— А это, конечно, ваш брат, Сократ? Вот он хорошо выглядит. Не находите, мисс Темальтон?
Глаза Молли, заметившей смущение Лексингтона, весело заискрились.
— Я не могу судить об этом, — скромно заметила она, — потому что раньше кроме вас и своего отца никого не видела.
Боб Штейн громко захохотал по поводу этого сравнения и звонко шлепнул себя по ляжке. Затем заговорил о страданиях своего друга.
— Бедный Джон переживает тяжелые времена. Ему не хватает немного уверенности и религиозного чувства.
Сократ внимательно посмотрел на него.
— Это что-то новое у вас, Боб.
— Что? Религия?.. Вы правы, в последнее время, во всяком случае, она меня очень занимает. Жаль, что вы не застанете здесь нашего большого митинга пробуждения в Гольдаминго. Будет валлийский евангелист Эванс — очень интересно. Я тоже буду выступать.
— Вы?..
Широкое лицо Боба Штейна сделалось необыкновенно торжественным и важным.
— Конечно, буду говорить. Бог знает, что я скажу, но в нужное время слова сами найдутся… Хэлло, Джон!
Джон Мендель, сидя в кресле, катил по траве. Он брезгливо кивнул своему другу.
— Я слышал, вы говорили о митинге пробуждения? Ваш голос звучит как ангельский шепот, Боб.
— Да, на ближайшей неделе в Гольдаминго. Пойдемте с нами, Джон, и вы забудете о своем ревматизме.
Мендель пробурчал ругательства по поводу таких сборищ, а также здоровья вообще и валлийского евангелиста в частности.
Прекрасный летний день продержался до заката. Молли тоже присоединилась к обществу и даже отважилась на некоторое замечание, не получив за это выговора от сурового отчима. Возможно, что этим она была обязана присутствию Лексингтона. Но ясно представляла себе те саркастические замечания, которые последуют, как только она останется наедине с отчимом.
— Не приходит ли вам невольно в голову роман «Три мушкетера», мисс Темальтон? — спросил Лекс. — Как в минувшие времена они обсуждали свои дела, как наслаждались, вспоминая всех несчастных, которых отправили на виселицу или на каторгу.
— В большинстве случаев это нам не удавалось, — прервал его Сократ. — Однако промахи интересны как результат расследований, а не объект для воспоминаний, Лекс. В зрелые годы тоже будет что вспомнить.
— Спасибо за комплимент, — добродушно ответил Лексингтон и повернулся к Молли.
— Ваш брат, видимо, очень талантливый человек, — тихо сказала она. — Что за необыкновенные глаза!
— Говорят, что у меня тоже необыкновенные глаза, — шутливо сказал он и прибавил уже более серьезно: — Сократ действительно особый человек. Его уникальные способности каждый раз приводят меня в изумление, и я никак не могу привыкнуть к этому. От него, между прочим, я знаю, что ваш отец…
— Отчим, — спокойно поправила она.
— Извините, — что ваш отчим и мистер Штейн были величайшими детективами, которые когда-либо работали в Скотленд-Ярде, что они всегда до мельчайших подробностей разрабатывали операции, и поэтому им всегда сопутствовал успех:
Они оставались на открытом воздухе, пока гонг не пригласил их к ужину.
Боб Штейн принадлежал к тому типу людей, которые всегда захватывают инициативу разговора в свои руки. У него был неистощимый запас различных историй, и даже Мендель рассмеялся, слушая его увлекательные рассказы.
— Боб, вы к старости станете святым, — издевался Мендель, но великан только отмахивался от него.
Когда часом позже он уехал, Джон Мендель принялся обсуждать это новое увлечение своего друга с большой резкостью.
— Стремление к сенсации — слабая сторона Боба, — говорил он, пожевывая погасшую сигару. — Это единственная плохая черта характера, которую я тщетно долгие годы пытался изменить. Сенсация любой ценой. От готов даже разориться, только бы сорвать немного аплодисментов.
— Может быть, он ради развлечения стал религиозным? — спросил Сократ. — Это иногда бывает.
Мендель презрительно рассмеялся.
— Только не с ним.
— Он не был женат?
— Нет.
Глаза Менделя скользнули в ту сторону, где молодая девушка беседовала с Лексингтоном, и он произнес:
— Он уже предпринимает определенные шаги.
— Понимаю, — спокойно сказал Сократ.
Однако Лексингтон тоже уловил последнюю фразу. Несколько озадаченный, он тихо спросил свою собеседницу:
— Это относится к вам?
Молли кивнула.
— И?..
— Я очень хорошо отношусь к нему, однако, — у нее задрожали ресницы, — видимо, не так, как он хочет. Я ему сказала уже однажды, что его желание неосуществимо и даже смешно.
— А что об этом думает ваш отчим?
Прошло некоторое время, прежде чем последовал ответ.
— По-моему, он потерял к этому всякий интерес, поскольку ему стало ясно, что я против этой затеи.
В голосе прозвучала горечь.
Лекс задумался. Он попал под очарование молодой девушки. Два часа показались молодым людям минутами, и Лексингтон выглядел недовольным, когда его брат пожелал всем спокойной ночи.
— Деревенский воздух сделал меня сонным, — сказал он, скрывая зевоту, — пойду спать. А ты, Лекс?
Лекс несколько мгновений колебался, но потом тоже поднялся.
— Зайди в мою комнату, — пригласил Сократ, когда они достигли верхнего коридора, и продолжал: — Да будет тебе известно, что ты превратил Менделя в свирепую кошку.
— Я? — удивленно спросил Лекс.
— Тс-с…
Помещение находилось над жилой комнатой, и снизу к ним доносились звуки разъяренного голоса.
— Этого-то я и опасался, — прошептал Сократ. — Он ругает ее.
— Почему?
— По-видимому, не выносит, когда падчерице оказывают внимание. И ты — не хочу употреблять фраз, взятых из романа, — но ты действительно выглядел влюбленным.
— Разве это плохо? — саркастически спросил Лекс. — Или, может быть, это выглядит неестественным?
Его брат рассмеялся.
— Наоборот, очень естественно. Мне не нравится манера поведения Джона. Другой бы гордился такой дочерью, даже если она его падчерица. Но какой-то страх, которым он одержим, вывел его из равновесия.
— Ты по-прежнему так считаешь?
— Больше, чем когда-либо. Он весь дом оснастил сигнализацией и вообще принял все меры предосторожности для своей безопасности.
— Какие причины для этого?
