[5] по английски. Анри-художник познакомился с Книгой мертвых и был так потрясен, что изменил своей творческой манере. Прежде он творил с помощью клея, ржавчины и цветных петушиных перьев; теперь же материалом для картин стали исключительно ореховые скорлупки. Док терпеливо выслушивал всякий бред и умел переиначить его так, что бред становился в ваших глазах мудростью. Ум его не знал шор, сострадание не знало исключений. Он обладал даром говорить с детьми, втолковывал им самые серьезные вещи, и они понимали его. Он жил в бурлящем мире чудес. Он был любвеобилен как кролик и мягок как черт знает что. Его знакомые были у него в долгу. И все, подумав о нем, мысленно прибавляли: «Надо обязательно сделать для Дока что-нибудь хорошее».
Глава VI
Док собирал морских животных в бухте Большого прилива у мыса. Место это сказочное: во время прилива желтовато-белая пенящаяся вода бурлила от волн, бегущих вдогонку приливной воде со стороны сигнального буя на скалах. В отлив же бухта становилась тихой и ласкающей взгляд. Вода была кристально чистая, а на дне разыгрывались фантастические представления: обитатели моря сновали туда-сюда, сражались, закусывали, размножались. Крабы спешили от одной колышущейся водоросли к другой. Морская звезда садилась на мидию или морское блюдечко, пускала в ход миллионы крошечных присосков и начинало тянуть вверх с неправдоподобной силой, пока не отрывала жертву от скалы. Наружу вытягивался желудок звезды и обволакивал добытую пищу. Оранжевые, в крапинках аэлиды изящно скользили над скалами, их вуаль полоскалась, как юбки испанских танцовщиц. Черные угри высовывали головы из расщелин, высматривая добычу. Раки-щелкуны громко щелкали своими клешнями. Весь этот яркий прекрасный мир был точно помещен под стекло. Раки-отшельники как очумелые сновали по песчаному дну. Вот один увидел пустую раковину, которая понравилась ему больше своей; он вылез из старой, подставив на миг врагу свое мягкое тельце, и тут же влез в новую. Через каменную гряду перекатилась волна, потревожила и вспенила гладкую, как стекло, воду, но скоро она опять прозрачна, покойна, ласкает глаз и – смертоносна: вон краб ухватил за ножку сородича и тянет изо всех сил. Актиния распустила зеленовато-желтые переливающиеся лепестки, приглашая какую-нибудь притомившуюся кроху понежиться в ее объятиях; и если соблазненный ею краб или бычок опрометчиво примет приглашение, лепестки скрутятся жгутом, жалящие клетки выстрелят ядовитыми стрелами и жертва ослабеет, впав в забытье, а тем временем едкие пищеварительные соки начнут делать свое черное дело.
Но вот крадучись выходит на охоту тихий убийца – осьминог; выплывет медленно, точно мягкое серое облако, уподобляясь то мотку водорослей, то камню, то груде гниющей плоти; его зловещий козлиный глаз холодно озирает все вокруг. Плывет, переваливаясь, все ближе к увлеченному едой крабу. Вот вспыхнул свирепо его желтый глаз, тело налилось пунцовым и пульсирует в предвкушении пищи. Еще миг – он легко встал на самые кончики щупалец, напрягся, как готовая к прыжку кошка. И в бешенстве пал на краба, выпустив клубы черной жидкости. Она постепенно обволокла бьющуюся живую массу, внутри которой совершалось убийство. На выступивших из воды камнях усоногие раки булькают под своими панцирями, а бедняги блюдечки на глазах высыхают под лучами солнца. Над камнями роятся черные мухи, падкие до всякой дохлятины. Резкий йодистый дух, источаемый водорослями, известковый от хитиновых скелетов, запахи всесильных живых белков, спермы, смешались в воздухе. На камнях морские звезды мечут из межлучевых пазух сперму и яйца. Ароматы жизни и изобилия, смерти и пищеварительных соков, гнили и рождения ударяют по нервам. С каменной гряды летят соленые брызги, за грядой притаился океан – набирает приливную силу. А над всем протяжно гудит сигнальный буй, как печальный, томящийся в неволе бычок.
