…Через несколько дней я покинул бывшую Уральскую республику, которая, лишившись президента, бодренько вступила под знамена Центральной Московии. Россия обещала возродиться во всем своем былом великолепии. Но это меня, если честно, мало интересовало. Я хотел найти своего друга Викентия Вересаева. Или хотя бы узнать, что с ним…»
Глава восемнадцатая и последняя. ЗАКАТ НА МОСКВЕ-РЕКЕ
Вы думаете - это так здорово, когда ты просыпаешься после долгого освежающего сна и понимаешь, что разбудил тебя какой-то потный верзила с мечом и мокрыми губами?!
Нет, дальше не получается. Как ни старайся. Поэтическая манера, безусловно, возвышает. А хорошее стихотворение неизмеримо обогащает любое прозаическое произведение, буде оно даже приветственной речью на отчетном слете аудиторов. Но если с рифмой наблюдается явная пробуксовка, лучше оставить бесплодные попытки продраться сквозь дебри словаря омонимов и перейти на язык обыденности и повседневности.
Итак, «он» - то бишь наш герой, то бишь Викентий Вересаев - проснулся. Причем, заметьте, пронулся живым. Едва долгий и весьма целительный сон отступил от редутов сознания нашего героя, Викентий открыл глаза и приступил к созерцанию… нет, не неба, конечно. Где это вы видели небеса цвета несвежего мела, кроме как в моих стихах? Викентий просто и безмятежно созерцал потолок, к слову сказать, беленный без особого таланта и потому кое-где потрескавшийся.
На Спасской башне действительно пробило четыре часа пополудни. Но Викентий этого боя не слышал. В стихотворении еще можно допустить топографические вольности, но проза подразумевает здравое отношение к фактам. А факты были таковы, что Спасская башня Московского Кремля и Викентий Вересаев в данный момент были печально далеки друг от друга.
От созерцания потолка Викентий перешел к общему обзору помещения и понял, что находится он в больничной палате, лежит на больничной кровати, и стоит над ним капельница, как застывшая слеза, и в вену правой руки глубоко ушла игла…
Тут дверь палаты отворилась и вошел… Нет, конечно же не ангел, не будем придавать нашему вполне реалистическому произведению мистическую окраску. Вошла обычная медсестра с перевязочным лотком в руках. Однако справедливости ради следует заметить, что характер у сей медсестры был воистину ангельский. А глаза и впрямь голубые, приятно подчеркнутые перламутровыми тенями.
– Здравствуйте,- выдавил из себя Викентий. Это первое слово выдавливалось из него нелегко. Оно и на слово-то похоже не было. Так, хрип какой-то.
Но медсестра этот хрип услышала и среагировала на него адекватно. Она поставила лоток на прикроватную тумбочку, внимательно глянула в глаза Викентия:
– Очнулись?! И слава богу!
– К-какому богу? - старательно связывая звуки в слова, проскрипел Викентий.
– А это вам решать какому,- ласково улыбнулась медсестра.- Главное, вы вышли из комы. Вернулись к жизни. Сейчас я показания приборчиков проверю и доктора позову…
– Где я? - проскрипел Викентий, пока медсестра, похоже, рассматривала те самые загадочные «показания приборчиков».
– В больнице,- ответила медсестра, удивляясь, верно, тому, как пациент может не догонять таких простых вещей.- Сейчас мы вам укольчик сделаем общеукрепляющий. Не волнуйтесь, волноваться вам вредно…
Викентий равнодушно принял общеукрепляющий укольчик. Его любопытство, как любопытство всякого долго спавшего человека, теперь требовало пищи для размышлений, как печь - угля. Поэтому он задал новый вопрос:
– В какой я больнице?
– Вы в реанимационном отделении нейрохирургии института имени Склифософского,- отчеканила сестра бойко.
– Да-а? - изумился Викентий.- Это значит, я в Москве?
– В Москве,- подтвердила медсестра и бросила быстрый тревожный взгляд на томограф.
– В России?
– Конечно, в России,- ответила сестра.- А где же еще город Москва есть?
– В США,- ответил Викентий.- В штате Айдахо.
– Ой,- сказала медсестра, и голубые ее глаза сделались круглыми, как пуговицы на форменном халатике.- Я вам капельницу сейчас поменяю. И немедленно позову доктора.
Капельницу медсестра честно поменяла, а вот доктор пришел гораздо позже - Викентий к тому времени успел слегка вздремнуть, снова проснуться и снова рассматривать потолок. Теперь на потолке лежали розово-медовые тени заката.
– Ну-с,- сказал доктор.- Как вы себя чувствуете, коллега?
– Слабо,- ответил Вересаев.- Непонятно. Мысли путаются. А почему вы назвали меня коллегой?
– Потому что среди ваших документов имелся диплом об окончании медицинского института, доктор Вересаев.
– Документов?…- Викентий на мгновение закрыл глаза, но потом напрягся: - А что со мной было?
– Вы ничего не помните? - внимательно глянул на него врач.
– Нет.
– Даже смутно?
– Нет. Совершенная пустота какая-то в голове. Нет, я помню, что я - Викентий Вересаев, что я врач, работаю в подростковой клинике психоневрологом, а дальше… Провал.
– Видимо, авария спровоцировала сильнейшую амнезию,- покачал головой врач. На бейдже, приколотом к халату, Викентий прочел его фамилию и имя - Медлин Антон.
– Простите,- сказал Викентий.- Вы сказали - авария?
– Да, коллега. Вы попали в аварию. Вы ехали в маршрутном такси типа «газель», знаете такое такси? Припоминаете?
– Слабо… Но что дальше, доктор?
– Вы сидели на переднем сиденье, рядом с водителем. Водитель такси грубо нарушил правила, в результате чего в «газель» врезался автобус типа «ПАЗ».
– О,- только и сказал Викентий.- Жертв было много?
– Жертв вообще не было, успокойтесь,- сказал доктор Медлин.- Гаишники назвали эту аварию чудотворной. Все участники отделались ушибами, царапинами, вывихами. Вам вот, правда, не очень повезло. Фактически на вас пришелся весь удар. Сломаны четыре ребра, ключица, повреждена селезенка плюс серьезное сотрясение мозга. Вы пролежали в коме полторы недели.
– Но я все-таки жив?
– Безусловно.
– И это не сон?
– Никоим образом. Хотя волноваться вам сейчас нельзя. Я должен тщательно исследовать ваше сознание на предмет его полной адекватности. Сами понимаете - черепно-мозговая травма… Что вы тут говорили про штат Айдахо?
Вересаев объяснил.
– Однако вы эрудит, коллега,- сказал доктор Медлин.- С таким глобальным интеллектом вы у нас быстро пойдете на поправку.
– Я постараюсь,- сказал Вересаев.
Отныне он, засыпая, спал, а не проваливался в кому. Ему снились длинные, многокрасочные и поразительные сны, но, просыпаясь, он не помнил ни одного из них…
Через две недели ему разрешили вставать и делать небольшие прогулки по больничному коридору. Однажды в этом коридоре Вересаева ждал сюрприз. Худощавый, изможденного вида мужчина поднялся с кресла навстречу доктору Вересаеву и растроганно сказал:
– Кешаня! Наконец-то!
– Степан? - спросил Викентий, не понимая, откуда он знает этого человека. И память вдруг взорвалась фейерверком.- Степан! Гремлин! Ты…
– Я все ждал, когда разрешат тебя посещать.- Шмыгая носом, Степан совал Викентию пакет с апельсинами.- Я себе этого никогда не прощу!
– Чего не простишь? - удивился Викентий, но Степан перевел разговор на тему здоровья.
Вересаев отлично шел на поправку, его мало беспокоили переломы и слегка - головные боли, а потому вскоре он стал гулять в больничном саду, пышном и благоухающем, потому что был самый разгар июля…
Естественно, Степан сопровождал друга во время прогулок, и они были просто как две капли воды похожи на тех философов-перипатетиков, которые решали все онтологические проблемы методом пешей прогулки.
