Старик повернулся к публике и чуть не лишился сознания от изумления. Он начал спрашивать деревья и ручьи, не снится ли ему опять чудесный сон, потому что здесь сидят королевские Величества собственной персоной! Он пал ниц на траву, поднявшись, низко поклонился и, обращаясь к Их Величествам, попросил, чтобы они полюбовались чудесами его волшебной скалы, потому что такого невозможно найти во всем королевстве, начиная от белого Дувра до холодного Ньюфаундленда. Даже в сладком Барбадосе такого нет. Не получив ответа старик указал на домик на скале и с глубоким поклоном стал пятиться назад, пока не дошел до урны, залез в нее и громко захлопнул за собой крышку.
Король выглядел усталым: до завтрака он сыграл три сета в теннис, а день выдался очень душным. Он выглядел мрачным, ему не хотелось вставать с трона, но мы слышали, как королева ласково пожурила его и сказала, что сейчас отправится на скалу, и если король хочет, пусть последует за ней. Ему пришлось подняться, и они отправились к скале. Начал петь хор мальчиков из кафедральной школы Оксфорда, наряженных райскими птицами. Они задавали вопросы, а голос, изображавший Эхо, отвечал им. Это было небольшое Эхо, всего в двадцать четыре шага, как мы узнали сегодня днем, оно возвращало только отдельные слоги.
Но песня была написана таким образом, что слоги, выпеваемые Эхом, давали правильный ответ на вопрос. Например.
Когда королевская пара проходила мимо нас, мы вновь встали. Королева была смугла, черноглаза и очень маленького роста. Она обратила внимание на мои волосы. Придворная дама сказала, что я наверно родственница сэра Томаса Гардинера, стоявшего рядом со мной. Его сестру Мэри недавно представили и взяли к ней в услужение. Мне велели подойти ближе, мне пришлось перелезать через скамьи и край сцены, чтобы поклониться королеве. Она погладила мои волосы, обняла за плечи и назвала меня «прехорошенькой». Потом она похвалила меня королю. Он промолчал, рассеянно глядя на меня. Но зато я сразу следом за Их Величествами вошла в знаменитый грот в скале. Меня не смутило внимание королевы, потому что многие знатные леди, приезжавшие к нам в гости, обращали на меня внимание. Меня немного обучили французскому языку, и я произнесла:
— Oui, Madame la Reine.[15] Je ne be scais pas, Madame la Reine,[16] — и еще кое-какие несложные фразы.
Королева была очень довольна, когда я ей сказала, что меня назвали Мари в честь ее, и добавила, что с удовольствием стала бы моей крестной, если бы я исповедовала настоящую религию. На что я ей ответила на ломанном французском, что мой отец — истинный англичанин и верен не папе, а ее супругу королю. Она надулась, погрозила мне пальчиком и громко шепнула мне на ушко, что король тиран, упрямее любого папы. После этого она скорчила гримаску королю и снова захохотала. Король сделал вид, что ничего не замечает, хотя королева изо всех сил пыталась привлечь его внимание. Он в это время серьезно разговаривал с графом Келли о какой-то болезни, от которой страдали его соколы.
Королеве понравилась приятная прохлада грота, но потом она заметила, что тут нет ничего интересного, кроме мокрых камней. Скалу собрали из больших угловатых, покрытых мхом камней. Между ними были большие углубления, из которых струилась вода, падая на нижние камни. Вдруг снизу зазвучала музыка, и сторож, который находился в одной из комнат наверху, начал открывать бронзовые краны. Перед скалой вырос мерцающий экран из водяных струй. Внизу были наклонно укреплены небольшие трубочки. По бокам поднялись две плотные водяные колонны, образовав арку над утесом. Потом перед нами выросла третья круглая колонна и исчезла в спрятанной сзади толстой трубе. И наконец перед нами возникли две танцующие струи розового цвета, в которых прыгали золотые мячи, струи не давали им упасть, поддерживая на высоте примерно трех футов. Королева протянула руку и взяла мячик, он был золотым, внутри — полый. Она его открыла — внутри лежал марципан и комплимент, написанный по-французски. Королева понюхала лакомство и положила его мне в рот. Вкус у конфеты был отменный. Королева сказала королю, чтобы он тоже взял мяч, когда его открыли, там оказался небольшой портрет королевы, написанный на пластинке слоновой кости: она была изображена перед этими фонтанами, к портрету прилагались стихи. Король растроганно поднес подарок к губам. Водяные трубы начали издавать трели, подобные соловьиным, как нам и обещало Эхо, а другая труба имитировала барабанный бой, а потом после сигнала скалу покрыла пелена воды, похожая на прозрачное стекло, позади этой пелены поднимались трубы и струи, они переплетались и перекрещивались; королева начала аплодировать. На краю скалы горели свечки, — ровным пламенем и без дыма.
Эсквайр Бушел что-то прошептал на ухо маркизу Гамильтону. Тот ухмыльнулся и подошел к Его Величеству и о чем-то весело с ним переговорил; они отправили слугу за королевским шутом по имени Арчи Армстронг.
Этот Арчи был отпетым мошенником и до того, как стал шутом при дворе короля Якова в Шотландии, воровал овец. У него был беспощадный язык, но его колпак с колокольчиками ограждал его от мести со стороны обиженных им лиц. Я почти не понимала его речь — он говорил с сильным акцентом. Арчи прибежал в грот, спотыкаясь в огромных башмаках и то и дело падая ничком на землю. И каждый раз эта плоская шутка вызывала вокруг взрывы хохота. В руках у Арчи был жареный цыпленок, от которого он с жадностью отрывал куски мяса. Потом сунул в рот косточку от куриной ноги и легко сжевал ее, как будто она была из подкрашенного сахара, приведя всех в изумление. Оказалось, что кость на самом деле сахарная, а сверху облита жженым сахаром. Затем он уселся на ступеньках внутри грота и начал выкрикивать какие-то неприличные стихи. Шотландцы разразились хохотом, а король спросил его:
— Арчи, старый воришка, тебя когда-нибудь крестили?
