серебристые нити проводков. Сигурд рассек мясо на несколько кусков, передал ей, стал наблюдать.
Она возилась, кривясь от боли. У нее вытянутое лицо, тонкие губы, большие, болотного цвета с отливом, немного раскосые глаза. Такие лица были у древних, Сигурд видал их на картинках.
Положив перед собой кусок, Руна сдавила его пластинами и, закрыв глаза, замерла. Царапина на впалой щеке темнела нелепым продолжением рта.
Не прошло и минуты, и Сигурд уловил запах печеного мяса.
Охренеть! Эта баба кое-что умеет! Неужели она и впрямь о железяках знает?
Руна отвела пластины.
— Готово…
Сигурд всадил нож в дымящуюся мякоть. Подул, сцарапнул ногтем прилипшие хвоинки и впился зубами. Сочно, мягко… Злобный чхарь! Он жадно зачавкал. Руна взялась за второй кусок, тут же качнула головой и медленно повалилась на хвою.
Сигурд с аппетитом жевал мясо, искоса поглядывая на албианку. Ему казалось, что сквозь исцарапанную крышку он различает вздрагивание подкожного сосуда на шее, темной рядом с белоснежными волосами.
— Ну, — сказал, доев. — Хватит, что ли?
Албианка не ответила.
Сигурд обхватил колени руками, на минуту задумался. Чутье подсказывало: надо найти новое укрытие, нужна община, никто в этом мире не живет в одиночку. Только он твердо знал: сейчас общину искать не станет. Будет кочевать по лесам и убивать железяк. Пускай рабыня его всему научит.
— Вставай! — приказал он и, повернувшись, тряхнул ее за плечо.
Руна не шевелилась.
Он ухватил ее за ремень, откинул назад. Темное пятно на тунике расползлось по всему боку.
«Чхарь бы ее… — ругнулся он в мыслях. — Сдохнет…»
Умей он раскаиваться, чему учил Мерло, наверняка, признался бы себе, что поступил худо, но Сигурд не был мягкотел.
Он наклонился над порезанным боком албианки, соображая, сколько она еще протянет с такой раной. Под соснами слишком темно, чтобы толком разобраться. Он повернул ее, подтащил к стволу, прислонил так, чтобы голова держалась прямо. Болтавшиеся пластины вложил ей в руки.
Руна сидела с закрытыми глазами, но, судя по перекошенному лицу, была в сознании.
— Вставай!
«Дохлячка…» — Сигурд вспомнил, как дядя Огин говорил, что иногда албы мрут даже от небольших ран. Недоразвитая раса. Если бы не их оружие, бигемы давно бы отняли у белобрысых их пещеры.
Рабыня выглядела так, словно и впрямь вот-вот отдаст концы. Он несильно ткнул ее кулаком в плечо. Руна застонала, повалилась набок. Он подхватил ее, усадил прямо. И что теперь с ней делать? Нельзя лежать. Как говорится: дай боли волю, полежав, да помрешь.
В общине не было лекаря, как в большинстве бигемовских общин. Ванг Юм умел зашивать раны нитями, он сам крутил их из косухиных кишок. Мерло Джикер какие-то отвары делал, а еще промакивал порезы брагой, настоянной на чистотеле. О тонкостях всех этих лекарских дел Сигурд не имел ни малейшего представления.
Наклонившись к Руне, он попытался вытащить из-под ремня толстую тунику, но не смог: ремень сидел плотно. Тогда он надорвал края разреза. Все внутри облепил темный сгусток, но рана уже почти не кровоточила.
«Ей надо попить», — подумал он и огляделся: что бы такое найти вместо посудины? Встал, бестолково потоптался на месте. Ничего не оставалось, как тащить албианку к воде.
Наколов на нож несколько кусков мяса, Сигурд взвалил рабыню на плечо и спустился к реке. Он бросил нож с мясом на камни, опустил Руну и, отведя крышку, побрызгал ей на губы водой. Зачерпнул еще воды.
— Пей, давай.
Не открывая глаз, она глотнула, потом еще несколько раз, пока не закашлялась.
— Ну… не валяй дурня.
Она тяжело дышала и не хотела больше пить. Тогда он отпустил ее и, осторожно приподняв крышку, напился сам.
— Здесь еще мясо, — он обернулся к ней. — Изжарь себе и ешь. Попустит.
— Нет… — Она ощупывал камни позади себя.
— Эй, не ложись! Надо обратно в лес. Готова про железяк говорить?
— Уходи, — пробормотала она. — Не могу…
— Чего не могу? Эй, как их убивать, ты!
— Нет… — лицо ее было белым, как луна. — Оставь… отнеси… к каньону… Поселение…
Похоже, она бредила.
«Пожрать ей надо», — упрямо думал он.
— Шевели своими мозгами, ты! Албы — умники, или это все брехня?
Она пыталась что-то сказать, но не могла.
— Эй! Один хрен я никуда не пойду. Надо быть тут.
Она покачала головой.
— Щас не пойду, — повторил он. — Вот как помрешь, тогда подумаю.
— Запах… — пробормотала Руна. На лбу ее заблестели мелкие капельки пота.
— Чего запах?
— Ты охотник… кабанина… верно говорили… ты — лучший… в каньон…
Она несколько раз надрывисто вздохнула, ресницы дрогнули, глаза остались закрыты.
— В каньон… — пробормотала снова и притихла.
Он поддерживал ее за спину, не зная, что делать. Чего это она такое сейчас болтала? Кто лучший охотник? Он, что ли? Или показалось? Сигурд невольно усмехнулся. Каково, а? Ни одна баба еще не говорила так. Да такого никто ему не говорил. Разве только дядя Огин.
Прошло с полчаса. Албианка все еще дышала. Он прислушался. Дыхание было ровным.
— Эй, белобрысая. А что твой ремень? Там у тебя всякое, да? Снадобья есть? Вы, албы, в этом толк знаете…
— Нет… — промычала, не открывая глаз.
— Чего нет?
— Персоль не поможет… травы…
— А? Говори, какие! Я принесу. Клятая рана…
Она разлепила веки, пьяно посмотрела на движущуюся воду.
— Эй! Какие травы? Говори! — потребовал Сигурд. — Делай что-нибудь, железяка в печенку! Не сиди так!
«Не будет жарить — сырого натолкаю», — решил он, стаскивая с ножа кусок.
Албианка протянула руку, взяла мясо. Пальцы не удержали: кусок вывалился на камень.
— Давай, жарь. — Сигурд схватил ее за плечи, чтобы снова не упала.
Его вдруг смутило, что он теряет столько времени на бабу. Захотелось встряхнуться, войти в скачок. Что-то происходило внутри: албианка расслабляла, отнимала силу. Колдует? «Брехня… — подумал. — Со мной тебе не совладать…»
Мясо испеклось. Руна отщипнула кусочек и, слабо подув на него, стала жевать.
— Крупный сосуд… — она оттянула край туники. — Вена… давление падает…
Сигурд почесал бороду: слова мудреные и малопонятные.
— Спасибо… — Она оперлась обеими руками за спиной, откинулась назад. — Страшно умирать в шахте… одной… в темноте… Лучше уж тут… А ты иди через реку, на запад… Там кого-нибудь найдешь…
— Я килуна завалил, а они не узнали, — проворчал Сигурд.
— Не беда, — утешила Руна. — Никто в общине не сомневался, что ты сильнее всех. Уилл говорил:
