Гарсиа покинул город, а спустя несколько месяцев снова вернулся, уже лиценциатом, и женился. В начале сороковых годов его часто можно было увидеть в официальных кругах, всегда в синей рубашке, очень воинственно настроенного. Когда же с этой эйфорией было покончено, Гомес Гарсиа всецело посвятил себя семейной жизни. И жил на небольшой капитал жены, которым, кстати сказать, распоряжался довольно умело.
Плиний дважды постучал в дверь колотушкой, имеющей форму железной руки с зажатым в кулак шаром, и ему пришлось подождать несколько минут, пока ему открыл — он хорошо это видел — человек, который прежде внимательно оглядел его из-за жалюзи окна.
Этим человеком оказался сам Гомес Гарсиа. Вид у него был хмурый, брови насуплены, а взгляд, как всегда, невыразительный.
Гомес Гарсиа не поздоровался с Плинием, не задал ни одного вопроса, а только молча смотрел на него. Казалось, всем своим огромным квадратным туловищем он стремился преградить ему путь в дом.
— Можно войти? — спросил комиссар, выдержав его пристальный взгляд.
Ничего не ответив, тот посторонился. Прежде чем заговорить, они снова обменялись хмурыми взглядами.
— Чем могу служить? — произнес наконец Гомес Гарсиа.
— Я должен задать вам несколько вопросов.
— Каких?
— Речь идет об исчезновении доктора дона Антонио.
— Что именно вас интересует?
— Он приходил к вам пятнадцатого октября?
— Вы пришли ко мне как друг или как начальник муниципальной гвардии? — спросил он, делая ударение на последних словах.
— Как начальник муниципальной гвардии Томельосо.
— В таком случае очень сожалею, но я не обязан вам отвечать.
— Почему?
— Потому что по закону вам не положено заниматься делами, которые не входят в функции муниципальной гвардии.
— Допустим. Но инспектор общего полицейского корпуса сеньор Мансилья, который в данный момент сидит здесь, в машине, счел необходимым послать меня от своего имени, чтобы не придавать важности этому чисто формальному допросу. Если хотите, я могу позвать его.
— Если у него нет судебного предписания, он может себя не утруждать.
— Для дел такого рода в нашей стране не нужны судебные предписания. Но раз вы хотите соблюсти букву закона, я скажу, чтобы он пришел к вам сам.
— ...Ну, хорошо, — согласился Гомес Гарсиа, уступая доводам комиссара. — Что вам угодно знать?
— Итак, вы согласны отвечать на мои вопросы, несмотря на то, что это не входит в мою компетенцию?
— Спрашивайте.
— Был у вас дон Антонио пятнадцатого октября?
— Был около четырех часов дня. Он приходил осмотреть мою дочь, которая хворает.
— А за что вы на него рассердились?
— Я? — переспросил он, не в силах скрыть своего удивления.
— Да.
— Я ни на кого не сердился.
— Не забывайте, речь идет о смерти человека.
— Ну и что же?
— Так... А когда он снова пришел к вам?
Гомес Гарсиа взглянул на Плиния, как бы раздумывая, стоит ли ему отвечать. Наконец он решился:
— В половине четвертого ночи.
— Больная почувствовала себя хуже?
— Да.
— Как вы уведомили его об этом?
— А зашел за ним, но его не оказалось дома, и мне пришлось подождать у подъезда.
— Вы пришли пешком?
— Нет, я привез его на своей машине.
— Сколько времени он пробыл у вас?
— Больше получаса.
— И вы отвезли его домой?
— Нет, он захотел пройтись.
— Где у вас обычно стоит машина?
— Во дворе. Туда ведет отдельный вход через ворота позади дома.
— Тогда почему вы подъехали со стороны улицы Толедо, где все перерыто из-за строительных работ?
Гомес откровенно удивился:
— Потому что я собирался отвезти доктора к нему домой, а там машина ближе всего стоит к нашему дому.
— А как, по-вашему, что с ним могло случиться?
— Не знаю.
— Кто-нибудь может подтвердить то, что вы говорили мне?
— Жена и дочь.
— Они дома?
— Да.
— Почему вы не пришли в аюнтамиенто сообщить нам, что дон Антонио был у вас до четырех ночи, ведь всем жителям города было объявлено об этом?
— Я ничего не знал ни об объявлении, ни об исчезновении доктора. На другой же день мы с дочерью уехали в Мадрид.
— А после возвращения?
— Я уже ответил на все ваши вопросы, — сказал Гомес Гарсиа, приоткрывая входную дверь и глядя на Мануэля все тем же хмурым взглядом. — И дураку ясно, что я не имею никакого отношения к смерти этого сеньора. Но, клянусь богом, как только все прояснится, я непременно доложу губернатору, что вы занимаетесь не своими делами.
— Это ваше право! А пока что, надо полагать, инспектор не замедлит явиться к вам со всеми надлежащими судебными предписаниями.
— Пусть приходит! — гаркнул Гомес Гарсиа, в бешенстве захлопнув дверь за спиной начальника муниципальной гвардии Томельосо.
Когда Плиний уже в машине рассказал не без горькой иронии о своей встрече с Гомесом Гарсией, инспектор возмутился:
— Сейчас я пойду к нему сам! Интересно, что он запоет!
— По-моему, вам не следует торопиться, посмотрим, как будут дальше разворачиваться события. Нам ведь совсем не трудно узнать, действительно ли он уезжал в Мадрид.
— Пожалуй... Теперь уже нет никаких сомнений в том, что именно Гомес Гарсиа заезжал в ту ночь за доном Антонио.
— Да... А весь сыр-бор загорелся из-за того, что дочь Гомеса беременна... или была беременна. Сара, учительница, как вам известно, говорила, что доктор без всяких обиняков заявил ему об этом... Помните, дон Лотарио, «иберийский фарс», о котором дон Антонио не успел рассказать нотариусу?
— Конечно, помню.
— Так вот, Антонио имел в виду ту сцену, которую устроил ему Гомес Гарсиа, когда доктор заявил, что его дочь в положении.
