнули. Передо мной в постели был всклокоченный молодой англичанин с эдаким маленьким носиком, близорукий, еще полусонный, в синей пижаме. Смотрю — вдоль постели трещина: матрас, простыни, одеяло — все разрезано вдоль пополам! И одна половина постели сантиметров на пять — десять ниже другой.
Когда мой сосед по кровати опомнился, он в этом сложном переплете показал себя истинным джентльменом — с тех пор я об англичанах самого высокого мнения. После короткого, но вполне понятного замешательства он обратился ко мне так естественно и вежливо, словно мы сидели не в одной кровати, а в гостиной. Я представилась ему по-английски. Он сказал, что его зовут Джон Грэхэм. Дом его, как выяснилось, находится в Ричмонде. Оглядевшись, я заметила, что вместе со мной сюда перекочевала половина моей спальни: я сразу узнала свое окно с вишневыми шторами, большую фотографию мужа на комоде, маленький столик с книгами возле изголовья; даже мои часики лежали на книгах. Но другая половина комнаты была мне незнакома — это была половина спальни мистера Грэхэма. Там, на тумбочке, возле постели, стоял портрет очень милой женщины, фотография детей, лежали журналы и пачка сигарет. Джон Грэхэм долго рассматривал меня и окружение, в котором я появилась, потом совершенно серьезно спросил:
— Как вы здесь очутились, миссис Мартэн?
Я объяснила, что сама ничего не понимаю, показала на большую фотографию и сказала:
— Это мой муж.
Он сделал такой же жест и сказал:
— А это моя жена.
Она была очаровательна, и я с беспокойством подумала, что сейчас мой Жак, наверное, держит ее в объятиях. Я спросила:
— Как вы считаете, половина вашего дома тоже перенеслась во Францию, когда половина моего дома прибыла сюда?
— Но почему? — спросил он.
Этот англичанин начинал мне действовать на нервы. „Почему?“ Откуда я могла знать! Потому что во всем должна быть какая-то симметрия…
— Странная история, — сказал он, тряся головой. — Как это возможно?
— Это невозможно, однако это случилось, — отрезала я.
И в это мгновение откуда-то сверху, наверно со второго этажа, послышался плач и крики. „Дети!“ — подумали мы одновременно. Джон Грэхэм выскочил из постели и босиком бросился к двери — к своей двери. Он открыл ее — плач стал слышнее, кто-то закашлялся, потом я услышала громкий голос англичанина, перемежавшего проклятия со словами утешения. Я поспешила встать, чтобы посмотреться в зеркало. Лицо у меня было, как всегда, в порядке. Я поправила прическу, потом заметила, что моя ночная рубашка слишком открыта, и оглянулась, отыскивая халат. Но тут я вспомнила, что сбросила его в той половине комнаты, которая осталась во Франции. Так я и стояла, разглядывая себя в зеркале, когда за моей спиной раздался умоляющий голос англичанина:
— Пойдемте, помогите мне!
— Конечно, конечно, — сказала я. — Но дайте мне сначала халат и туфли вашей жены.
Он протянул мне свой собственный халат и повел в детскую. Детишки были великолепны, но у них оказался коклюш. Больше всего мучился самый младший, прелестный белокурый младенец. Я взяла его на руки, и он как будто меня признал.
Так мы провели в детской несколько часов в мучительном беспокойстве: он думал о своей жене, а я — о своем муже.
Я спросила, нельзя ли позвонить в полицию. Он попробовал, но оказалось, что телефон перерезан. Радио не работало: антенна была разрезана надвое. Когда рассвело, мистер Грэхэм вышел наружу. Дети к тому времени заснули. Через несколько минут англичанин вернулся и сказал мне, что на фасад стоит полюбоваться. И он был прав! Неизвестный волшебник, сотворивший это чудо, видимо, хотел разделить пополам и сложить два дома одинаковой высоты, с
