Брызги летели из-под копыт нам в лица.
Всадники выехали на площадь. Один за другим появлялись они из мрака, возникая перед освещенными дверями собора. Мы видели папахи, заломленные в разные стороны, и тонкие пики.
Это был передовой казачий разъезд, занявший оставленный город.
Яков Иваныч вел нас к реке. В приречных улицах было тихо и пусто. Домишки спали или притворялись спящими – ни одного огня в окнах. С легким шелестом таял последний снег. Тяжелые капли срывались вздыхая. Только истерический собачий лай, перескакивавший со двора на двор, выдавал всю бессонную напряженность этой притаившейся ночи.
Мы останавливались на всех углах и подолгу стояли вслушиваясь. Опасались, что за нами следят. Не крадется ли кто-нибудь сзади? Но нет, никто нас не преследовал. По-видимому, о нас забыли.
Мы стали смелее. Мы уже шли посреди улицы, совсем не хоронясь. До спуска к реке было недалеко, но до нашего дома еще ближе – рукой подать.
Яков Иваныч остановился, колеблясь. Однако вокруг было так безлюдно и спокойно, что всякая мысль об опасности казалась нелепой. В доме остались кое-какие наши вещи и, главное, некоторые бумаги Якова Иваныча, которые спокойнее было бы уничтожить. Судя по всему, воинские части белых еще не успели проникнуть сюда, на окраину.
И Яков Иваныч решился.
Дом наш был тих и темен. Только наверху, у Галины Петровны, слабо светилось окно с белой занавеской.
Яков Иваныч снова заколебался. Постоял раздумывая.
– Зайдем так, чтобы она не заметила, – сказал он наконец. – Черт ее ведает, эту бабу...
Согнувшись, прижимаясь к забору, где было темнее, мы беззвучно прошли через двор и поднялись на крыльцо.
В сенях что-то маленькое, серое кинулось к нам с лестницы.
– Засада, – услышал я шепот Галины Петровны. – У вас в комнате засада...
Она осторожно, двумя пальцами, взяла меня за рукав.
И я понял, что она давно уже стоит здесь, в сенях, поджидая нас, чтобы сказать нам о засаде.
Мы замерли, потом попятились к выходу.
И в ту же минуту услышали во дворе стук тяжелых шагов, разбрызгивающих лужи. Шаги приближались к крыльцу, отрезав нам дорогу во двор.
– Наверх, ко мне! – шепнула Галина Петровна и поплыла вверх по лестнице.
Мы двинулись за ней, стараясь, чтобы ни одна ступенька не скрипнула.
12
Мы стояли в ее низенькой спальне, в полутьме, и слушали.
В кухне, возле запертой двери, ведущей на лестницу, стояла Галина Петровна, держа полной мягкой рукой зажженную керосиновую лампу.
Человек, шагавший по двору, шумно ввалился в дом. Наткнулся в сенях на ведро, и в ночной тишине грохот пустого ведра был как пушечный выстрел. И сейчас же я услышал привычный визг двери – кто-то выскочил из нашей комнаты.
– Бросьте, это я! – раздался снизу громкий голос Валерьяна Сергеича. – Напрасно вы здесь сидите. Они сюда не придут.
– Ясно, не придут, – согласился с ним незнакомый голос. – Зря время теряем.
– А я говорю – они здесь! – сказал третий голос, тоже незнакомый.
– Где?
– Наверху!
– Вздор!
– А я говорю – я слышал! Они только что поднялись по лестнице! Они там!
– У нее? – спросил Валерьян Сергеич.
Голоса смолкли. По-видимому, Валерьян Сергеич стоял раздумывая.
Галина Петровна мгновенно отодвинула засов и отворила дверь на лестницу. С лампой в руке она вышла, и мы увидели – через кухню, через раскрытую дверь, – как она остановилась на лестнице, на самом верху, и глянула вниз.
– Валя! – сказала она глубоким голосом, совсем особенным. – Ты пришел?
– Галя! – отозвался снизу Валерьян Сергеич. – Что, вспомнила Раву-Русскую?
– Я знала, что ты придешь, – сказала Галина Петровна. – Я сейчас бегала вниз посмотреть, не придешь ли ты.
– Так это ты бегала, Галя? Я так и подумал, – сказал он. – Не сердись, что я велел тебя из лазарета уволить. Уволил, чтобы тебя с лазаретом не увезли. Теперь лазарет тебе не нужен. Теперь мы будем вместе... Я иду к тебе, Галя!
– Постой! Я спущусь...
– Нет! Я хочу сейчас!
И мы услышали, как он начал подыматься по лестнице.
– Я пойду с вами... – раздался голос.
– Отставить! – приказал Валерьян Сергеич. – Я пойду один! Не стоять в сенях! Уходите в комнату!
Он подымался. Я слышал скрип его краг.
Потом увидел его. Он остановился перед Галиной Петровной, ярко освещенный лампой. В опущенной его руке был наган, выложенный серебряными листьями. Холодная неистовость сияла в глазах. Он был смертельно пьян, но опьянение выражалось только в этом бессмысленном, бешеном взгляде.
В дверь, в темные комнаты, он не смотрел. Он видел только Галину Петровну с керосиновой лампой в руке, маленькую Галину Петровну, и молча уставился на нее, пристально и бессмысленно.
Она слегка отпрянула.
Сашка, не удержавшись, переступил с ноги на ногу. Сапог его стукнул о половицу. Валерьян Сергеич поднял голову, вглядываясь в дверь, в темноту.
Галина Петровна заметила этот взгляд. И сразу же рванулась вперед, припала к Валерьяну Сергеичу всем телом, обняла ею. Лампа была у него за спиной. У нее за спиной был наган.
Она положила голову ему на грудь и подняла лицо. Валерьян Сергеич нагнулся и губами нашел ее губы.
Не отрываясь от ее губ, он сильным движением втолкнул ее в кухню и вошел вместе с нею. Прильнув к нему, она старалась повернуть его к нам спиной. Но он был сильнее ее, он поворачивал ее дальше и опять оказывался к нам лицом.
Они медленно кружились, и лампа то скрывалась, заслоненная ими, то снова ослепляла нас. Громадные тени перебегали со стены на стену.
Свободной рукой она ловила у себя за спиной его руку с револьвером.
Прижатые друг к другу, Кудрявцев и Галина Петровна, кружась, рухнули на пол. С плачущим звоном разбилось ламповое стекло. И свет погас.
Хрустнуло, отворяясь, замазанное на зиму окно. Яков Иваныч распахнул его. Влажный воздух вошел в комнату. Яков Иваныч встал на подоконник, заслонив чуть-чуть посеревшее небо.
Но прыгнуть он не успел, потому что в кухне щелкнул револьверный выстрел.
Яков Иваныч соскочил с подоконника на пол, и мы втроем, в темноте, кинулись в кухню. Яков Иваныч чиркнул спичкой. И при колеблющемся огоньке спички мы увидели на полу Галину Петровну и Валерьяна Сергеича.
Голова Валерьяна Сергеича лежала на коленях у Галины Петровны, и она обнимала его рукой, в которой был зажат выложенный серебром наган.
– Идем с нами! – сказал ей Яков Иваныч.
Мы уже слышали, как те двое, внизу, встревоженные выстрелом, осторожно и пугливо подымались по лестнице. Она посмотрела на нас безразлично.
– Уходите, – сказала она. – Нет, я никуда не пойду. Я с ним не расстанусь.
И мы выпрыгнули через окно в мокрый снег.
13
