{15} В этот день генерал Кутепов отчислил генерала Писарева от командования корпусом.
{16} Войска приветствовали генерала Кутепова, прибывшего на корабль. Генерал Кутепов назначил генерала Туркула комендантом «Херсона».
{17} Ни мятежа, ни расстрела не было.
{18} Деревня на берегу Дона недалеко от Азова.
{19} Слух, совершенно ни на чем не основанный.
{20} Верно только в отношении трюма, в котором помещался автор.
{21} В дальнейшем все даты по новому стилю.
{22} Как известно, главнокомандующий оставался в Константинополе вплоть до переезда в Сербию.
{23} И в этом отношении я ошибся... Через несколько лет, будучи студентом Карлова университета, я во время каникул не раз обрабатывал чешские поля с большой пользой для здоровья.
{24} Здесь и далее пять точек означают, что текст неразборчив.
{25} Эта провокационная сплетня, дошедшая и до редакций левых газет, несомненно, была пущена советскими агентами. К сожалению, на первых порах многие ее повторяли и в Галлиполи.
{26} Фраза эта не соответствует действительности, но характерна для тогдашних настроений.
{27} Неверно.
{28} В.Х.Даватц, вольноопределяющийся 6-го Бронепоездного дивизиона. Впоследствии был произведен в подпоручики.
{29} За несколько дней перед этим, когда я занимался французским языком с солдатами, в барак неожиданно вошел генерал Кутепов в сопровождении генерала Ползикова, который представил меня командиру корпуса. Генерал Кутепов сразу обратил внимание на состояние моих ботинок и приказал выдать мне при первой возможности новые.
{30} Неизвестно кем пущенная сплетня. Оркестр играл Преображенский марш. В одном из военных училищ, как мне передавали, юнкера запели было во время учения «Грянемте же ура, лихие юнкера, за родину, за веру, за Врангеля-царя», но офицер сейчас же их остановил.
{31} Подпоручик 4-й батареи Дроздовской арт. бригады, бывший студент.
{32} Супруга бывшего греческого премьер-министра, русская по происхождению. Сын госпожи Драгумис был во время Великой Войны греческим посланником в Петрограде.
{33} Первый сеанс состоялся в этот самый день в помещении солдатской читальни.
{34} Лично мне казалось, что в случае переворота в России Армия может и должна вернуться и подчиниться любому несоциалистическому правительству. В случае же прихода к власти социалистов-революционеров (я считал, что остальные русские социалистические партии — кроме, конечно, большевиков — существуют больше на бумаге) с Керенским во главе нужно, как бы то ни было тяжело, остаться за границей и выждать их падения, чтобы не начинать нового кровопролития. Желая, как и все остальные, свержения большевиков во что бы то ни стало, я смотрел в то же время на временный переход власти к социалистам-революционерам, как на несчастье для России. Оно мне казалось «почти неизбежной», но исторически все же не абсолютно обязательной стадией ликвидации большевизма. Наоборот, один из участников совещания (очень правый по своим взглядам) высказался в том смысле, что эта стадия не почти, а абсолютно неизбежна. Он развивал, насколько помню, идею «симметричности кривой революции». Насколько я могу судить, мои взгляды на возможность возвращения совпадали с настроением очень и очень многих офицеров 1-го корпуса. Лишь единицы говорили, что немонархическому правительству они служить не могут и большинство не было «согласно на Керенского». Господствующая в данное время (1930 г.) в кругах военной эмиграции идея о необходимости, независимо от личных взглядов, активно поддержать любое (хотя бы и социалистическое) небольшевистское правительство, если не родилась, то во всяком случае окрепла значительно позднее.
{35} В дальнейшем стало чувствоваться, что первоначально образованная в лагере редакционная коллегия слишком громоздка для деловой работы. Кроме того, не все ее участники оказались подготовленными для организации информации и пропаганды. Так, например, в одной из пехотных бригад телефонограмма относительно «газеты» была понята в том смысле, что в лагере будет выходить печатный орган, и представителем от бригады был прислан офицер, бывший до войны наборщиком. Впоследствии лагерная и городская «У.Г.» соединились, и руководство ими перешло в руки небольшой коллегии, собиравшейся в городе. Фактически в лагере делом все время руководил полковник Ген. штаба С.Н.Ряснянский, в городе — поручик Технического полка С.М.Шевляков.
Ряд предварительных совещаний, однако, принес большую пользу. Участники их — офицеры Генерального штаба, члены редакционной коллегии и лекторы познакомились между собой и в совершенно неофициальной обстановке смогли откровенно переговорить по ряду вопросов, волновавших в это время чинов Корпуса (некоторые подробности — см. ниже в тексте дневника). Вместе с тем с большей быстротой были разработаны технические детали организации совершенно нового для Армии дела. Основной целью «У.Г.» мы единодушно признали содействие сохранению во что бы то ни стало вывезенной за границу Армии. Также единодушно было желание не следовать всем нам хорошо памятному примеру злополучного «Освага».
{36} Доброволец, ученик духовного училища, приехавший с автором в Армию осенью 1918 года.
