* * *
Обо всем этом Виктор узнал позже. Пока же он не связывал свои тревоги с личностью Антона, тянул лямку бойца. Как раз шли учения, жаркое марево воздуха медленно остывало. Оранжевые лучи клонящегося к лесу солнца уже не пекли, а спокойно согревали землю, выброшенную на бруствер, и торчащие над ним облупленные солдатские каски. Полевые птицы щебетали, ящерица застыла, стараясь быть незаметной. Никакого движения, только высокие травинки слегка колыхались от теплого ветерка.
Внезапно и коротко прошипела радиостанция взводного. Через несколько секунд где-то далеко впереди, в низине, невидимые, залпом выстрелили танки. Через пять секунд еще один залп, уже не такой стройный, как первый. Коротко и часто загрохотали автоматические пушки боевых машин, пулеметы.
Затем все стихло, только негромкий, удаляющийся шум моторов. После недолгой паузы, где-то в тылу раздался грохот, а еще немного погодя на поле вдалеке перед передним краем ввысь взлетели огромные земляные кусты темно-коричневых взрывов, три, семь, еще пять. Они поднимались, казалось, возникая из- под земли, в той стороне, где недавно грохотали танки.
- Прикинь, если кто не успел смотаться оттуда? - с хохотком сказал Виктору поеденный оспой Вдовин, тот самый парень, с которым две недели назад они сцепились на дороге.
- Все успели, - жуя травинку и вглядываясь вдаль, ответил Храмов, - ты что, думаешь, артиллерия начала бы стрелять? Соображать надо! Ты лучше вспоминай, какие мишени твои.
Мишени для себя они почему-то делали и устанавливали сами. А в «учебке» место и время появления мишеней всегда было неожиданным и заставляло быть предельно внимательным и собранным. А еще Виктора удивил брус, предварительно отшлифованный, и распиленный вдоль (для экономии), которым они обшивали траншеи. Но после того, как к ним на позицию привезли бочку ядовито-зеленой краски, Витька уже ничему не удивлялся.
- Да помню я, - протянул Вдовин, и в который раз полез проверять подсумок, но вдруг встрепенулся, - а вот и не все! Смотри, кто-то скачет!
Виктор всмотрелся в колышимое марево перед передним краем и, наконец, увидел, как сильно пригнувшись, на невероятной скорости со стороны мишеней к ним приближалась сгорбленная фигура. Временами фигура помогала движению передними конечностями, отчего казалось, что бежит солдат на четырех.
- Ого! - вырвалось у ошарашенного Виктора, он присвистнул и лег грудью на бруствер, стараясь получше рассмотреть разворачивающееся перед ними действо.
Достигнув траншеи, боец, оказавшийся мишенным оператором с полигона, свалился вниз, хрипя и отплевываясь. Вид у него был еще тот: руки ободраны в кровь, как будто он действительно скакал на четырех конечностях, глаза - круглые и безумные, речь напоминала первые слова Шарикова из «Собачьего сердца».
Как оказалось потом, он решил насладиться видом летящих снарядов и вылез из колодца, где ему предписано было сидеть и не рыпаться. Когда снаряды стали падать не так далеко, как он предполагал, боец потерял вход в свой колодец и потому опрометью помчался в тыл.
- Готовый цирк! - прокомментировал поеденный и, широко улыбаясь, посмотрел на командира.
- Взво-о-од! - донесся издалека истошный голос «замка» Сереги, - к бою! Противник с фронта! Ориентир седьмой, влево десять, танки! Ориентир девять - группа пехоты!
Он что-то еще прокричал, но заглушив его команду, «бээмпэшки» крутанули стартерами и почти одновременно выбросили вверх струи черного дыма. Светящиеся трассы потянулись к прямоугольным силуэтам мишеней. Шарахнули танки, а когда встали мишени, которые поближе, отстрелялись и гранатометчики, звук от их выстрелов, видимо из-за близости, казался намного громче пальбы танковых пушек.
