«Заката», «которая была и черновиком, и беловиком и пошла в набор в таком виде». Даже если допустить, что мадам Иванова явно по заданию колумбийской разведки чернит светлый облик агента Бабеля, то его подлинная загадка лежит вовсе не в культурологической плоскости. Бабелю, этому типичному человеку воздуха, совсем не улыбалась жизнь эмигранта и ежедневная работа клерком или таксистом, тем более под постоянным дамокловым мечом внешней разведки собственного ведомства, а потому он вернулся в СССР, где на фоне основной массы пролетарских писателей, всех этих бедных-голодных-веселых, выглядел весьма импозантно.
Лихие были времена, не то, что девяностые. Те, кто слегка знаком с не афишируемыми по сию пору методами труда скромных служащих совдеповского Молоха, понимают: после того, как Ежов вылетел из кресла главного чекиста страны, Бабель, постоянно околачивавшийся в его доме, уже не сильно долго мог оставаться в списках живых. Это ведь не анонимный боец невидимого фронта, а вдова писателя А. Пирожкова вспоминала, что у Бабеля «был какой-то профессиональный интерес к этому дому». Бабеля и Ежова расстреляли с разницей в неделю. Кстати, о птичках: ни один из руководителей самого силового ведомства СССР, с середины тридцатых вплоть до 1954 года не завершил свой жизненный без пули в затылке, выпущенной смежниками или сотрудниками его же ведомства. А некоторые функции известных писателей их отечества передали журналистам-международникам лишь во второй половине прошлого века.
Задайтесь элементарным вопросом: отчего при наличии несметного количества сладкоголосых литературоведов-бабелелюбов, у писателя с мировым именем Бабеля, в отличие от иных писателей куда меньшего ранга, по сию пору не находится ни одного биографа совсем не масштаба Иена Флеминга?
Сидней Рейли утверждал, что не раз любимая им мадам Войнич списывала образ главного героя суперпопулярного в СССР «Овода» именно с него. У Исаака Бабеля, относившегося к, скажем, мадам Ежовой с совершенно нескрываемой симпатией, были иные литературные планы, в том числе — завершить роман, навсегда исчезнувший вместе с прочим легендарным творчеством в застенках собственного заведения, пропитанных кровью невинных жертв.
Интересно, в годы сталинского беспредела чекисты поймали хоть одного настоящего шпиона? Лично я ни за какие деньги не поверю, что Бабель был двойным агентом, пусть даже давно пребывающий в пекле Прокурор мне, в частности, рассказывал: «Сначала по команде всех репрессировали, потом по команде всех реабилитировали». «Его жадность к крови, к смерти, к убийствам, ко всему страшному, его почти садистская страсть к страданиям ограничила его материал. Он присутствовал при смертных казнях, он наблюдал расстрелы…он не мог работать на обычном материале, ему нужен особенный, острый, пряный, смертельный», — писал В. Полонский по поводу этого доброго наивного человека, который сам стал отработанным материалом ним же строившейся и восхваляемой системы.
Воспоминания современников, как правило, субъективны, достаточно вспомнить, что сочинил по поводу Исаака Бабеля и Мишки Япончика та еще устрица Леонид Утесов, но факты остаются фактами. Бабель прекрасно знал правила игры, принятые в собственном заведении. Мадам Пирожкова мало того, что не была отправлена в лагеря для членов семей врагов народа, она еще и чекистам жаловалась уже после, nota bene, задержания Бабеля. Дескать, заявились к ней, выражаясь современным языком, судебные приставы и стали мацать обстановку. Когда Бабель начал давать объяснения, выяснилось: только его официально подтвержденные долги составляли астрономическую по тем временам сумму в триста тысяч рублей; за куда менее значительное расхищение государственных средств полагался исключительно расстрел. Однако, после звонка чекистам, представители закона испарились из квартиры потенциального врага народа раз и навсегда. Пикантная подробность: постановление на арест Бабеля было выписано лишь через месяц после его задержания.
О многом может сказать и такой факт: подсчитайте, сколько произведений создал Бабель за пару лет в Одессе, и сколько — после того, как переехал в Москву. Вы приятно удивитесь и охотно поверите в существование изъятых кровожадными чекистами несметного числа папок с отчего-то годами не завершаемых произведений самого знаменитого одесского писателя, чье творческое наследие легко и непринужденно уместится в отнюдь не сильно толстом томе. Исаак Эммануилович Бабель, который «сделал в области русского языка» то, что «до него делал только Пушкин», прожил больше Александра Сергеевича. Дальше продолжать?
