не нужна бездна? - обратился директор к Шаттену-младшему.
Тот задумался, глотнул кадыком и подержал его во рту.
- Трудно сказать, - ответил он наконец, отсылая на место адамово яблоко. - Совершенство требует эрудиции. Никаких темных пятен на карте бытия. В этом смысле меня, конечно, интересует бездна. Но в смысле житейском, для обыденного употребления - тут я сомневаюсь.
- Хорошо, - Ядрошников немного расстроился. - Не будем препираться из-за пустяков. Центр Роста славен тем, что каждый получает в нем то, чего хочет. И вы получите. Занятие, о котором вы, мистер Ке… простите, О’Шипки, так печетесь, начнется через сорок минут. До начала я хочу отвести вас в бойлерную, чтобы все показать.
«Вот ведь субъект! - подумал О’Шипки. - Что это - случайная оговорка? Вряд ли, директор хитер. Он намекает мне, что осведомлен гораздо лучше, чем можно думать. И «все показать» - это смахивает на припудренную угрозу. «Все» - это хищные зубы».
- По-моему, речь шла о знакомстве с замком, - напомнил Шаттен-младший. - Я, разумеется, не возражаю против бойлерной, хозяину виднее.
- Бойлерная - это самое главное, - заверил его Ядрошников. - Бойлерная - сердце замка. А больше здесь и посмотреть не на что. К тому же вы ничего не смыслите в архитектуре и не сумеете отличить барокко от ампира. Я тоже в них путаюсь… Поэтому хотите вы или не хотите, но остается только бойлерная!
За беседой новички не заметили, как вышли из трапезной залы; директор, сияя от гордости, достал из брючного кармана очередной ключ.
- Мне все же было бы спокойнее знать планировку замка, - проворчал О’Шипки. - Вы сами кричали, что остров отрезан от мира. Неровен час что случится - куда отступать? По каким анфиладам мне прятаться?
- По ним не прячутся, сударь, - добродушно поправил его Шаттен-младший. - Скорее уж - в них.
- Не жонглируйте словами. Пусть в них. Где они?
- Повсюду, мистер О’Шипки, - отозвался вместо Шаттена директор. - Повсюду. Анфилада - это, к вашему сведению, порядок, ряд. Сначала женщины и дети, потом уже сильный пол.
- Не надо насмешничать. Я многого не знаю. Когда другие учились, я… И к чему это ваше оскорбительное сияние, господин директор? Вы словно торжествуете. Может быть, это педагогический прием?
Ядрошников покачал головой.
- Ваши нервы расстроены, вы агрессивны и нетерпеливы. Мое сияние здесь ни при чем, просто я всегда радуюсь, навещая бойлерную. Такой кипучий механизм! Вообразите - пар, циферблаты, котлы, трубы! Печи, лопаты, угольные россыпи!… Настоящая преисподняя, как и в каждом из нас. Бойлерные, котельные вообще - глубоко символичные структуры. Непостижимое таинство водопроводного дела на фоне животворящего обогрева…
Директор остановился возле оцинкованной двери, казавшейся вполне неуместной в своем сочетании с поддельным архитектурным памятником.
- Вот оно что, - задумчиво молвил Шаттен. - Поэтому, значит, в кино финальные поединки происходят в бойлерных и котельных. Героев словно тянет туда…
- Все верно, - кивнул директор, отпирая дверь. - Последние герои идут в котельные.
Дверь заскрежетала и отворилась, на вошедших дохнуло жаром.
- Смотрите под ноги, тут ступеньки, - предупредил Ядрошников.
- Да тут темень, хоть глаз выколи! - О’Шипки, чуя верный подвох, сунул руку в карман и ощупал там первый подвернувшийся кастет.
- А вы чего ждали! - рассмеялся директор. - Сейчас я включу освещение. У нас есть запасной генератор, который может работать хоть миллион лет. Специально для бойлерной, замок питается от другого…
Он скрылся во мраке, до слуха экскурсантов донеслось шебуршание. Что-то звякнуло, директор глухо выругался, и вспыхнул свет. Стажеры прикрыли глаза. Бойлерная слепила белизной, повсюду царил образцовый порядок. Кафель был отмыт до блеска, в дальнем углу аккуратно ревела свирепая топка. Трубы, однако, подкачали: они были ржавые и мокрые, на каменный пол поминутно срывались тяжелые капли. Водные щелчки, нарушавшие мерное огненное гудение; сотни приборных стрелок, какие-то кишки из медицинской резины, манометры и чугунные вентили, матовые баки с красными, аляповато нарисованными римскими цифрами; швабры и скребки, резервуары с предупредительными черепами и молниями «убьет», душные испарения - все это объяло вошедших, как древний и желанный приют, конец пути.
- Вам нравится? - директор подбоченился. - Правда, здесь здорово?
- Солидный интерьер, - согласился О’Шипки, поглаживая свинцовые кольца.
- Бережем как зеницу ока. Лакомое место, известно! Не каждый одолеет. Однажды какие-то двоечники позвонили, сообщили про бомбу. Дескать, ее заложили - ну где нам искать? Конечно же, тут! Сюда сразу же и побежали!
- И нашли? - Шаттен-младший затаил дыхание.
