«психологическую обработку»?
А Власьев и Чекин такую обработку немедленно начинают и доносят, будто узник поддается. Причем опять же рассуждает вполне логично и здраво, отнюдь не как сумасшедший: «Чтоб уж мне к одному концу!» — якобы заявил он.
Заупрямился только в одном: при пострижении в монахи его посулили назвать Гервасием, а ему, как доносят Власьев и Чекин, это имя не нравится. Он хочет, чтоб его назван Феодосием.
И вот тянется эта глупейшая переписка, а время все идет, все уходит.
И Власьев и Чекин надоели Панину и Теплову своими жалобами. Помилуйте, ведь они тоже фактически томятся в той же тюрьме и почти такими же узниками с пятьдесят шестого года!
Сколько же это может тянуться?!
Никак не может развязать этот узел умная, хитрая и решительная Екатерина. Никак не могут придумать, что же делать, ни умнейший Панин, ни коварнейший Григорий Николаевич Теплов, только что назначенный статс-секретарем. А Теплов, можно сказать, создан для всяких козней. Не интриговать и не строить кому- нибудь каверзы он не может просто физически.
Может, толкает его на это своего рода «комплекс неполноценности»? Все-таки обидно быть незаконным чадом ненароком согрешившего моралиста, известного церковного деятеля и златоуста Феофана Прокоповича, а официально числиться сыном истопника в его доме, за что тебе и дали фамилию Теплов...
Хотя карьеру Григорий Николаевич сделал весьма завидную, стыдливый папаша признать его сыном постеснялся, но любил по-настоящему и дал ему превосходное образование. Потом Теплов еще поездил по Европе со своим воспитанником, графом Кириллом Разумовским — братом всесильного временщика, а затем и негласного мужа Елизаветы.
У Григория Николаевича прекрасные манеры. В сорок лет он уже академик, собрал у себя прекрасную библиотеку и сам не только переводит с различных языков, но и написал «О качествах стихотворца рассуждение...». Он неплохо рисует. Кроме того, Григорий Николаевич очень музыкален. Он дирижирует, сочиняет романсы на слова Сумарокова, играет на скрипке и поет сладкоголосой итальянской манерой. Но все его не любят и побаиваются, потому что нет, наверное, в Петербурге человека опаснее и подлее Григория Николаевича.
Австрийский посол в секретном донесении графу Кауницу дал ему характеристику весьма выразительную: «Признан всеми за коварнейшего обманщика целого государства, впрочем, очень ловкий, вкрадчивый, корыстолюбивый, гибкий, из-за денег на все дела себя употреблять позволяющий...»
От него всегда можно ждать любой гадости, совершенно внезапного удара в спину. Такая уж у него натура. Когда Кирилла Разумовского назначат президентом Академии наук, Теплов станет от его имени вершить все дела и немало попортит крови великому Ломоносову и другим ученым. И тут же затеет сложные интриги против могущественного канцлера Бестужева и близкого к нему Елагина, поссорит их с Елизаветой. А потом, когда его прижмут к стене, будет изворачиваться и пойдет на любую подлость, чтобы оправдаться.
Петр III не выдержит и за «нескромные слова» посадит Теплова в крепость. Но тот вскоре ему отплатит: именно Теплов сочинит текст отречения и вручит его для подписи свергнутому императору. Можно представить, что они оба будут при этом испытывать!
Теплову поручат сочинить и куда более важный документ — манифест о воцарении Екатерины. Вот где блеснет он лицемерием и демагогией. Но награду Григорий Николаевич; к своему сожалению, получит не слишком большую — всего двадцать тысяч рублей. Пустяки по сравнению с тем, что отхватила семейка Орловых. Он рассчитывал на большее.
«Служить, не имея доверенности государя, все равно что умереть от сухотки», — трогательно сетует он в одном из писем. И Теплов станет искать нового удобного случая выслужиться с помощью какой-нибудь очередной подлости, а пока потихоньку интриговать против Екатерины.
