Чернокнижники

— Не сметь, Сергей Сергеич! — прикрикнул Тягунов.

— Да, в самом деле, — непререкаемым тоном подхватил князь. — Не вздумайте… Не раньше, чем я прикажу.

Липунов, явно сделав над собой нешуточное усилие, убрал палец со спускового крючка. Вспомнил, очевидно, что не он здесь хозяин, что без содействия князя сам он в Головинский дворец ни за что не попадет. «Значит, еще поживем, — приободрившись, подумал Савельев. — Не будет стрелять, сволочь…»

— Ваше сиятельство, — сказал он. — Ваша полиция, как известно, продажна и корыстолюбива. Наша, если вам интересно знать, вашей нисколечко не уступает. Так что я, потратив некоторую толику денег, нужные сведения раздобыл быстро. Господин этот — не профессор химии, а крупная персона в рядах заговорщиков, не единожды покушавшихся на отца нынешнего нашего монарха и в конце концов убивших его… — он на секунду запнулся, подыскивая подходившее этой эпохе слово, — ручными бомбами наподобие ваших гренадерских. А сия очаровательная дама приходится ему не сестрой, а любовницей…

— Не сметь! — уже в полный голос распорядился князь. — Сергей Сергеевич, опустите пока пистолет ваш… Я же сказал, дослушаем до конца, а там и решим…

— Федя, он врет, как… — сказала очаровательная Нина убедительнейшим голосочком.

— Врет — прикончим… — сказал князь, явно оказавшийся в нерешительности. — И что же дальше, любезный?

«Прокатило!» — ликующе возопил про себя Савельев. Никто не обратил внимания на логическую неувязочку, не поинтересовался: «А когда ж это ты, друг ситцевый, успел собрать сведения о господине Колычеве, если здесь впервые с ним познакомился? Откуда бы тебе его знать прежде?»

Липунов никак не мог избавиться от страшненького сундучка и перепрятать, в общем, некуда, и в лес не выбросить, сундучок ему крайне необходим…

— А дальше было совсем просто, — сказал Савельев. — В шкапу у Сергея Сергеича стоит сундучок, в котором полно пистолетов и ручных бомб, и, зная уже его прежнее жизнеописание, я всерьез подозреваю, что в Головинский дворец он напрашивается не просто так, а с целью совершить покушение на трех августейших особ. Это он умеет… А мне подобный оборот событий категорически не по нраву. Я при вас, ваше сиятельство, намерен хорошо заработать, чего и не скрывал. А подобные штучки с покушениями, сдается мне, все наши негоции нарушат напрочь. И не будет никакой прибыли. Вам это нравится, Василий Фаддеич? Судя по вашему лицу, совершенно не нравится. А вам, ваше сиятельство, нужна ли смерть матушки и цесаревича с невестою? Вовсе даже ни к чему, я так полагаю…

На лице Липунова, кроме злобы, читалась еще и некоторая растерянность. Вряд ли он ожидал столь убедительных аргументов, изложенных с купеческой точки зрения. Ему, должно быть, казалось, что стоит лишь объявить о причастности Савельева к полиции, так последнего тут же и прикончат. Совершенно упустил из виду, что пребывает сейчас не среди коллег-революционеров, главным образом и составлявших много лет круг его постоянного общения… Что у окружающих другие интересы…

Взгляд у Тягунова стал лютым.

— Вот, значит, как… — произнес он тихо и недобро. — А ведь это ой как многое объясняет…

— Пошлите слуг в покои Сергея Сергеевича… которого на самом-то деле совершенно иначе зовут, — сказал Савельев. — Пусть скажут, есть ли там сундучок… а он там, я уверен, куда ж ему деться… Тогда и спросите у господина профессора, зачем ему это все…

Князь, не без колебаний, потянулся все же к колокольчику, располагавшемуся на субтильном, тонконогом столике рядом. Липунов проворно навел на него револьвер:

— Оставьте!