Док вышел с Эленом собирать в бухте морских животных. Элен жил с Маком и ребятами в Королевской ночлежке. Он получил свое имя по чистой случайности, что и предопределило его дальнейшую жизнь, ибо все в ней происходило по воле случая. Его мать за восемь лет родила семерых детей. Элен был восьмой; и бедная женщина, вконец очумев, не разобралась с полом младенца. Стараясь обуть, одеть и накормить всю эту ораву, включая отца, она вертелась как белка в колесе. Чем только не пробовала она зарабатывать – делала бумажные цветы, разводила дома грибы, держала кроликов ради мяса и шкурок, а муж ее, сидя в полотняном шезлонге, давал ей бесчисленные советы, которые подсказывал его критический и изобретательный ум. У нее была тетка по имени Элен, о которой поговаривали, что она застрахована. В честь ее и назвали восьмого ребенка. Когда до матери дошло, что родился мальчик, она уже так привыкла к этому имени, что не захотела его менять. Элен вырос, четыре года провел в обычной школе, четыре в исправительной колонии; и ни тут, ни там ничему не научился. Известно, что в колониях прививают жестокость и другие дурные наклонности, и что выходят оттуда готовые преступники. Но Элен был на редкость невосприимчив. Ничего не вынес ни из школы, ни из колонии; так и остался на всю жизнь вполне невинным по части порока, равно как по дробям и делению столбиком. Больше всего на свете Элен любил вести разговор, но слова для него ничего не значили – пленяла нескончаемая череда звуков. И вопросы он задавал не из любознательности, а чтобы протянуть разговор. Ему было двадцать шесть лет, он был располагающей внешности, темноволос, силен, отличался верностью и готовностью услужить. Элен часто ходил с Доком собирать морских тварей и, получив точное указание, что делать, исполнял все наилучшим образом. Пальцы у него были легкие и цепкие, как щупальца осьминога, схватывали и держали крепко, как лепестки актинии. Он уверенно ступал по скользким камням, охота явно доставляла ему удовольствие.
Док вышел охотиться в непромокаемой шляпе и высоких резиновых сапогах. Элен шлепал по воде в кедах и джинсах. Они собирали морских звезд: у Дока был заказ на три сотни.
Элен поднял со дна лиловатую звезду и опустил ее в свой почти полный мешок.
– А что с ними делают? – сказал он.
– С кем? – спросил Док.
– С морскими звездами. Вы ведь их продаете бочонками. А есть их нельзя.
– Их изучают, – терпеливо ответил Док, вспомнив, что он уже говорил это раз десять. Но Док неколебимо верил, что если его спрашивают, значит хотят что-то узнать. Так, во всяком случае, обстояло с ним самим. Он спрашивал только тогда, когда что-то интересовало его. И не представлял себе, как может быть иначе. А Элен любил самый разговор и наловчился вести его нескончаемо; задавал вопросы так, что ответы на них заключали ростки новых вопросов.
– А что в них изучать? – продолжал он. – И всего-то морская звезда. Вон их здесь сколько, тыщи. Я могу запросто собрать вам тыщу этих звезд.
– Морская звезда интересный и сложный организм, – ответил насторожившись Док. – А эти к тому же поедут на Средний Запад в университет.
– А там морские звезды не водятся? – сел Элен на своего конька.
– Там нет океана.
– Ух ты! – воскликнул Элен, и ум его заметался в поисках очередного вопроса: невозможно стерпеть, чтобы разговор прекратился. Но увы, на ум ничего не шло. А тут еще Док возьми и сам задай вопрос. Теперь придется рыскать в извилинах за ответом; а рыскать в извилинах Элена все равно, что бегать по заброшенному музею среди груд неопознанных экспонатов. Чего только не осело в памяти Элена. Он никогда ничего не забывал, но ни разу не удосужился навести порядок в этих завалах. Все было свалено в общую
