Мэгги сидела в приемном покое, совершенно подавленная печальными мыслями. Внезапно дверь кабинета открылась, и вышла женщина с маленьким ребенком на руках. Они были в слезах. Ребенок плакал навзрыд, мать то и дело прикладывала платок к глазам. Тронутая их горем, Мэгги хотела встать и предложить помощь, но следом за посетителями появился сам Гордон. Он не заметил своего секретаря, сосредоточив внимание на женщине с ребенком.
— Ну, ну, не плачь, маленькая Крисси, — пробормотал он, нежно взяв девочку на руки. — Ты расстраиваешь свою маму, когда плачешь. — Он расцеловал пухлые щечки и покачал ребенка вверх- вниз. — Я очень сожалею, что у доктора оказались холодные пальцы. В следующий раз обещаю погреть их, договорились? А вот тебе маленький подарок за то, что ты такая смелая девочка.
Мэгги с удивлением наблюдала, как Гордон полез в карман и достал леденец в ярко-розовой упаковке.
— Дай-ка я помогу тебе избавиться от этой противной бумажки, — сказал доктор, развертывая конфету.
Ребенок тут же засунул леденец в рот. Доверчиво прижавшись к врачу, Крисси удовлетворенно зачмокала губами. Одной рукой девочка обняла его за шею.
Эта сцена поразила Мэгги. Неужели перед ней тот самый доктор, у которого она работала по пятницам? Нежный, добрый и отзывчивый? А где же его бесцеремонность, диктаторские замашки, холодные пустые глаза? Действительно, в нем сочетаются, как в книге Стивенсона, два разных человека — доктор Джекиль и мистер Хайд.
— Пожалуйста, не надо так огорчаться, миссис Эллиот, — уговаривал он посетительницу. — Положение на такой ранней стадии не грозит ничем серьезным.
— Я знаю, доктор, но… ничего не могу с собой поделать!
Гордон свободной рукой обнял все еще вздрагивающую от плача женщину; за плечи.
— Понимаю, вы мать, и ребенок для вас — самое дорогое.
Женщина подняла лицо, и Мэгги увидела глубокое страдание, застывшее в покрасневших материнских глазах. Ее сердце сжало, словно тисками, она поняла — сильнее горя может быть только любовь матери. Ради дочери та передвинет горы. Вступит в схватку с тигром. Переплывет вышедшие из берегов реки. И никогда не покинет свое дитя. Никогда!
Мэгги с трудом отвела взгляд.
— Приходите через полгода, — говорил Фостер женщине. — Мы снова сделаем рентген и сравним.
— Обязательно, доктор. Не беспокойтесь, я не забуду делать с девочкой упражнения, которые вы посоветовали. Ни одного дня не пропущу.
— Не сомневаюсь, миссис Эллиот.
Мэгги все еще сидела перед недопитой чашкой чаю, опустив в нее взгляд, когда у стойки остановился Фостер.
— Не знал, что вы уже здесь. Я вас не видел.
Ей хотелось думать, что на ее лице уже нет следов только что пережитой душевной боли. Но, вероятно, что-то еще осталось, потому что Гордон нахмурился, взглянув на нее с высоты своего роста, и в его обычно безучастных глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
— Вы в порядке? — последовал вопрос.
Неожиданная заботливость тронула какую-то струну в ее еще полной сострадания душе, и Мэгги едва сама не расплакалась. Широко раскрытыми глазами она смотрела на него и гадала, обнимет ли он успокаивающим жестом ее плечи, если она зарыдает? Возьмет ли он ее на руки, как того ребенка, убаюкает ли, согревая на своей широкой груди?
Ответ был ясен, еще когда она не пришла в себя окончательно. Ничего этого не произойдет и через миллион лет.
— У меня немного закружилась голова, — объяснила она свое смятение, что было недалеко от истины. Мэгги взяла свою чашку. — Немного сахара, и все пройдет.
С пустой чашкой в руке она встала, чувствуя себя в полном порядке. Фостер тоже вернулся в свое обычное состояние.
— Не забудьте взять из сейфа деньги в возмещение расходов на такси, — коротко бросил он и умчался в свой кабинет, на ходу снимая с себя белый халат.
— Мистер Хайд опять в своем репертуаре, — проворчала себе под нос Мэгги.
Она отсчитала, как было приказано, двадцать два доллара и сполоснула чашку и блюдце. К моменту, когда доктор вышел из кабинета, Мэгги уже сидела на месте. В темно-сером костюме, белоснежной рубашке и синем галстуке, точно под цвет его глаз, Фостер казался возмутительно красивым.
Холодным оценивающим взглядом он окинул ее фигуру.
— Этот наряд — заметный сдвиг по сравнению с той отвратительной черной юбкой, — сухо заметил Фостер. — И мне нравится, как вы зачесываете волосы наверх. Очень нравится.
— Рада, что вы одобряете.
Она прекрасно знала, что выглядит отлично в шерстяном кардигане песочного цвета, который подчеркивает линии ее фигуры, напоминающие очертания стеклянного сосуда в песочных часах. Пять лет назад, когда они жили с Кевином, Мэгги носила юбки до середины бедра. Сегодня она предпочла более спокойный вариант, при котором подол платья чуть прикрывал колени, а в качестве украшения она выбрала колье с золотыми звеньями и сережки из того же металла.
Этот набор — подарок к девятнадцатилетию от матери, давно затерявшейся где-то в Европе. Своими драгоценностями Мэгги в основном была обязана материнскому чувству вины по отношению к дочери. Сентиментальная сторона дела девушку не слишком волновала, но они, украшения, по крайней мере представляли реальную ценность. Настоящее золото. Настоящий жемчуг. Настоящие бриллианты. Гордон не сможет обвинить ее в пристрастии к дешевым, крикливым поделкам.
— Не понимаю, как вам удалось, черт возьми, уложить копну ваших волос так изысканно, — сказал он, чуть ли не гневно глядя на ее прическу во французском стиле. — Вы же не остриглись, не так ли?
В его голосе прозвучали нотки укора, что чрезвычайно удивило Мэгги. Какое ему дело, что она сделала со своими волосами?
— Нет, — ответила она, пытаясь сохранять спокойствие. Только бы не сорваться. Любой ценой выдержать. Это — единственный способ пройти через испытание долгого-долгого уик-энда. Не позволять Фостеру вывести ее из равновесия ни словом, ни делом. — У меня большая практика, — добавила она.
Действительно, во время работы в тюремной прачечной было очень важно хорошенько закрепить свою гриву на затылке.
— У вас очень длинные волосы, — заметил Фостер, слегка наморщив лоб. — Вы когда-нибудь распускаете их?
— Только на ночь, в постели, — ответила Мэгги сдержанно.
Ее не проведешь! Мужчины любят, когда у женщин длинные волосы, особенно, если они свободно ниспадают на спину, что считается признаком сексуальности. Мэгги не отпускала их именно по этой причине. В тюрьме ей было просто не до ухода за волосами. А потом, уже на свободе, у нее обычно не хватало денег на модельную стрижку. Собственно, дешевле всего оставить все как есть.
— В таком случае я должен иметь удовольствие полюбоваться ими, — протянул Фостер, поднимая ее чемодан.
Когда он выпрямился, взгляд его был таким же двусмысленным, как и пожелание. Глаза оценивающе сузились, словно он прикидывал, как будет выглядеть Мэгги с разметавшимися по подушке волосами.
По его подушке.
Мэгги поспешила сосчитать до десяти. Уж не разыгралось ли у нее воображение? Или опять сработал вечный закон естественного отбора, заставляя ее чувствовать то, что не имело корней в реальности, а только в ее воспаленном мозгу?
Спокойствие, приказала себе Мэгги.
Но спокойствие не желало снисходить к ней.
— Я возьму это сама, — резко сказала она, видя, что Фостер хочет поднять ее дорожную сумку, где она держала деньги, косметику, зеркало, расческу и прочие мелочи.
