— А ну-ка, покажи, как от тебя Цыган ушел! — требовательно предложил Александр.
— А вот так! — заорал Казарян и с ходу набрал немыслимую скорость. Хотел, вспрыгнув на подножку, показать кукиш отставшему Александру. Но Смирнов успел-таки зацепиться, прыгнул на подножку и показал Казаряну кукиш. Роман ликующим криком вопросил:
— Куда едем, Саня?
— За кудыкину гору! — весело ответил Александр.
Пересекли Ленинградское шоссе и по Дворцовой аллее вышли к устью Красноармейской улицы. Справа, рядом со складом, расположенным в бывшей церкви стиля ампир, стояла обширная пивная.
За стойкой у сатуратора несла бессменную вахту буфетчица Дуська. К ней и направился Александр.
— Сколько же ты лет за стойкой, добрая душа! — произнес он проникновенно и повернулся к Роману. — Помню, как меня еще несовершеннолетнего жалела! Не положено вроде, — ан нет, пожалеет пацана, нальет.
— Несовершеннолетним спиртные напитки запрещено продавать, — сурово сказала Дуся.
— Ты что, не узнала меня, Дусенька?
— Узнала, Санечка. По шуткам твоим нахальным узнала.
Александр облокотился о стойку, грустно так посмотрел ей в глаза.
— Что ты у него купила, Дуся?
— Не понимаю о чем вы, Александр Иваныч.
— Ого, официально, как на допросе! И сразу с отказа. А если шмон с понятыми? Если найду? Соучастницей пущу, Дуся.
Дуся тут же уронила слезу. Крупную, умелую. Смирнов ждал. Наконец, достала из рукава кофты платочек, промокнула глаза, высморкалась.
— Ничего я у него не покупала. В залог взяла.
— Покажи.
Она положила на стойку кольцо с зеленым камнем. Подошел Казарян, глянул на кольцо через Сашино плечо, удивился:
— Вполне приличный изумруд. Вполне, вполне.
— Изумруд не изумруд, а на золоте — проба.
— Сколько ты ему за кольцо отвалила? — ласково спросил Александр.
— Я не покупала, я в залог. Сто пятьдесят ему налила.
— Ты мне зубы не заговаривай. Сколько?
— Двести рублей.
— Вот и ладушки. А теперь — по порядку, и не торопись, с подробностями.
Не в первой. Дуся рассказывала гладко, как под протокол.
— Часов в двенадцать явился. Тихий такой, спокойный. Постоял в дверях, осмотрелся и — ко мне. «Дусенька, — говорит, — край. Срочно к сестре ехать надо, а, как на грех, ни копейки. Возьми у меня кольцо, последнюю память о матери. Слезьми обливаюсь, но продаю». Столковались на двух сотнях. Я ему сто пятьдесят налила и кружку пива. Отошел он к столику, за которым Кащей стоял, выпил свои сто пятьдесят, поговорил с Кащеем, и они ушли. Все.
— Чемодан при нем был?
— Явился-то без чемодана. А потом, когда они вышли, я в окно глянула. Вижу: с чемоданом идет. Значит, в тамбуре его оставлял.
— Кащей — это Серафим Прохоров?
— Он самый, Санечка.
— Наказала ты себя на двести рублей, — посочувствовал Александр и осторожно спрятал кольцо во внутренний карман. — Тронулись, Рома.
…На углу Красноармейской возвышалось монументальное здание клуба летчиков — бывший ресторан сомнительной репутации «Эльдорадо». Напротив соперничало с ним шиком конструктивистское чудо — жилой дом работников авиации, в первом этаже находился гастроном. Заглянули туда. В винном отделе Смирнов спросил:
— Кащей сегодня водку брал?
— А когда он ее не берет? — вопросом на вопрос ответила ленивая продавщица.
— Сколько бутылок взял?
— А кто ты такой, чтобы тебе отвечать? — не могла перейти на ответы женщина.
Александр развернул удостоверение. Продавщица с удовлетворением усмехнулась:
— Достукался, значит. Три пол-литры он взял. И не сучка, а «Московской».
— Гуляет, выходит, ну будь здорова, тетка! — пожелал Александр и направился к выходу. Примолкнувший Казарян уважительно двинулся за ним.
Во дворе кащеевского дома женщина рубила дрова.
— Серафим дома? — спросил Смирнов.
Женщина воткнула топор в колоду, заправила под платок высыпавшиеся из-под него волосы и ответила недобро:
— Где ж ему быть? Если не в пивной, то дома.
Казарян огляделся. Обычный московский окраинный, полусельский дворик. Косые сараи, индивидуальные поленницы, чей-то курятник, собачья будка без собаки.
— Как к нему пройти?
— По лестнице на второй этаж. Комната направо.
Казарян переложил пистолет в карман.
— Что ж, правильно, — кивнул Смирнов, но свой оставил под мышкой. — Начнем, помолясь.
Казарян ударом ноги открыл дверь и влетел в комнату. Следом вошел Смирнов и прикрыл дверь.
За столом сидели двое, пили. Но сейчас отвлеклись от хорошего занятия: смотрели на вошедших.
— Оружие на пол! — приказал Смирнов.
Кащей молчал, улыбаясь длинной застывшей улыбкой. Второй ответил спокойно:
— Оружия не ношу. Мне отягчающих не надо.
— Пощупай его, Казарян!
— Встать! — велел Казарян, и неизвестный гражданин послушно поднялся. Под мышками, под ремнем спереди и сзади, по карманам, в промежности, по голенищам скоро и умело проверил Роман и доложил, что не врет неизвестный. Пусто.
Смирнов демонстративно вытащил пистолет, ногой придвинул табуретку, сел:
— Иди позвони, Рома! Чтобы сразу подавали.
Роман вмиг ссыпался по лестнице. Не снимая с лица улыбки, Кащей сказал:
— Я тебя помню, Александр.
— Я тебя тоже, Серафим Николаевич.
— Выходит, вора из тебя не получилось, и ты решил в цветные перекраситься.
— Выходит, так, Кащей.
Разговор иссяк. Маялись в ожидании. Первым не выдержал неизвестный гражданин:
— За что тормознул, начальник?
— За кражу квартиры на Скаковой.
— Ошибка вышла, начальник. Не был я там и знать ничего не знаю.
— Зато я знаю.
— Вещички-то нашел, начальник?
— Не искал пока.
— Вещичек нет — кражи нет, начальник.
— А мне многого не надо, по малости обойдусь. Одного колечка от Дуськи хватит.
Теперь все замолчали окончательно. Бывал в таких норах Смирнов и часто бывал. Нищета закоренелого пьянства: неубранная кровать, грязное тряпье вместо постельного белья, подобранная на