— О, да, кузен, не раз и не два! Один раз меня крестил священник. Во второй раз — сам старик Дьявол, а еще меня окрестила женушка висельника. У нее было такое дурное личико. Она крикнула мне что-то из окошка противным голосом и вылила на меня ночной горшок.
— Арчи, иди сюда, мы тебя окрестим в четвертый раз, — сказал лорд Гамильтон.
— Нет, дальше порога не сделаю ни шага, — ответил ему осторожный Арчи.
Но и этого оказалось достаточно: по сигналу маркиза Гамильтона на него обрушилась масса воды, и когда Арчи повернулся, чтобы убежать из грота, на него излился и второй водяной вал. Вся компания начала потешаться над ним: он промок до нитки. Шотландские лорды еле удерживались на ногах от хохота.
Арчи встал на четвереньки и начал лаять словно водолаз и даже стал трясти ушами. Колокольчики на его колпаке звенели, он продолжал лаять, подбежал к выходу и прыгнул через струи воды, как это делают собаки на ярмарках, когда прыгают через бумажный круг. Не переставая лаять и трясти ушами и головой, Арчи прыгнул на графа Келли, который стоял впереди всех, намочив чудесный алый камзол милорда, и начал лизать ему лицо, а потом опять стал отряхиваться, лаять и прыгать на маркиза Гамильтона. Тот побежал вверх по лестнице, а Арчи не отставал от него ни на шаг.
Король улыбнулся и запинаясь сказал:
— Вчера я прочитал в прекрасной работе Герваза Маркхема об искусстве охоты на птиц, которую он назвал «Предотвращение Голода»: «Любой из нас, при виде его, скажет: „Это водолаз, собака, выведенная, чтобы приносить из воды подбитую дичь“.»
Эсквайр Бушел понял название памфлета, как прямой намек, и с глубоким уважением объявил Их Величествам, что наверху их ждут уже накрытые столы. Королева на прощанье меня поцеловала и перепоручила меня сэру Томасу.
Вся честная компания, строго придерживаясь старшинства ранга, проследовала на банкет, а все остальные вошли в грот и стали любоваться водяными струями. Время от времени кого-нибудь из людей сословием попроще толкали под струи воды, как до этого Арчи.
Потом нас угостили напитками и закусками в зале большого дома. В присутствии двух сотен гостей было торжественно объявлено, что королева повелела назвать фонтан и грот ее именем.[17] Мы видели, как король покинул банкетный зал: его ждали под присмотром церковного сторожа люди, страдающие от золотухи. Королю сообщили, что это арендаторы хозяина, организовавшего праздник, и он любезно согласился возложить на них руки. {16} Он каждый раз провозглашал.
— Ради нашего Христа, очистись!
Исцеленные благодарили короля:
— Благослови и награди вас Боже, Ваше Величество!
Я расплакалась при виде несчастных, начала чесаться из сострадания и солидарности с ними.
Чуть позже мы отправились домой, и дорожная пыль облаком поднималась от большого количества лошадей и карет, так что я чуть не задохнулась. Потом мы свернули с основной дороги, пыль немного улеглась. Больше мы не видели джентльмена, которого господин Лоуз называл «Джон», а он сам себя «Тиресий».
Долго еще меня расспрашивали наши родственники и гости, как выглядел король, понравилась ли мне королева, что она говорила мне, а что я ей отвечала и еще задавали много вопросов. Сэр Томас похвалил меня моим родителям, сказав, что я себя вела, как настоящая Пауэлл.
Когда спустя почти пять лет я вспомнила этот день и стала делать об этом запись в дневник, мне понадобилось менее двух страниц, чтобы описать красоты фонтанов, вид и костюмы Их Величеств. Я написала всего несколько строк о короле, зато мои записи о незнакомом джентльмене заняли три страницы, и теперь по прошествии времени я помню все, о чем он говорил. Я написала, что он был раздражительным и его лицо напоминало лицо ангела мщения. Я имею в виду ангела, нарисованного в витраже нашей церкви святого Николая. У него в руках меч. Я даже спросила у брата Джеймса, что означает имя «Тиресий», в надежде разгадать загадку этого человека. Я также вспомнила слова нашего священника Джона Фулкера, когда он нам сказал во время службы, что женщина должна покрывать волосы, чтобы не оскорблять ангелов.
«Все так и есть, — говорила я себе. — В Вудстоке этот Тиресий с лицом ангела не сводил взгляда с моих волос — в тот день я была без шляпки, и взгляд у него был такой тяжелый. Казалось, что мои волосы раздражали его, и он пытался пригладить рукой собственные волосы.»
ГЛАВА 4
Как мы живем в Форест-Хилл
Я не стану упоминать о всяческих пустяках, например, как тяжело я переболела корью в четыре года и как мы в карете моего отца попали в снежную бурю во время страшного снегопада 1634 года и оставались в поле всю ночь и часть следующего дня. Я кратко опишу, как текла наша жизнь в Форест-Хилл до того, как разразилась гроза войны.
Сначала об охоте. Мы держали сильных ирландских гончих и соколов, четырех или пять сильных коней для верховой езды. На Мейнор-Лэнд водилось множество кроликов и зайцев, особенно на полях по эту сторону Минчин-Корт и по пашням до Ред-Хилл. Там также было множество дичи. У наших соседей