«Собственно, они могут попытаться и без князя, — мелькнуло в голове у Савельева. — Перестреляет нас троих к чертовой матери — и скроется. Опыт у него богатый. Не обязательно находиться в самом дворце, можно подстеречь сани на улице, бомбами забросать, пальбу открыть… Здесь о защите от подобных покушений и не думали никогда, потому что покушений таких и не бывало. Уж коли наши, прекрасно все о террористах зная, государя Александра Второго все же уберечь не смогли…»

— Никому не двигаться! — прикрикнул Липунов, поводя револьвером.

— Да кто ж двигается-то… — смиренно отозвался Тягунов, теребя лежащую перед ним комом салфетку. — Все тихонько сидят, куда ж против твоего пистолета попрешь… Вот оно как… Меня, волка травленного, обхитрить вздумал…

Край салфетки вдруг полыхнул огнем, грохнул выстрел и Липунов с выражением даже не боли — огромного изумления на лице — стал падать, запрокидываясь, подламываясь в коленках, уронив руку, из которой со стуком выпал револьвер. Улыбка Тягунова была прямо-таки волчьей. Глаза Липунова тускнели, лицо застыло, он шумно рухнул…

Три выстрела прогремели, едва не слившись в один. В руке отпрянувшей от дивана Нины тускло поблескивал «бульдог». Должно быть, укрытый прежде в пышном рукаве. Не ожидавший такого от женщины Савельев застыл в изумлении — а Тягунов рухнул лицом на стол, на салфетку с укрытым под ней оружием, да так и остался неподвижным, уткнувшись лицом в скатерть, нелепо свесив правую руку…

И тогда выстрелил Савельев — дважды, навскидку, думая об одном: как бы не промахнуться. Не промахнулся. Хрупкая фигурка в пышном платье, выпустив револьвер, стала заваливаться на пол. Савельев так и стоял с пистолетом в руке. Князь издал нечто вроде звериного рычания — но на лице его была совершеннейшая растерянность, он застыл, откинувшись на спинку дивана, медленно осознавая происходящее.

Дверь приоткрылась, просунулась чья-то встревожено-глупая рожа в пудреном паричке. Савельев прыгнул к ней, врезал по скуле рукояткой пистолета, прикрикнул:

— Пшел вон! Его сиятельство лучше знают!

Рожа моментально исчезла. Поплотнее прикрыв дверь, Савельев подошел к дивану, держа пистолет в опущенной руке. Князь поднял на него взгляд, в котором мешались разнообразнейшие чувства — ярость, боль, недоумение…

— Все это — чистейшая правда, — сказал Савельев холодно, резко. — Она ему не сестра, а многолетняя любовница. И ты, Федька, им был нужен исключительно затем, чтобы помочь проникнуть с бомбами и пистолетами в Головинский дворец, когда там будет прием…

— Да как ты смеешь так… — почти прошептал князь. — Какой я тебе Федька… Ты ж не купец…

Не было ни сострадания, ни жалости — один только служебный долг. Да и не хотелось жалеть этого субъекта, своими забавами едва не вызвавшего (пусть и не ведая о том) грандиозный исторический катаклизм…

А потому Савельев левой рукой, без малейших колебаний влепил его сиятельству оглушительную пощечину. И продолжал столь же холодно:

— А кто ж ты еще, чадушко неразумное. Кот ученый? Федька-дурачок, и никак иначе…

Его прошиб запоздалый страх, заставивший облиться холодным потом: если бы не Хомяков… господи, если бы не Хомяков, могло так тряхнуть Историю и Время, что от многого и от многих (в том числе от батальона, от него самого) не осталось бы ни следа…

— Ты не купец… — повторил князь, уставясь на него ненавидяще, схватившись за побагровевшую щеку. — Танюша…

— Да какая она Танюша, — грубо сказал Савельев. — И никакая не Колычева, конечно. Это его блядь, которую он тебе подсунул, чтобы ты размяк и сделал то, что им нужно было…

— Мерзавцы, твари… — бормотал князь, уставясь в пространство. — Какие все мерзавцы, боже мой… Ты не купец…

— Вот заладил… — сказал Савельев. — Ну конечно, не купец. Тайная канцелярия, — добавил он, не собираясь вдаваться в тонкости. — У нас она тоже есть. Тебе не пришло в голову, Федька? Ты что, в самом деле решил, что по Времени можно невозбранно шляться