Впрочем, нынешние творцы легенды за Крошку Цахеса Бабеля на достигнутом не останавливаются. Недавно В. Мороз со страниц «Украинской правды» поведал, что Бабеля расстреляли в январе 1939 года, а «в стенах Лубянки исчезли и десятки неопубликованных рукописей». Где же многочисленные любители цитирования всяких глупостей, изреченных великими и знаменитыми? Почему они молчат и по поводу также миллион раз процитированных «рукописей, которые не горят»? Выходит, чекисты уничтожили не папки с набросками, а уже готовые рукописи, насчитывающиеся десятками? Не переживайте, на самом деле эти рукописи таки да не сгорели. Буквально месяц назад один деятель опубликовал в «Кроссворд-кафе» очередную сенсацию по поводу Крошки Цахеса Бабеля: «При аресте у него изъяли несколько рукописей, которые едва не оказались утраченными». Не удивлюсь, если завтра их опубликуют. Почему нет, если мне довелось читать мемуары князя Воронцова, случайно обнаруженные на одном из питерских чердаков. Так что не кидайте брови на лоб, если завтра выйдет фильм, снятый по чудом уцелевшему сценарию Бабеля, с помощью которого он выставил на бабки одну известную своей отзывчивостью в СССР киностудию.
Сценарии, залепленные Бабелем вовсе не ради дальнейшей экранизации, могут пойти только в счет пресловутых трехсот штук. Лучше прочитайте экранизированный, написанный местами левой задней ногой, сценарий Бабеля «Беня Крик» и вспомните за Остапа Бендера с его сценарием «Шея». Сценарий Бабеля был издан в 1926 году, то есть вскоре после создания «Одесских рассказов». В нем Бабель уже весьма прозорливо и политически грамотно уничтожает недавно созданную им же легенду за Молдаванку, коей принято восхищаться по сию пору.
Наряду с привычными поныне бенями-фроимами, в сценарии «Беня Крик» действуют мало кому ведомые сегодня настоящие герои того нового времени собковы-кочетковы. А великий король Беня, в присутствии которого вся Молдаванка ходит на полусогнутых стропилах, перед пролетарием Собковым перемещается чуть ли не на цырлочках. Даже после того, как Собков стрельнул по Бене, но промахнулся. Зато Кочетков не подвел. «К нему подкрадывается Кочетков и стреляет в голову одноглазого биндюжника. Фроим повернул к Кочеткову залитое кровью, притихшее укоризненное лицо…», — это вообще капец на холодец, куда же стрелял тот Кочетков, в мочку уха? «— Жили, не ссорились…, — говорит Кочетков и поворачивает Беню вокруг своей руки. В дверях вагона показались красноармейцы с ружьями наизготовку. Подбритый затылок Бени. На нем появляется пятно, рваная рана, кровь брызгает во все стороны». Как говорят в Одессе, вот это можно выдержать?
И кто из настоящих одесситов удивится тому, что Бабель завершил свой жизненный путь, подобно его Бене в этом на скорую руку состряпанном шедевре великого мастера слова, по двадцать раз переписывавшего свои творения? Вы не знаете, как можно повернуть человека вокруг своей руки, даже если он великий король Беня, покорно ждущий фантастическо-разрывной пули в затылок отнюдь не со связанными руками? Но еще до того, как с рабской готовностью запросто помереть от руки фраера Кочеткова, Беня тоже помахал шпаером. «Беня всовывает револьвер в рот Мугинштейна и…переводит предохранитель на «огонь».
Гениальный Бабель не только предвидел грядущие указания товарища Сталина по поводу «руководящей и направляющей роли партии». Ведь в руках Бени наверняка оказалась модель «Эндфилда», первого в мире и весьма неудачного револьвера с предохранителем, производившегося англичанами в самом конце тридцатых годов в небольшом количестве специально для танкистов. Только вот после рассказов (в одесском смысле слова) Бабеля за Молдаванку, я бы не сильно удивился, если бы Беня располагал даже пятизарядным револьвером «Удар», с встроенным глушителем и лазерным прицелом. Вот у этого револьвера имеется нетрадиционный для подобного вида оружия предохранитель. Исключительно для того, чтобы револьвер можно было носить в кармане с взведенным курком. Идеальное оружие для бомбардира, работающего на правительство: гильза отстрелянного патрона остается в барабане.
Имею полное моральное право отзываться в адрес добровольца-конъюнктурщика Бабеля, запросто кокнувшего Беню, ибо в домашнем архиве имеется письмо, полученное от издательства «Маяк» в восьмидесятые годы. В нем сказано, что мой криминальный роман «Чужая осень» увидит свет только после того, как автор хотя бы всего лишь осудит действия главного героя в финальной части. В результате этот
