– Дед, по сути, Лео управляет фабрикой весьма успешно, а я…
– Ты, Гейнц, – прерывает его господин Леви, – управлял фабрикой в тяжелые дни кризиса с умом и ответственностью.
Дед и Гейнц удивленно поворачивают головы в сторону господина Леви.
– Я, Гейнц, – говорит дед, – намереваюсь вернуться в усадьбу, как только дела войдут в нормальную колею, я возвращаюсь выкармливать моих гусей.
– Дед, кризис еще продолжается, и не так скоро пройдет.
– Пройдет-пройдет, раньше или позже. А с семьей не говорят о кризисах, ты слышишь меня, дорогой внук? Моя единственная цель – добыть у них деньги на расширение фабрики и не говорить о твоих тяжелых днях.
– Хорошо, дед, встретимся с радостью и в добром настроении.
– На семейной встрече в твою честь, Гейнц, мы поднимем рюмки за твою жизнь и жизнь фабрики, – господин Леви улыбается Гейнцу доброй улыбкой.
– Ты – первый из внуков семьи, – подводит счет дед, – девицу, щелкающую орехи, в счет не берем. Во-первых, она женщина, во-вторых, весьма странная. Получается, что мой внук – первый. Так вот, дорогой мой внук, не забывай, что ты наследуешь фабрику «Леви и сын». И над губой говорящего деда с серьезным и торжественным лицом, подрагивая, топорщатся усы, словно бы не знающие, кому они принадлежат в этот момент. И глаза деда отдыхают на лице внука многозначительным взглядом. Гейнц отвечает слабым смехом.
– Ты не должен изображать на лице выражение идущего на виселицу, – сердится дед, – это большая радость для всей семьи, что молодой и энергичный Леви, как ты, будет возглавлять предприятие, которое унаследует от предков. Не так ли, дорогой мой внук?
– Так, дед, точно так, – Гейнц встает с кресла, – извините меня, мне надо немного отдохнуть, подготовиться к большому празднику, – тонкая усмешка проскальзывает на его губах, и он слегка кланяется отцу и деду.
– Странный парень, – кивает дед ему вслед, – Артур, он стал очень странным в последнее время. Я должен побеседовать с ним, как мужчина с мужчиной.
– Он пережил трудные дни, отец, оставь его сейчас.
– Трудные дни? И ты тоже ухватился за «трудные дни» этого ребенка?
– Я не имею в виду материальный кризис, отец. Тяжелый душевный кризис переживает сейчас молодое поколение.
– Оставь меня со своими теориями. Мой внук Гейнц живет в реальном мире, а не витает в облаках, – дед сердито дышит и вдруг стремительно выходит из комнаты.
Господин Леви улыбается ему вслед, смотрит несколько мгновений на дверь, за которой исчез дед, и лицо его серьезнеет. Он видит перед своими глазами семейную усадьбу на холме, стоящую между гигантскими деревьями и господствующую над городком. И дом деда тоже стоит между деревьями- гигантами, но не дед их сажал. Он купил их вместе со своим аристократическим домом. В то время, как там, на холме, деревья сажали отцы, и они росли и цвели и пускали глубоко корни. Усадьба эта – отчий дом, и земля – земля праотцев. И вспоминает господин Леви ту роскошную праздничную церемонию передачи родителями деда текстильной фабрики в руки дяди Соломона. Альфред и он, Артур, были подростками, когда отец и мать привели их в усадьбу на холме. Наследник дядя Соломон уже был женат, и они играли между деревьями с сыном Соломона – Лео. Родители деда были высокого роста, старыми, но полными сил. Они передали сыновьям в наследство крепкие опоры жизни и уверенность в завтрашнем дне. И этот великолепный дом на холме! С замиранием сердца и почти религиозным трепетом водила их мать через комнаты и залы. Там все было наше, там были корни, глубоко ушедшие в нашу землю. Дед был непокорным сыном в семье. Из этого опорного гнезда дед ушел искать в жизни свои пути, прорывать их, но не мостить. А если и мостил, то сейчас этот путь ускользает из-под ног Гейнца. Хлопок – дело верное, чище стали. Это предприятие, которое простые люди основали в Германии, расширили до огромных размеров и создали прекрасные семейные дома благодаря скромным нитям из хлопка. Вина отца была в том, что он взбунтовался против хлопка и вторгся не в свой мир. Использовал подходящий момент, и с хитростью, уловками, сноровкой прокрался через запертые ворота. И Гейнц, его внук, вертится и обдирает бока в этом закрытом мире, как зверь в клетке. Подходящее время, игравшее на руку деду, миновало. «Кровь и железо». Но я не хочу, чтобы Гейнц отдал свою кровь во имя железа, во имя мечты деда – построить дом не в его мире. Не детские коляски производят из стали, говорит Гейнц. И он прав. Отец мой, который мечтал быть человеком действия, обречен на пустые мечты, а сын мой испуганно проснулся от этих дедовских снов. Дед был непокорным энергичным сыном, а долги за его деяния заплатит мой сын, – думает Артур Леви.