{37} Инспектор артиллерийского корпуса.
{38} Так оно впоследствии и оказалось. История мытарств уехавших в Бразилию уже не раз была изложена в печати.
{39} По существу — разведку. Во время гражданской войны укоренилось смешение этих двух понятий.
{40} О совещании в штабе Корпуса никому не было известно.
{41} Текст приказа № 323 см. «Русские в Галлиполи».
{42} Соответствующее место приказа гласит: «Если после произведенной записи будут находиться желающие ехать самовольно, то таковых распоряжением начальников частей предавать военно-полевому суду...»
{43} Во всем корпусе, согласно официальным данным, после издания приказа № 323 перечислилось в беженцы 10–28%.
{44} С.М.Шевляков, поручик Технического полка. Организатор «городской Устной газеты» и бессменный ее редактор. Скончался в Болгарии от развившегося в Галлиполи туберкулеза. Полковник П.С.Савченко, военный юрист.
{45} Между городом Галлиполи и лагерем была построена «декавилька» (полевая железная дорога).
{46} Отец Миляновский.
{47} Уполномоченный Земского союза в Галлиполи.
{48} Текст см. «Русские в Галлиполи».
{49} Начальник французского гарнизона.
{50} Был расположен отдельно от воинского.
{51} Согласно официальным данным, за все время пребывания 1-го Корпуса в Галлиполи в Советскую Россию уехало 3,67%.
{52} День гибели взвода 2-й батареи 1-й Арт. бригады Южной армии.
{53} Центральный общественный комитет.
{54} Письмо из Галлиполи, помещенное в «Общем Деле».
{55} Вряд ли это так в действительности было. По крайней мере, следующие строки моей записи говорят об обратном.
{56} Н.З.Рыбинский, капитан Технического полка.
{57} Начальник штаба 1-го корпуса.
{58} Насколько мне известно, генерал Кутепов вызвал генерала Б. и сделал ему выговор. Обсуждение докладов и раньше не практиковавшееся, было официально запрещено.
{59} Майор Марсель де-Ровер был едва ли не единственным иностранным офицером Ген. штаба, побывавшим в Галлиполи (кроме, конечно, французов). Через полтора года после нашей беседы я восстановил ее почти полностью, воспользовавшись сохранившимся списком предложенных мною де-Роверу вопросов. Привожу часть этой записи, представляющей, мне кажется, известный интерес.
— Прежде всего должен вас предупредить, капитан, что я приехал сюда не как офицер Генерального штаба. Я привез от нашего Комитета подарки для русских беженцев, и, знаете, я сразу почувствовал, что попал не туда, куда ехал.
— Простите, я не совсем вас понимаю, господин майор.
— Я сам, по правде говоря, сначала ничего не понял... Ехал сюда, ожидая найти беженский лагерь (in camp des «bejentcy»), схожу с парохода и сразу встречаю ваших юнкеров... Знаете, ведь никто в Европе понятия не имеет о том, что на берегу Дарданелл стоит двадцатитысячный русский корпус. Пишут о беженцах, но, позвольте, какие же тут беженцы. Мне пришлось видеть за свою жизнь очень много войск. У вас дисциплина не хуже, чем в любом европейском корпусе. Удивительно, как изменились добровольческие части.
— Но в Крыму...
— Да, в Крыму было гораздо больше порядка, но там я мало видел строевых частей. У меня больше остался в памяти девятнадцатый год. Я близко стоял к Ставке и имел возможность наблюдать ошибки ваших вождей. Собственно, я говорю только о временах Деникина. Врангель сделал все, что мог, но силы были слишком неравные. Вашей основной политической ошибкой было нежелание считаться с тем, что прошлого не вернешь. Вы отталкивали от себя тех, кто мог за вами пойти, и, наряду с этим, вы не умели организовать надежную силу из тех, кто к вам шел. Мы, иностранные офицеры, в один голос считали, что пополнять армию только что сдавшимися красноармейцами — значит готовить крах — ведь эти же люди идейно ничем с вами не были связаны. Силу, на которую можно было бы опереться для дальнейших формирований, вы не организовали, хотя надежных людей у вас для этого было достаточно. У вас и теперь есть один огромный недостаток. Если вы от него освободитесь — будущее за вами.
— Какой же это недостаток?
— Вам чужд демократический дух... вы демократизованы, но вы не демократы...
— Что вы думаете о будущем Армии? Ответьте мне откровенно, господин майор — это не для «газеты». Думаете ли вы, что она еще сыграет свою роль?
— Как Армия — не знаю. Предсказывать события не берусь. Но я совершенно уверен в том, что те люди, которые ее сейчас составляют, сыграют в свое время большую роль, очень большую... Ваше национальное несчастье — русское безволье, а сюда, в Галлиполи, мне кажется, отфильтровались волевые люди со всей России. Конечно, они есть всюду, но это одиночки, а здесь такой сгусток воли, который неизбежно себя проявит.
... Мне кажется, что все-таки лучшее, что у вас здесь есть, это ваши военные училища. Искренне поражаюсь, как, не имея ничего, вы создали такие