Фонтаны взрывов вставали у мишеней, некоторые снаряды и гранаты рикошетили от земли и, красиво светясь, высоко взлетали в небо. Тут настала очередь пулеметов и автоматов, со всех сторон грохотало минуты четыре, затем наступила тишина, нарушаемая потрескиваниями выстрелов некоторых «еще не вполне насладившихся» солдат. Лишь гудение в ушах напоминало о недавнем грохоте, да едкий специфический запах пороха перебивал ароматы степи. Учение окончится только через несколько часов, но для их роты занимательного уже абсолютно ничего не будет.
Интересно, что делает сейчас Рита, - думал Виктор, облокотившись на стенку окопа и рассматривая букашку, пробирающуюся по травинке, - наверное, сидит, поджав ноги, в кресле, обложившись книгами и уставившись в конспект.
Он явственно представил Ритины глаза, она шевелила губами, повторяя текст, время от времени убирая со лба сваливающийся локон.
Или танцует на дискотеке? - подумал он, - Хотя, нет, сегодня четверг, а в четверг дискотеки нет.
Воображение рисовало Виктору тревожные картины с провожающими его девушку наглыми парнями, пытающимися «пообжимать» ее на лестнице, а то и еще что похлеще. И он, сжимая автомат, мысленно бил прикладом в наглую, почему-то поеденную оспой рожу - одну, вторую, третью... А Рита цепляется за его руки, кричит: не надо, не бей его! Он отворачивается и уходит, оставляя Риту наедине с поверженным противником.
Вот же привиделось, чушь какая! Лезет такая бредятина в голову, - подумал он, потер ладонями обгоревшее на солнце лицо и стал пробираться по траншее, проверяя, все ли солдаты его отделения разрядили оружие.
* * *
Телепатии никакой не было. В отличие от Виктора, Рите в те дни было не до него - шли экзамены.
Под окнами два раза проехала поливальная машина, воздух был чист и довольно свеж, несмотря на выдавшийся жарким день. Стоящие на другой стороне улицы старинные, девятнадцатого века, или даже старше, трехэтажные дома, освещались лучами уже собравшегося садиться солнца. Рита представляла, как бы она полежала сейчас на теплом подоконнике открытого окна в доме напротив, куда падают лучи заходящего солнца, и ветерок колышет ее волосы, а сквозь закрытые веки она ощущает теплый неяркий свет.
Экзамены шли выпускные. Родители изо всех сил старались помочь дочери, а именно - ходили на цыпочках, разговаривали шепотом, не беспокоили Риту в ее комнате, а мама даже таскала ей еду на подносе. Отец, больной, прежде гонявший ее - поднеси, сделай, сходи, или просто жаждущий посидеть и поговорить с дочерью, стойко молчал и делал все сам.
Рита устала. Мысли текли, переплетались, вспыхивали и гасли, она думала одновременно и о грядущем поступлении в медакадемию, и о сегодняшней ссоре с подругой Светкой на почве абсолютного нежелания последней понимать Риту. А еще о том, что может завалить физику, вспоминала о Витьке, которого она представляла все время шагающим по плацу в зеленой панаме на фоне покрытых снегом гор - ать-два, ать-два, и от него будто бы пахло кирзой и гуталином. Думала и об Антоне. Напряжение последнего месяца, вымотавшего все нервы, давило на психику.
Через сутки Рита будет вспоминать с улыбкой о пережитых ужасах экзаменов, как о кошмарном сне, но расслабляться было нельзя. Завтра пятница и последний экзамен - физика. Облокотившись на подоконник, она снова уставилась в учебник, собираясь с мыслями и вспоминая, на чем остановилась. Слабый ветерок мерно колыхал занавески, а с улицы пахло мокрым разогретым камнем.
- Маргарита, тебя Антон к телефону, - просунув голову в дверь, позвала мама.
Рита с трубкой в руках встала в прихожей у зеркала, задумчиво глядя на свое отражение.
- Алло.
- Привет, Маргарита, узнала? Это Антон.
