Порубежная война

Увидев столь неожиданно блеснувшую на солнце лысину на месте черных длинных завитых локонов, княжна Олена, прыснула, заливисто звонко расхохоталась и, не удержав равновесия, сделала шаг назад.

Софья повернула голову и дико закричала…

Василий Медведев терпеливо ждал, пока Великий князь изволит обратиться к нему, но Иван Васильевич негромко беседовал о чем-то с Патрикеевым в дальнем конце своей новой каменной палаты, которая служила ему тем, что в последствии назовут кабинетом.

Василий Медведев с любопытством разглядывал каменные стены — он был в этом помещении впервые. Итальянские архитекторы построили для Великого князя новые каменные палаты, но в отличие от европейцев, Иван Васильевич, а следом за ним и Великая княгиня Софья, не пожелали в них жить, считая, что для будничной жизни гораздо здоровее деревянные хоромы.

Поэтому теперь Великий князь, ночуя по-прежнему в своем старом деревянном кремлевском тереме, приходил в каменный каждый день как бы только на службу: здесь он принимал иностранных послов, советовался с боярами, диктовал указы дьякам, а также принимал лиц для особых поручений, одним из которых как раз и был, вызванный из своего имения на порубежной реке Угре, дворянин Василий Медведев.

Медведев уже стал думать, что Великий князь и вовсе забыл о нем, — целый год — со времени Тверского похода — ни разу Медведева не звали в Москву, и он начал уже было привыкать к обыденной и будничной жизни обыкновенного порубежного дворянина.

— Давно я тебя не видел, Медведев, — наконец обратился к нему Великий князь, и указал Патрикееву на Василия — Ты погляди, Иван, возмужал-то как: усы, борода, косая сажень в плечах, а семь лет назад мальчишкой стоял тут, помню.

Медведев тоже вспомнил, и вдруг его осенило.

Батюшки… Да ведь точно — ровно семь лет назад! Сегодня же 28 марта и в тот день, помню, как раз родился первый сын Великой княгини Василий, а затем в колокола ударили по всей Москве, когда я выезжал из нее. А и правда — как незаметно время летит… подумать только: целых семь лет…

— Но я пригласил тебя не для того, чтобы делиться воспоминаниями. — сурово сказал Великий князь. — Сейчас не о прошлом — о будущем думать надо. После того, как привели мы Тверь в наше владычество, Московское княжество снова подросло и теперь надо подумать о дальнейшем. Меня очень беспокоят ваши соседи — Верховские княжества. То жалуется мне король Казимир, будто наши служилые дворяне на них нападают, людей якобы бьют, да земли себе берут; то наши жалуются, будто литовцы с ними подобное чинят, а то нет-нет, да и просится кто-нибудь перейти к нам на службу из тех, кто королю ранее присягали. Сетуют, что, мол, притесняют их за веру нашу православную в Княжестве Литовском… Пора бы, конечно, разобраться с этим как следует, да все некогда! А сейчас вот друг мой любезный, хан Менгли-Герей и супруга его Нурсултан помощи просят. Говорят, сына Нурсултан, что был казанским ханом, насильно скинул с престола братец его. Так что, придется мне сейчас на Казань войско двинуть, да и, помочь доброму другу нашему. Я же не забыл, как он помог нам, напав на Подолье и Киев, и оттянул, таким образом, силы Казимира не позволив ему помочь Ахмату, который на нас с огромным войском за данью шел.

Медведев даже бровью не повел.

То, что я тоже к этому руку приложил он, конечно, не помнит. Теперь, значит, Менгли- Гирей главным помощником в том деле оказался. Ну да ладно, не привыкать, знакомо мне уже это все…

