Нельзя ожидать преемственности и согласованности в политике, нельзя ожидать надежного поведения на основе принципов, неизменных в изменчивых ситуациях, если за всем этим не стоит политическая философия, причем не партии, но нации. Нельзя ожидать преемственности и согласованности в литературе и искусстве, если нет определенного единообразия культуры, выраженного в сфере образования установленным, хотя и не жестким, согласием в вопросе о том, что — в известной степени — следует знать каждому, и четким различием — сколь бы недемократичным оно ни выглядело — между образованными и необразованными. Я наблюдал в Америке, при очень высоком интеллектуальном уровне студентов, тот препятствующий прогрессу обучения факт, что нельзя было найти хотя бы двух человек, — если только они не находились в одно и то же время в одной школе под влиянием тех же учителей, — изучавших бы одни и те же предметы и читавших одни и те же книги, хотя количество предметов, которым их обучали, поражало. Даже при меньшем количестве совокупной информации, быть может, было бы лучше, если бы они читали немногие, но одни и те же книги. В негативном либеральном обществе нет единого мнения о том, каким объемом знаний должен обладать всякий образованный человек на определенной ступени развития: идея мудрости исчезла, и нам осталось спорадическое и бессвязное экспериментирование. Национальная система образования есть нечто гораздо более важное, чем система управления; только надлежащая система образования может объединить деятельную и созерцательную жизнь, действие и размышление, политику и искусства. Но 'образование, — как сказал Кольридж, — будет реформировано и определено как синоним обучения'. Эта революция уже произошла: для большинства населения образование означает обучение. Следующим шагом, который предстоит сделать секуляризованным клерикалам, будет насаждение политических принципов, одобренных партией, стоящей у власти.
Можно подумать, что я отклонился от своей темы, однако мне казалось необходимым упомянуть о громадной ответственности образования за то состояние, какое мы находим или предвидим: секуляризированное государство, община, превращенная в толпу, клерикальные силы в полном разброде. Явно секуляристским решением проблемы было бы подчинить все политической власти; и поскольку сюда входит подчинение денежных интересов интересам нации в целом, это предлагает некое немедленное, хотя, возможно, иллюзорное облегчение: по крайней мере, в глазах народа государственный деятель, даже неразборчивый в средствах, или военный, даже жестокий, является более достойным героем, нежели финансист. Но это также означает ограничение деятельности духовенства еще более тесными рамками, подавление свободы интеллектуальной деятельности и извращение искусства политическими критериями. Лишь в обществе, построенном на религиозных основаниях, — а это не одно и то же, что церковный деспотизм, — возможно обрести подлинные гармонию и напряжение, как между индивидами, так и внутри общины.
В любом христианском обществе, какое только можно себе представить в будущем, — в том, что Маритен называет плюралистским обществом, — мое 'сообщество христиан' не может быть сообществом людей определенного профессионального профиля, подобно 'клерикалам' Кольриджа, — сообществом, которое, увиденное в перспективе столетия, оказывается чем- то вроде жестко обозначенной касты. Сообщество христиан — не организация, но некое объединение людей без определенных границ; состоит оно как из клира, так и из мирян, тех из них, кто более сознателен, более духовно и интеллектуально развит. Именно единство их веры и упования, их общая укорененность в единой системе образования и в одной культуре сделают их способными, влияя и испытывая влияние друг друга, совместно формировать самосознание и совесть нации.
Дух дышит, где хочет, и я не могу представить себе такое будущее общество, в коем можно было бы разделять христиан и нехристиан лишь по их исповеданию веры или даже по некому регламентированному кодексу поведения. При царящем ныне повсеместном невежестве нельзя не предположить, что многие, называющие себя христианами, не вполне осознают значение данного слова, а некоторые из тех, кто упорно отвергает христианство, являются лучшими христианами, нежели многие из тех, кто утверждает его. И, возможно, всегда найдутся такие, кто, обладая бесценными для человечества творческими дарами и тонкой душевной организацией, этими дарами подразумеваемой, останутся, тем не менее, слепыми, равнодушными и даже враждебными. Но это не должно лишать их возможности применять дарованные им таланты.
