А Петя добавлял:
— И хвост!
— Ах, какие у нас чудесные коготочки!
А Петя добавлял:
— И глазищи!
Из этих разговоров я понял, что мне достался очень хороший экземпляр, с «зубками», «коготками», «глазищами», и я должен сам поскорее на него посмотреть.
Когда тётушка Марина и Петя ушли, я тихонечко высунулся из норки и сразу всё увидел. Мой миленький, хорошенький подарочек сидел под обеденным столом и светил своими зелёными глазищами. Он был очень сибирский, очень важный, и на шее у него висел шёлковый бант.
«Как же я в своём сером виде появлюсь перед таким франтом?» — подумал я и сразу вспомнил про тётушку Марину. Она всегда к приходу гостей делалась красивой: рисовала себе розовые щёки, белый нос и чёрные брови. Я решил тоже стать красивым и быстро забрался на туалетный столик тётушки Марины.
Оказывается, она и здесь обо мне позаботилась: выставила разные духи, помады, тушь, а пудреница даже была открыта, и в неё положена мягкая пуховочка. Но больше всего меня обрадовал мой собственный живой портрет. Он стоял прямо передо мной и делал то же, что и я: махал хвостом, умывался, обнюхивал всё вокруг. Я сперва подумал, что это другой мышонок, но, когда потрогал лапой, понял, что это стекло. Тут я ещё раз убедился, что тётушка Марина меня очень любит, потому что иначе она не стала бы выставлять мой портрет на самом видном месте.
Я минутку полюбовался собой и приступил к делу. Прежде всего я чёрной тушью покрасил усы, и они сразу заторчали как полагается. Потом я стал душиться духами под названием «Пиковая дама». Но случилась неприятность: вся «Пиковая дама» вылилась на меня и я чуть не задохнулся в её аромате. Тогда я поскорее стал пудриться. Сунул два раза нос в коробочку и посмотрел на свой живой портрет, — никакого впечатления, пудры даже не видно. «Эх, было бы красиво, если бы нос у меня был большим, как у тётушки Марины!» — помечтал я. Но вы же знаете, какой он у меня — меньше спичечной головки. Пришлось пудриться целиком. Я залез в пудреницу и выкупался. Получилось великолепно. Я даже тогда подумал: «Если бы коробочка от пудры была величиной с ванну, тётушка Марина тоже пудрилась бы целиком».
Теперь я был очень похож на не очень белого медведя. Я даже тихонько порычал для важности и пошёл знакомиться. По дороге я так размечтался о своей красоте, что не заметил, как подкатился под самый нос дорогого подарочка.
И тут стряслась беда.
Глаза у кота стали как две столовые ложки, он весь задрожал, зажал лапами нос и зашипел: «Ф-ф-ф, какой дух!» Потом стал на задние лапы, охнул и рухнул на спину. Упал — не дышит.
Я к нему:
— Ну, миленький! Ну, маленький! Ну, котик мой, не бойся, я тебя не съем! Я за тебя заступаться буду…
Поздно: усы уже не шевелились. Погиб! От страха погиб. «Эх, глупая моя голова! Глупый хвост! — стал проклинать я себя. — Как же я сразу не подумал, что такое может случиться?! Уж на что тётушка Марина большая, и то, видя меня, всегда в обморок падает… О горе, горе! Убийца я! Жестокий убийца!.. Что теперь скажет тётушка Марина?! Она никогда мне этого не простит…»
Но только я произнёс имя тётушки Марины, как тут же воспрянул духом. Я вспомнил, что у неё есть волшебное средство на все случаи смерти, и решил немедленно этим воспользоваться.
ВОЛШЕБНОЕ СРЕДСТВО
Не успели ещё просохнуть слёзы на моих усах, как я уже сидел в домашней аптечке. Перебирая таблетки и пузырьки, я припомнил, что, когда тётушка Марина кричит «умираю!», она пьёт валерьянку.
Понадобилась одна минута, чтобы чудесная бутылочка очутилась перед погибшим котом. Я мигом выкусил пробку и капнул волшебным напитком на холодный сибирский нос.
Чудо произошло. Мой подарок широко раскрыл глаза и удивлённо посмотрел по сторонам. А через секунду он стал в сто раз живее, чем до своей смерти. Хвост и лапы его задрожали, глаза завертелись, нос стал шнырять из стороны в сторону. Наконец он догадался, откуда исходит волшебный запах. Он схватил дрожащими лапами бутылочку и давай лакать, примурлыкивать: «Мяу-мурляу! Лакау-мурляу!..» — И всю одним духом вымурлыкал.
Комната сразу пропахла валерьянкой. А кот стал на задние лапы, стукнул себя кулаком в пушистую грудь и заговорил так, будто у него в животе застрелял игрушечный пистолет: «Ик… Ик… Ик…»
— Ты знаешь, ик-то я такой? — спросил он меня.
— Не знаю, — притворился я.
— И я ик-не знаю, — сказал он. Потом покатал по полу пустой пузырёк и сказал: — А это ик-то такое?
— Валерьянка, — говорю.
— Эх, весёлая валянка! — сказал он, покатился колесом по полу и начал делать стойки на голове. А потом скосил глаза так, что один оказался между ушами, и спрашивает:
— Ты мне ик-друг?
— Друг, — говорю.
— А ты меня ик-уважаешь?
— Ик, — говорю, — очень. И если тебе нравится валерьянка, достану тебе ещё десять таких бутылочек.
Как бросится он ко мне — чуть не задушил от радости. А потом стал облизывать от хвоста до ушей. Тут я его спросил:
— А как тебя зовут?
— Кыц-ик, — говорит.
— А меня Мыц-ик, — отвечаю.
— Очень ик-приятно, — сказал он и протянул мне кончик своего хвоста.
Я с удовольствием пожал его и спросил:
— Ты меня теперь больше не боишься?
— Ик… не знаю, — сказал он, да как рявкнет: — Я теперь ик-никого не боюсь! — И пошёл на задних лапах по комнате.
«Удивительная вещь валерьянка! — подумал я. — Мёртвого оживила и на задние лапы подняла! Теперь я понимаю, почему тётушка Марина так свободно на задних ногах ходит…»
А котик мой разошёлся вовсю: завертел хвостом, как пропеллером, и хотел залететь на люстру. Потом стащил со стола скатерть, завернулся в неё, как в плащ, и запел какую-то кошачью арию.
Мне тоже захотелось иметь такой плащ, и я стал тащить скатерть с туалетного столика. Верный друг Кыцик тут же стал помогать мне, и на нас посыпались коробочки, помады, разные бутылочки, флаконы. Наша дружба сразу запахла всеми духами. Потом нас накрыла скатерть, и стало темно, как в моей норке.
В это чудное мгновение в комнату вошли тётушка Марина и Петя.
— Ага, попались! — радостно закричал Петя и бросился в нашу компанию. Тётушка Марина, конечно, тоже. И тут наша игра расстроилась, потому что в «кошки-мышки» лишние игроки не нужны. Кроме того, засиживаться в гостях, даже у соседей, не очень прилично, и я решил поспешить домой. Я заметил под скатертью щёлочку, крикнул Кыцику: «До завтра!» — и выскочил вон.
Уже из своей норки я услыхал, как тётушка Марина стала чем-то угощать Кыцика и приговаривать: «Вот тебе! На тебе! Вот тебе! На!»
