объективной сложностью развернувшегося тогда перехода бомбардировочной авиации с одномоторных бипланов Р-5 на самолеты качественно иного уровня – двухмоторные скоростные бомбардировщики СБ и ДБ-3, – или ухудшением производственного выполнения самолетов, поставляемых промышленностью. А касаясь истории «дорепрессионной» РККА в связи с вопросом о пьянстве военнослужащих, исследователь отнюдь не приводит цифр, которые показывали бы меньшую распространенность этого порока до 1937–1938 гг. Больше того, приведенные им факты, относящиеся к 1934– 1936 гг., подтверждают лишь то, что никак не свидетельствует о разложении армии репрессиями – то, что (как вынужден признать и сам Сувениров) «пили в армии и на флоте и раньше» (с. 528)!
Если труды В.А. Анфилова и О.Ф. Сувенирова являют собой венец деятельности историков – сторонников тезиса о «подкашивании» Красной Армии репрессиями 1937–1938 гг. в 90-е гг., то итогом развития этого направления в отечественной историографии в первом десятилетии XXI в. стала монография В.С. Мильбаха (посвященная, правда, не всей РККА, а одной из ее крупнейших группировок – Особой Краснознаменной Дальневосточной армии – ОКДВА, – в июне 1938 г. преобразованной в КДФ – Краснознаменный Дальневосточный фронт)15. Каждой своей страницей она убеждает в том, что за девять лет, прошедших с момента появления работы О.Ф. Сувенирова, указанное направление не продвинулось в своих изысканиях ни на миллиметр! Мы опять сталкиваемся с нежеланием применять единственно эффективную в данном случае методику исследования – детально исследовать уровень боевой выучки не только «пост-», но и «предрепрессионной» Красной Армии, сравнить оба уровня и только тогда делать вывод о влиянии репрессий на состояние армии. Уровень боевой выучки «предрепрессионной» ОКДВА автором не исследуется; правда, на с. 22–24 и 25–26 нечто похожее на попытку охарактеризовать мы находим – но это именно «нечто похожее на попытку охарактеризовать»; исследованием (и даже попыткой исследования) это назвать невозможно. Не говоря уже о том, что сведениям о боевой подготовке ОКДВА в «предрепрессионном» 1936 г. уделено в общей сложности всего две с половиной из 215 (не считая приложений) страниц текста, это именно отдельные, надерганные по принципу «в огороде бузина, а в Киеве дядька» сведения, отдельные факты, из которых к тому же делаются абсолютно нелогичные выводы. Вначале В.С. Мильбах сообщает о решении командования ОКДВА и ее Приморской группы все-таки провести – невзирая на занятость войск строительством – осенние маневры и усматривает в этом решении свидетельство того, что «в 1936 г. в армии в основном положительно решались задачи по совершенствованию боевой выучки частей и соединений, несмотря на колоссальный груз задач по строительству, расквартированию и обеспечению войск». Но разве решение провести маневры равнозначно успешному выполнению задач «по совершенствованию боевой выучки»? А об итогах маневров нам ничего не сообщается… Затем исследователь упоминает о проведенных в марте 1936 г. штабных и войсковых учениях, их целях и составе участвовавших в них войск и заключает, что командование ОКДВА «уделяло внимание новым формам и методам подготовки войск и штабов». Но ведь методы боевой подготовки – это не самоцель, а лишь средство достижения цели (обеспечения высокой боевой выучки войск)! А об итогах учений опять практически ничего не сообщается (единственный же упомянутый факт – неудача попытки приданных 94-му стрелковому полку танков и батареи пройти с полком через горы и тайгу – на тезис В.С. Мильбаха о хорошей выучке дальневосточников накануне репрессий отнюдь не работает…). Далее цитируется сообщение начальника штаба ОКДВА об успешном проведении конкретного штабного учения и заключается в том, что начштаба «положительно оценил» «проведенные летние учения». Каким образом одно штабное учение превратилось в несколько штабных и войсковых – нам решительно непонятно… И, наконец, следуют иллюстрируемые выдержками из трех документов сообщения о трех ЧП, имевших место в ходе боевой учебы в 1936 г., о росте в этом году числа авиакатастроф и о наличии в тогдашней ОКДВА «фактов неорганизованности и нарушения дисциплины» (один из которых приведен). Но и эти четыре факта и два заключения (второе из которых хоть и верно, но выглядит у автора практически бездоказательным) сами по себе еще ни о чем не говорят и уж однозначно не свидетельствуют в пользу тезиса о высокой боеспособности «предрепрессионной» ОКДВА.
