— И это в высшей степени непонятно, — добавил Аберкромби, — если учесть, сколько рядовых англичан
Эта реплика вызвала новый взрыв смеха, офицеры снова заказали шампанского, к группе присоединилась пара молодых людей, которые не были гостями виконта, но знали мистера Бартоломью; несколько пар танцевали, флиртовали и обжимались по углам, а кое-кто уже начал продвигаться к лестнице, ведущей в номера на втором этаже.
— Сыграйте «Да здравствует Англия», — крикнул молодой человек пианисту.
Но виконту Аберкромби эта просьба не понравилась.
— Какого хрена? Все, что угодно, но только не это! Я запрещаю! — твердо сказал он.
Молодой человек приуныл.
— Простите, — пробормотал он. — Я думал, вам будет приятно.
— Мой милый мальчик, — ответил виконт, смягчив тон, — вы хоть представляете себе, как часто мне приходится выслушивать эту мерзость? Она преследует меня повсюду, словно обезумевший от ревности любовник. Куда бы я ни пошел, она тут как тут, и мне приходится улыбаться и делать вид, что я в восторге. Это кошмар, дорогой мой. Самый настоящий кошмар.
— О, простите, я не знал. Значит, вам не нравится быть знаменитым?
— Ну, мне нравится, что меня узнают, превозносят и окружают заботой, но ведь от этого нигде не укроешься. Я боюсь появляться в ресторане, ибо знаю, что к тому времени, как мне принесут суп, у тележки с пирожными соберется толпа хихикающих круглолицых девиц, и мне придется улыбаться и расписываться на меню, пока мой ужин не остынет окончательно.
Виконт Аберкромби передал юноше бокал шампанского и попросил подать коньяк и сахар, чтобы приготовить напиток покрепче.
— А еще хуже, что я
Аберкромби положил руку юноше на колено.
— Ну а вы кто же, друг мой, — поинтересовался он, — помимо того, что вы очаровательный молодой человек, не разбираетесь в музыке, но замечательно смотритесь в шелковом халате?
— Я — Стэмфорд, — ответил юноша дрожащим от напряжения голосом.
— Ну, Стэмфорд, и что привело вас в «Пансионат Бартоломью»?
— Мне рассказал о ней приятель, с которым мы развлекались в Харроу… Мы с ним иногда общаемся, и он сказал, что мне… будут здесь рады.
— И он не ошибся.
— Мы в школе были… «друзьями».
— Ты хочешь сказать, что этот чертяка бессовестно тебя использовал.
— Я был не против.
— Могу поспорить, что ты был не против, мой прекрасный друг. И здесь, в клубе «Лиловая лампа», мы все можем притвориться, что мы по-прежнему в школе, верно?
Аберкромби наклонился и поцеловал Стэмфорда в щеку. Юноша покраснел и широко улыбнулся.
— Я так надеялся, что мне удастся увидеть вас здесь, — сказал он. — Знаете, мы отправляемся в один и тот же полк.
— Надо же, мой дорогой, ну и совпадение! Возможно, мы окажемся в одной луже. Ты сможешь помассировать мои затекшие ноги, а я потру твои.
— Это правда так ужасно? Я беседовал с несколькими парнями, они говорят, там все довольно мрачно.
— Они не солгали тебе, юный Стэмфорд, только гам не просто мрачно, а мрачнее некуда.
Они придвинулись поближе друг к другу, Аберкромби обнял юношу за плечи и налил ему и себе еще шампанского с коньяком.
— Вам-то что, — сказал Стэмфорд, — вы ведь ужасно храбрый.
— Ужасно, дорогой. Я просто
— Вот видите, вы можете даже шутить на этот счет. У меня так никогда не получится. Я боюсь, что струшу и всех подведу.
— Вот что я тебе скажу, — ответил Аберкромби, — давай не будем говорить об этом, ладно? Давай представим себе, что никакой войны нет и в помине и военная служба нас интересует только потому, что можно соблазнить какого-нибудь уступчивого гвардейца, когда нам захочется чего-нибудь погорячее.
Аберкромби снова поцеловал Стэмфорда, на этот раз в губы. После поцелуя юноша нервно улыбнулся и взял маленькую кожаную папку, лежавшую рядом с ним на бархатных подушках. У Аберкромби сразу же вытянулось лицо.
— Милый мой, пожалуйста, прошу тебя, не говори, что у тебя здесь стихи.
Теперь лицо вытянулось у юноши.
— Я… Ну, да, — пробормотал он. — Я написал одно стихотворение о…
— О своих чувствах перед отправкой на фронт?
— Да! Именно об этом! — ответил молодой человек, снова улыбнувшись.
— Точно так же, как старина Руперт Брук, идиот Зигфрид Сассун и храбрый виконт Аберкромби со своим вдохновляющим творением «Да здравствует Англия»?
— Ну, я никогда не поставил бы себя в один ряд с…
— Ты гордишься собой, молодой Стэмфорд? Ты надеешься, что у тебя все получится? Ты будешь скучать по своей родине, но все же соглашаешься идти и умереть ради нее, если понадобится?
Молодой человек приуныл.
— Вы надо мной смеетесь.
— Ну, признайся, я прав?
— Да, я написал именно об этом.
— Как оно называется?
— Оно называется «Об Англии, доме и красоте».
— Хорошо. Значит, читать его не обязательно? Убери свою панку, мой юный друг, лучше потанцуй со мной.
— Вы очень жестокий, — сказал Стэмфорд со слезами на глазах. — Я поэт, как и вы. Я думал, вы отнесетесь к этому с уважением.
— Я не поэт, дорогой. Уже нет. Мне все надоело. Такая скука, ты не представляешь. За много месяцев не написал ничего. Ни словечка. Кстати, ты хоть представляешь, сколько людей просят меня почитать их белиберду? Мне, черт возьми, даже по почте стихи посылают! В наши дни
— Значит, вы не станете читать мои стихи?
— Нет, мой маленький поэт, не стану.
— Понятно.
Стэмфорд убрал папку.
— Но мы можем быть друзьями? — поинтересовался он. — Несмотря на ваше презрение ко мне…
— Дорогой мой! Какое презрение? С чего ты это взял? Я думаю, что ты милый, приятный и очень, очень красивый, и честное слово, если я когда-нибудь решу почитать
Пианист играл вальс, и Аберкромби взял Стэмфорда за руку.
— Пойдем, милый, — сказал он. — Я буду Альбертом, а ты Дорис.
Они кружились в вальсе на тесном пятачке перед баром мистера Бартоломью. Рядом танцевали еще две или три пары, а затем они, одна за другой, отправились к лестнице.