- Нет, разумеется. Этим повесам просто не хотелось сдавать зачеты.
- Ну, бомба у меня есть, - буркнул О’Шипки, внимательно изучая бойлерную.
Шаттен, спрятавший руки за спину, чтобы, не дай бог, до чего- нибудь не дотронуться, сосредоточенно обследовал приборы.
- А почему стрелки дрожат? - спросил он наконец.
- Им положено, - сказал директор, утирая пот. - Все дело в давлении, которое в котлах. Время от времени я его сбрасываю. Иначе тут все разорвет.
- Только тут?
- Вы меня обижаете, - Ядрошников надул губы. - Конечно, я имею в виду весь Центр! Вы же сами видите, сколько здесь всего. Если рванет, от здания не останется и камня на камне.
- Вы признаетесь в этом с каким-то загадочным удовольствием, - отметил О’Шипки.
- Проницательно сказано! - похвалил его директор. - Энергия Танатоса не дремлет. Я тоже от нее не свободен, всех нас влечет саморазрушение…
И он печально погладил какую-то бочку. Солидарный Шаттен погладил другую и сразу отдернул руку, потому что бочка оказалась горячей.
О’Шипки прошелся, стараясь не задеть кранов и шлангов.
- Ключ есть только у вас? - спросил он неожиданно.
- Да, этого дела я никому не доверяю, - твердо заявил Ядрошников. - Обязанность нешуточная. Ведь я отвечаю за человеческие жизни!
- Внештатные ситуации? - О’Шипки продолжал допрос. - Призраки не шалят? Что будет, если крыса или таракан замкнет какое-нибудь устройство?
- Призраки обходят это место стороной. А крысы и тараканы предпочитают жилые помещения. Иногда я этому сам удивляюсь. Все думаю: надо же - мелкие твари, но табу соблюдают.
- Ну, хорошо, - недоверчиво протянул О’Шипки, зачем-то взявший на себя функции технического надзора. - Я думаю, мы по достоинству оценили вашу святыню. Не правда ли, Шаттен?
- Совершенное место, - серьезно согласился тот. - Даже у нас в Бюро нет такой бойлерной. Теперь я вижу, что здесь есть чему поучиться.
- Но этого как раз не вижу я, - возразил агент. - Не пора ли нам заняться делом, господин директор?
Ядрошников с сожалением взглянул на манометры.
- Вы правы, дела не терпят, - вздохнул он. - Нам действительно пора уходить. Не ждите меня, я еще побуду. Поднимайтесь на третий этаж, в правое крыло. Там вы найдете конференц-зал. Помещение под номером плюс десять или одиннадцать, не помню точно. Я уже заранее вижу, мистер О’Шипки, что чувствительная составляющая вашей натуры нуждается в развитии. Я не то чтобы уязвлен вашим поверхностным, пренебрежительным знакомством с вещами, которые дороги принимающей стороне…
- Ошибаетесь, господин Ядрошников, - ответил О’Шипки на этот упрек. - Мой нюх прекрасно развит. И я говорю вам, - О’Шипки, умышленно или без умысла вовсе, но с ощутимым сарказмом передразнивал директорскую манеру говорить, - я говорю, что не нуждаюсь в дальнейшем обострении чутья. Мне и так подозрительна эта бойлерная. И не только она. Я чувствую опасность. Поверьте специалисту. Здесь кроются крупные неприятности.
Глава девятая, полная темного вздора
Место, которое директор Ядрошников назвал конференц- залом, напоминало нечто среднее между просторным склепом, предназначенным для массового захоронения, заурядным офисом и педиатрической приемной. Стены остались; камень, как и везде, дышал зеленоватым холодом; осталось и эхо, но прочее претерпело продуманное усовершенствование. Офисные металлические стулья, расставленные в центре зала, образовывали правильный круг, и в этом круге инородным телом возвышалось виндзорское кресло. Директор, хотя его об этом никто не спрашивал, вскользь объяснил, что мебель, когда работаешь с группой, не должна быть ни слишком комфортной («Комфортабельной» - поправил его Шаттен-младший); «комфортной», - повторил директор, снимая и протирая очки особой тряпочкой, да-с, но она не должна быть и чересчур жесткой. Должно быть удобно, и чтобы не расслабляться сверх меры, уважаемые господа. Для оживления обстановки («ради создания непринужденной атмосферы») конференц-зал был украшен колхозной росписью; снопы и фрукты чередовались с художественными плакатами, в которых искаженно отражался детский фольклор. О’Шипки долго рассматривал гулящую корову в шляпке, достойной сожаления и нахлобученной на сломанный, вероятно, рог. «Кады-мады, неси воды, - гласила надпись. - Корове пить, тебе водить». «Для разрядки напряженности», - улыбнулся Ядрошников.
Директор по-свойски уселся в круг. «Дистанции сокращаются, - говорил его вид. - Я свой, господа, не пугайтесь. Ведите себя раскованно». Кресло он, правда, взял себе.
Господа не пугались, но держались в напряжении - кроме, разумеется, Трикстера. Он был единственный, кто вытянул ноги, которые доходили до самого центра круга и были похожи на застывшую секундную стрелку. Анита повела носом и поморщилась. Трикстер ободряюще