— Да и с Вяткой что-то делать надо, — продолжал Великий князь. — Одним словом — недосуг мне сейчас. Я решил так: вот тебе Медведев грамота с моей подписью и печатью. — Он искоса глянул на Патрикеева и тот, кивнул головой, и старчески шаркая ногами, направился к Медведеву, держа в руках свиток. — В этой грамоте я назначаю тебя моим особым великокняжеским представителем на угорской порубежной земле. А поручено тебе следующее. Первое: разобраться, кто из Верховских князей кому должен служить, а кому служить хочет. Второе: тех княжат, которые, как дошли до меня вести, порой на обе стороны служат — то вашим, то нашим — расспросить твердо, с кем они быть желают, взять с них в том должные крестоцеловальные грамоты, да проследить: ежели, будучи на нашей стороне, вновь затем к Литве переметнуться, — наказывать беспощадно, вплоть до лишения жизни и передачи всех их земель да имущества в нашу великокняжескую казну. Третье: объедешь с этой грамотой все Верховские княжества и ежели кто королем Казимиром недоволен и к нам на Московскую службу перейти желает — пусть грамоты на мое имя тебе передают, а ты мне их потом привезешь, и про твое право на это в грамоте сей тоже записано. И последнее: дворянам нашим Картымазову, Бартеневу, Зайцеву и Копыто предписывается отдельными грамотами, кои гонцы уже повезли к ним, во всем тебе помогать и быть с тобою заодно, дабы все вы служили мне, как и крест целовали — верой и правдой!

Медведев поклонился, принял из рук Патрикеева грамоту и, так же как когда-то, спрятал ее на груди.

— Денег тебе на это дело не даю никаких, ибо слыхал я дань в казну возишь исправно, земля твоя процветает, а Картымазову, я вон, недавно по заслугам его вообще вдвое былого земли пожаловал, так что не убогие вы там — сами справитесь… Если вдруг возникнут особые трудности, — Великий князь сделал многозначительную паузу, — обращайся к наместнику моему Боровскому воеводе Образцу. Он о твоем новом назначении знает, и если понадобиться готов предоставить тебе целое войско… Но постарайся обойтись без этого… Мне не хотелось бы, чтоб король Казимир имел хоть малейшие основания обвинять меня в том, что я затеваю какую-то порубежную войну… Я человек мирный и…

Кто-то осторожно постучал в дверь.

Патрикеев подошел, ему о чем-то доложили и он, многозначительно прокашлявшись, направился к Великому князю.

— Ну что там такое, Иван, говори, — раздраженно спросил Великий князь.

— Государь, — улыбаясь в седые усы, сказал Патрикеев, — тут доложили, что в Москву въехал рыцарь тот, ну помнишь, говорил я тебе о нем — Николашка Пепел, зовут его, ну этот — от императора австрийского. Так вот донесли, сейчас к Кремлю подъезжает, небось, на прием проситься будет, что сказать-то ему?

— Да кто он такой, чтоб я его принимал, он даже не посол…

— Ну… Посол не посол, но верительные грамоты, докладывали мне, у него в порядке — вроде как личный посланник императора австрийского Фридриха…

— Ладно, Иван, ты пока сам его прими, отправь куда-нибудь поприличнее на постой, да пусть приглядывают, чтоб зря по Москве не шастал, да наших секретов не вынюхивал. А там поглядим, может, и приму я его.

И вдруг, словно вспомнив о Медведеве, обернулся к нему:

— Что это я тебе еще хотел сказать, Василий?.. Ну, в общем, так: помни о главном, о чем я еще семь лет назад говорил тебе, да друзьям своим передай — землю нашу, разбросанную повсюду, воедино собирать надо, ты понял?

— Да, государь, — поклонился Медведев.

— Вот и отлично! Ступай с Богом.

Медведев вышел, и яркое весеннее солнце ударило ему в глаза, точно так же, как когда-то.

Пробираясь между лужами, битым красным кирпичом и строительным мусором — совсем рядом возводили новую кремлевскую стену — Медведев направился к воротам.

Его чуткое ухо уловило какой-то детский смех и гомон где-то за воротами, потом кто-то прикрикнул, и вдруг наступила странная внезапная тишина.

Эту тишину сперва нарушил заливистый и звонкий детский хохот, а затем разорвал пронзительный женский крик, и краем глаза Медведев успел заметить какое-то движение чуть впереди над головой.

Когда-то в детстве, желая выработать у сына молниеносную реакцию, отец часто совершенно неожиданно бросал в него каким-нибудь предметом и Василий должен был не просто уклониться, а мгновенно поймать этот предмет, и крепко удержать в руках каким бы внезапным ни был бросок и каким бы