Поздно. Ситроен первым ступил в пропасть. Кулаки Жакмора сжались так, что побелели костяшки, он испустил стон. Дети обернулись и увидели его. Один за другим они нырнули в пустоту, описали крутую дугу и приземлились рядом с Жакмором, весело стрекоча, как стрижи-сеголетки.
— Ты видел нас, да, дядя Жакмор? — спросил Ситроен. — Только никому не говори.
— Мы играли, как будто не умеем летать, — объяснил Ноэль.
— Так здорово, — сказал Жоэль. — Хочешь с нами?
И тут Жакмор наконец понял.
— Так это были вы в тот день, с птицами? — сказал он.
— Да, — сказал Ситроен. — Мы тебя видели. Но мы летели на скорость, поэтому не остановились. И потом, мы ведь никому не говорим, что летаем. Вот научимся как следует и сделаем маме сюрприз.
Маме сюрприз… А уж она вам какой сюрприз готовит. Но это все меняет.
Раз так — она не может. Надо, чтоб она знала… Как же их теперь запирать… Я должен что-то сделать. Должен… нельзя же допустить… у меня остался один день… я ведь еще не плыву в лодке по красной речке.
— Ну, идите, идите играйте, ребятки. А мне надо поговорить с мамой.
Они покружили над самой водой, гоняясь друг за дружкой, потом снова подлетели к Жакмору, немного проводили его и помогли перебраться через самые крутые места. Он одолел подъем единым духом и решительным шагом направился к дому.
— Ничего не понимаю, — удивилась Клемантина. — Как же так: вчера вы говорили, что это превосходная идея, а сегодня уверяете, что она никуда не годится.
— Я и сейчас считаю, что вы изобрели самое надежное укрытие для детей. Однако есть другая сторона дела, о которой вы не подумали, — сказал Жакмор.
— Какая же?
— Нужно ли им вообще укрытие?
Клемантина пожала плечами:
— Разумеется, нужно. Я целыми днями умираю от беспокойства, все думаю, как бы с ними чего не случилось.
— Употребление сослагательного наклонения, — заметил Жакмор, — чаще всего — свидетельство нашего бессилия… или наших амбиций.
— Бросьте вы свои дурацкие разглагольствования. Будьте хоть раз нормальным человеком.
— Послушайте меня, — настаивал Жакмор, — не делайте этого, очень вас прошу.
— Но почему? — допытывалась Клемантина. — Объясните почему?!
— Вы не поймете… — прошептал Жакмор.
Выдать их тайну он не посмел. Пусть хоть это им останется.
— По-моему, мне виднее, чем кому бы то ни было, что им нужно, а что нет.
— Нет. Им самим виднее.
— Ерунда, — отрезала Клемантина. — Они каждую минуту подвергаются опасности, как и любые другие дети.
— У них есть такие средства защиты, каких нет у вас.
— В конце концов, вы не любите их так, как люблю я, и не можете понять, что я чувствую.
Жакмор замялся.
— Это естественно, — сказал он наконец. — Я и не могу их так любить.
— Только мать поймет меня, — сказала Клемантина.
— Но птицы в клетках умирают.
— Ничего подобного. Отлично живут. Более того, только так им можно обеспечить все условия.
— Что ж, — сказал Жакмор. — Видно, ничего не поделаешь. — Он встал. — Мне остается только попрощаться с вами. Возможно, мы больше не увидимся.
— Когда дети пообвыкнутся, — сказала Клемантина, — я, может быть, смогу изредка наведываться в деревню. Решительно не понимаю, что вы имеете против моего плана, раз сами собираетесь практически так же запереться.
— Да, но я запираю себя, а не других.
— Я и мои дети — одно целое, — сказала Клемантина. — Ведь я так люблю их!
— У вас странные взгляды на жизнь, — заметил Жакмор.
— По-моему, это у вас странные взгляды. А у меня нормальные. Для меня жизнь — это дети.
— Не совсем так. Скорее, вы хотели бы сами заменить им всю жизнь. То есть уничтожить все вокруг.
Он вышел из комнаты. Клемантина смотрела ему вслед. «Какой у него несчастный вид, — думала она, — должно быть, ему не хватало материнской заботы».
Три желтые луны, по штуке на брата, смотрели в окно и строили им рожи. Мальчуганы, в ночных рубашках, забрались все втроем в постель Ситроена, откуда было лучше видно. Около кровати три ручных медведя водили хоровод и тихонько, чтобы не разбудить Клемантину, пели рачью колыбельную. Ситроен сидел посередине, между Ноэлем и Жоэлем, и напряженно думал. Он что-то прятал в сжатых ладонях.
— Я ищу слово, — сказал он братьям. — Слово, которое начинается с… — И перебил сам себя: — Ага! Нашел!
Он, не разнимая, поднес руки ко рту и что-то прошептал. А потом выложил на одеяло то, что зажимал в ладонях. Это оказался маленький кузнечик белого цвета.
Тут же подбежали и взгромоздились рядышком три медведя.
— Подвиньтесь, — сказал Жоэль, — ничего не видно.
Медведи отодвинулись к задней спинке кровати. А кузнечик поклонился и принялся выделывать акробатические номера. Дети бурно восторгались.
Однако кузнечик скоро утомился, послал зрителям воздушный поцелуй, высоко подскочил и не вернулся.
Никто этому особенно не огорчился. Ситроен, подняв палец, важно произнес:
— Я еще кое-что знаю! Если найдешь в звериной шерсти блоху, надо, чтоб она тебя куснула три раза.
— И что тогда? — спросил Ноэль.
— Тогда, — ответил Ситроен, — станешь маленьким-маленьким.
— Таким, чтоб пролезать под двери?
— Запросто. Можешь сам стать величиной с блоху.
Медведям тоже стало интересно, они подошли поближе и в один голос спросили:
— А если произнесешь волшебные слова задом-наперед, то станешь большим-большим?
— Нет, — сказал Ситроен. — Да вы и так ничего себе. Если хотите, я могу сделать так, чтобы у вас выросли обезьяньи хвосты.
— Нет уж, спасибо! — сказал медведь Жоэля.
Медведь Ноэля тоже отказался наотрез. Третий был не столь категоричен и обещал подумать.
Ноэль зевнул.
— Я хочу спать, — сказал он. — И иду в свою постель.
— Я тоже, — сказал Жоэль.
Через пару минут оба уже спали. А Ситроен, оставшись один, глядел на растопыренные пальцы и щурился. Когда он мигал определенным образом, на руках отрастали два лишних пальца. Надо будет завтра научить братцев.
Мальчонке, ученику кузнеца, было одиннадцать лет. Звали его Андре. Он, надрываясь, тянул надетую через плечо кожаную лямку. Вторую лямку тянула собака. Сам кузнец с напарником спокойно шли позади и только иногда, на особо крутых подъемах, слегка подталкивали тележку, осыпая при этом Андре отборной