И все! Вместо детального исследования уровня выучки командиров, штабов, одиночного бойца и подразделений и уровня боеготовности войск – менее десятка беспомощно надерганных фактов из жизни армии и примерно столько же бездоказательных выводов. Вместо обращения хотя бы к приказу командующего ОКДВА В.К. Блюхера № 00337 от 14 ноября 1936 г. (в котором прямо указывается, что «ОКДВА к концу 1936 г. неудовлетворительно решила обе задачи: и боевую подготовку и строительство», что комиссия заместителя наркома обороны Я.Б. Гамарника констатировала «совершенно недостаточные успехи боевой подготовки войск армии в 1936 году и понижение боеготовности войсковых частей и соединений армии в результате огромного выделения личного состава на строительство»16) – такой традиционный довод оплакивающих «обезглавленную армию», как указание на факт награждения в январе 1937 г. ряда командиров орденами за успехи в боевой подготовке их частей и соединений. Довод просто смешной: неужели историку начала XXI в. не известно, что ордена в СССР зачастую давали отнюдь не по заслугам, а по разнарядке, в зависимости от личных пристрастий и т. д.? В числе ставших орденоносцами В.С. Мильбахом назван и командир 62-го стрелкового полка полковник И.В. Заикин; о том, насколько «успешно» подготовил он свою часть, свидетельствуют его собственные признания на полковом партсобрании 9 мая 1937 г.: в полку еще не добились «того, чтоб командир был инициативен и умел правильно решать [тактические. – А.С.] задачи», командиры «еще недостаточно научились управлять подразделениями», «огневая подготовка очень недостаточная, т. е. совершенно неудовлетворительная», «причем метод огневой подготовки не позволяет добиться лучших результатов», «огневая подготовка артиллерии тоже неудовлетворительная», «оружие быстро портится, и масса оружия постоянно ремонтируется, т. е. сбережение недостаточное», обучение гранатометанию «организовано очень плохо», физподготовка поставлена слабо, «не умеем даже маскироваться, не только боец, но и не маскируются целые подразделения»…17
Поскольку уровень боевой выучки ОКДВА накануне чистки РККА В.С. Мильбахом не исследован, все его утверждения об ухудшении тех или иных сторон этой выучки в результате репрессий (содержащиеся в главе 8 его труда) остаются голословными. Логические построения – вроде того, что, «учитывая значительные потери в среде тех, кто должен был организовывать разведку […] и непосредственно в среде разведчиков», «можно утверждать, что уровень организации разведки и проведения разведывательных мероприятий к осени 1938 г. значительно снизился» (с. 189–190) или что возросший из-за репрессий некомплект комначсостава, «естественно», «отрицательно сказался» на боеспособности войск (с. 175) – на роль аргументов не тянут. Теоретически все это естественно, но при изучении истории довоенного СССР и его армии теория помогает далеко не всегда: нельзя забывать, что и это государство, и эта армия были «экспериментальными» плодами эксперимента по построению общества, какого еще не знала история. Теоретически офицером артиллерии или инженерных войск в ХХ в. не может стать человек, не окончивший ни одного класса общеобразовательной школы – а среди принятых в 1929 г. в инженерные и артиллерийские школы РККА таких было соответственно 8,3 % и 16,5 % (ведь «в классовом отношении (рабочие, батраки, бедняки)» эта группа лиц для «рабоче-крестьянской» армии «являлась ценной»)… 18
В общем, пытаясь обосновать тезис об ухудшении боевой выучки ОКДВА/КДФ в результате массовых репрессий 1937–1938 гг., В.С. Мильбах вместо научных аргументов смог предложить лишь:
– страдающий отсутствием элементарной логики квазианализ нескольких ни к селу ни к городу приведенных фактов;
– абстрактно-логические построения;
– пропагандистские штампы и
– массу других бездоказательных утверждений.
Появление в 2007 г. подобной книги следует расценивать как полный крах того направления в историографии, которое вот уже полвека отстаивает тезис об ухудшении выучки Красной Армии в результате репрессий 1937–1938 гг. Еще можно было понять, когда голословными утверждениями о том, что «чистка разрушила систему обучения солдат и офицеров и командования частями ОКДВА» и способствовала «понижению» «боеготовности и боеспособности войск», бросался предшественник В.С. Мильбаха, польский исследователь Я. Войтковяк19. Ведь он все-таки ограничивал свою задачу изучением собственно чистки дальневосточного комначсостава. Но когда никаких серьезных научных