– Дядя Яков, где я могу найти дядю Артура? – слышит господин Леви голос Елены.
– Детка моя, если он тебе так нужен, то находится здесь, за этой дверью.
– Пожалуйста, Елена, заходи.
По росту и светлому облику это настоящий отпрыск семьи Леви. Но коротко подстриженные светлые волосы, темные красивые глаза, скрытые за отсвечивающими стеклами очков, и неспокойное нервное лицо – отличают ее от всех членов семьи Леви, предавая Елене суровый вид. В сердце господина Леви она всегда пробуждает чувство жалости.
– Елена, как ты себя чувствуешь у меня в доме?
– Хорошо, доктор Артур, хотя многое здесь требует ремонта.
– Ну, конечно, детка, вещи, требующие ремонта, есть в любом месте. Не желаешь ли выпить кофе, Елена?
– Спасибо, дядя Артур, я кофе не пью. Я слышала, что у вас проблемы со здоровьем?
– А-а, детка, небольшое недомогание, не стоит об этом говорить.
– Дядя Артур, именно по вопросу здоровья мне есть, что вам сказать. О вас неправильно заботятся. Вы едите мясо, а это вредно и для души и для тела..
– Ты действительно так считаешь, детка?
– Да, дядя Артур. Жестокость не исчезнет из этого мира, пока мы убиваем каждое существо, которое слабее нас. Натуральная пища придает здоровье телу и душе. Десять лет я следую этому правилу, и здоровье мое отлично.
– Уже десять лет ты, детка питаешься морковью, шпинатом и орехами?
– Не смейтесь надо мной, дядя Артур, это очень серьезно.
– Детка моя, что это вдруг пришло тебе на ум? Я не нуждаюсь в лечении. Каждый выбирает для себя образ жизни.
Елена сидит в кресле с несчастным видом человека, упавшего духом.
– Дядя Артур, разрешите мне говорить откровенно. Я пришла к вам просить разрешения – перейти жить к вам в дом. Я хочу оставить родительский дом, и пока у меня не будет своего дома, я бы хотела жить у вас.
Слова ее печальны и лицо несчастно. Господин Леви приближается к ней, гладит ее по волосам.
– Детка моя, дом мой для тебя всегда открыт, но если мне позволено, я дам тебе совет: не оставляй дом родителей. Наши дни не очень подходят для того, чтобы искать счастье в чужом месте. В родительском доме ты лучше всего сможешь построить свой дом и свою жизнь.
– Дядя Артур, – отчаяние вырывается в голосе Елены, – вы просто не понимаете моего стремления. Вы полагаете, что желание мое, как у всех женщин, оставить свой дом и найти мужа?
– Боже упаси, детка моя, – торопится господин Леви успокоить ее, видя искаженное отвращением ее лицо, – не мужей я имел в виду, ни в коем случае.
– Не могу я больше жить в родительском доме, не могу, дядя Артур.
– Но почему, детка моя?
– Не знаю, дядя Артур, но все мне там ненавистно. Этот особняк отца, этот сад, тетя Финхен, дядя Герман, и этот хлопок, все, все! Кладбище! Я ищу цель в моей жизни, дело, которому смогу посвятить мою душу и все мои силы. В доме родителей я этого не найду, там ничего нет.
Заложив руки за спину, господин Леви стоит, склонившись над ней.
– Но что ты найдешь здесь, дорогая Елена?
– Тут есть простор, дядя Артур. Там, где есть простор, там бурлит жизнь. Я чувствую, что люди