И Панин тем временем вел сложную дипломатическую игру, стараясь ограничить самовластие Екатерины по милым его сердцу западным образцам. Несколько раз он уже вроде почти уговаривал ее подписать указ о создании Императорского совета, в котором, разумеется, сам был должен играть главную роль, но в последний момент Екатерина такие попытки решительно отклоняла.
Так что и Панин и Теплов были весьма заинтересованы в том, чтобы заслужить признательность императрицы, наконец освободив ее от «к несчастью рожденного», что сидит в секретном каземате вот уже двадцать три года — и никак не хочет добровольно покинуть сей грешный свет!
3
Не спится узнику без свежего воздуха в постоянной серой полутьме.
Не спится по ночам Екатерине, ломают головы над трудной задачей Теплов и Панин. А где-то совсем рядом бродит вокруг еще не достроенного, стоящего в заляпанных известкой лесах Зимнего дворца молодой, пока еще никому не известный подпоручик Василий Яковлевич Мирович — и тоже ломает голову, как ему быть, мучительно думает, думает, гадает...
Правда, думает он совсем о другом — где бы достать денег? Но очень скоро эти мысли, как они ни далеки на первый взгляд от забот, донимающих императрицу и ее ближайших советников, внезапно сведут скромного подпоручика с этими важными персонами...
Впрочем, с Тепловым они уже знакомы. Недавно Григория Николаевича назначили статс-секретарем. Именно он докладывал императрице о надоедливых прошениях Мировича.
Мировичу не повезло с предками. Его дед, переяславский полковник, связался с Мазепой и после разгрома Карла XII бежал в Польшу, за что Петр приказал забрать в казну все его имение.
Отец Василия выпросил вроде прощение. Но, будучи уже женат на московской купчихе Акишевой, ездил, как выяснилось, тайно в Польшу, и его сослали в Сибирь, где и родился Василий — «сын и внук бунтовщиков», как его потом назовет Екатерина в манифесте.
Много любопытных сведений о Василии Мировиче собрал Данилевский, когда писал свой известный роман, имея доступ к семейным архивам, для нас, видимо, уже утраченным. Роман написан занимательно, живо. У него, пожалуй, лишь один недостаток, но весьма существенный: к сожалению, в действительности все происходило совсем не так, как рассказал Данилевский. (Поэтому, кстати, мне захотелось напомнить об этой давней темной истории.)
Чистейшая выдумка — в духе романтических шаблонов того времени, когда Данилевский писал роман — занимающая в нем главное место история знакомства и влюбленности Мировича в прекрасную и жаждущую справедливости Поликсену Пчелкину, которая якобы и вдохновила благородного подпоручика на дерзкий заговор.
Никакой Поликсены не было. И совсем не таким был Василий Яковлевич Мирович, чтобы решиться на столь отчаянное предприятие ради женских чар или восстановления справедливости. Если его кто-то и уговорил, в самом деле подбил на заговор, то совсем другие люди...
Поэтому и характер Мировича у Данилевского невыдержан. Он как-то расплывается, двоится. Поначалу Мирович в романе — жаждущий справедливости, благородный патриот, масон, ведущий философские беседы с Ломоносовым. А в третьей части романа он вдруг резко и непонятно почему меняется — только теперь действительно становится похож на реального обнищавшего подпоручика, каким Мирович был на самом деле.
Василий и три его сестры прозябают в бедности. Подавал он прошения о том, чтобы выдали ему из «описанных предков его имениев сколько из милостей ея императорского величества пожаловано будет». Теплов, откровенно усмехаясь, вернул ему челобитную с решительной резолюцией Екатерины: «По прописанному здесь просители никакого права не имеют, и для того надлежит Сенату отказать им».
Собственно, подпоручик Мирович имеет неплохую должность. Ему многие завидуют. Он служит флигель-адъютантом у генерала Петра Панина, родного брата Никиты Ивановича. Да вот беда: терзают Мировича две разорительные страсти. Обе требуют много денег: карты и любовь к вину. Сам генерал уже