Вышеприведенный эскиз христианского общества, где опущены многие, даже представляющиеся существенными детали, не мог бы предстать даже как предварительный набросок — ebauche[18] — без некоторого, столь же по необходимости экономного, рассмотрения отношений церкви и государства в подобном обществе. Пока что ни слова не было сказано о возможности огосударствления церкви. Но государство будет вынуждено уважать христианские принципы хотя бы постольку, поскольку обычаи и чувства людей не должны слишком грубо подвергаться оскорблениям или предаваться поруганию, а также в силу необходимости предотвратить возможность какого-либо единогласного протеста со стороны наиболее влиятельной части сообщества христиан. Государство является христианским лишь негативно; его христианство — отражение христианства того общества, которым оно управляет. У нас нет гарантий, что от принятия нехристианских законов оно не перейдет к действиям на имплицитно нехристианских принципах и далее — к действиям на открыто нехристианских принципах. У нас нет гарантий чистоты нашего христианства; ибо, коль скоро государство может перейти от политики целесообразности к утрате принципов, а христианская община — впасть в безразличие, то и сообщество христиан может оказаться ослаблено каким-нибудь заскоком и ошибкой группы или индивида. Пока что мы имеем общество лишь в том состоянии, в каком оно может иметь значимое отношение к Церкви, отношение, являющееся ни отношением враждебности, ни полного согласия. И это отношение столь важно, что без его обсуждения мы не можем показать собранный скелет христианского общества, мы выставляем лишь несочлененные кости.
III
Я уже говорил, что мое эссе в некотором смысле — опыт введения в проблему отношений церкви и государства; теперь настало время обозначить границы, присущие ему именно как введению. Сама проблема представляет интерес для каждой христианской страны, — то есть для каждой возможной формы христианского общества. Она примет различную форму в соответствии с традициями данного общества — римско-католического, православного или лютеранского. Она примет также иную форму в тех странах, — прежде всего, в Соединенных Штатах Америки и доминионах, — где вследствие разнообразия представленных там рас и религиозных общин данная проблема выглядит неразрешимой. Более того, для этих последних сама проблема может представиться и вовсе не существующей; может показаться, что этим странам изначально суждено иметь нейтральную форму общества. Я не игнорирую возможности неопределенно долгого существования нейтрального общества в подобных условиях. Но я уверен, что, если этим странам суждено развивать свою собственную позитивную культуру, а не оставаться всего лишь чем- то производным от Европы, им придется следовать либо в направлении языческого, либо — христианского общества. Я не хочу тем самым сказать, что данная альтернатива должна привести к насильственному подавлению или к полному исчезновению отколовшихся сект, еще менее, я надеюсь, — к поверхностному единству церквей с внешним официальным фасадом, — единству, в котором богословским расхождениям будет придано столь мало значения, что его христианство может стать насквозь фальшивым. Однако позитивная культура должна обладать позитивной системой ценностей, сектанты же должны оставаться маргинальными, как и возможности их воздействия.
При всей несхожести местных условий данный вопрос о церкви и государстве тем более значим повсюду. Его актуальность в Европе может создать впечатление его меньшей насущности в Америке, равно как его актуальность в Англии вызывает множество соображений, не столь насущных для остальной Европы. Но если то, что я излагаю на последующих страницах, имеет прямое отношение только к Англии, то не потому, что я думаю о локальных проблемах вне связи с христианским миром в целом. Отчасти это так, потому что я могу с пользой для дела обсуждать только ситуации, мне наиболее близкие, а отчасти потому, что более обобщенное рассмотрение будет выглядеть исключительно как оперирование вымыслами и фантазиями. Поэтому я ограничил свою тему возможностью христианского общества в Англии и, говоря о церкви и государстве, подразумеваю именно англиканскую церковь. Однако стоит помнить, что такие
