что я говорю? Все равно ничего у нас с тобой не будет. Ты женат, у тебя ребенок. А я… да я вообще тебя знаю всего какую-то неделю. И потом у меня есть друг, я его очень люблю, я замуж собираюсь, слышишь ты, чудо в перьях?
Он слышал все – и про чудо тоже. И про друга. И не верил. Мало ли что, а вдруг? Потом он увидел этого типа. Он заехал за Ириной на своей машине – новехоньком открытом спортивном родстере и повез ее куда- то…
Был вечер, Москва сияла огнями. Канталупов поймал какого-то задрыгу-частника и преследовал их по пятам, как неуловимый мститель. До самых дверей частного мини-отеля «Сладкая парочка» – они вышли из машины и, обнявшись, скрылись за его дубовыми дверями. Он отпустил частника и остался на улице. Стоял на тротуаре, как статуя Командора. Сдыхал, но стоял. Дежурил. Они провели там много-много времени – всю ночь. И, наверное, в любви и радости. А он… С ним ведь действительно творилось что-то странное. Дракон, вот-вот изготовившийся взмыть к облакам на своих кожистых крыльях, так и не сумел оторваться от земли, ползал на брюхе и грыз свой собственный хвост, грыз камни и корни деревьев. Плачут ли драконы? Этот, канталуповский, плакал. Сам себе он был противен – такой чудовищный, такой пошлый, такой страшный. Он почти уже совсем не ассоциировался с чудом.
Канталупов напился в ночном баре так, как никогда до этого не напивался. Он раздавил в руке бокал, поранил осколками руку и заплатил бару выкуп. Как он очутился на Крымском мосту в четыре утра – бог знает. Как забрался на опору верхней части моста, что так крута и поката и так мила самоубийцам? Он через голову содрал с себя постылую «адидаску», махал ею, как флагом …
Внизу была Москва-река – черная, вся в огнях, чужая. Было все как-то безумно жаль, особенно бесхитростный город Мышкин, куда, казалось, уже не было возврата. А о налаженном бизнесе, о магазине и товарах – даже мысли не мелькало. И о жене, о сыне Игоряхе тоже – вот парадокс.
Обычно самоубийц на Крымском ловят, так сказать, на самой взлетной площадке – на верхотуре опоры. Приезжают сто ментов, сто психологов и «Скорая помощь» – уговаривают, улещивают, просят и, наконец, снимают, как сливу с ветки, – посиневшего на ветру, продрогшего, но живого. Но Канталупов опередил всех – и пожарных, и милицию, – он прыгнул сразу: бу-ултых! Его заметили, когда он был уже в Москва-реке и камнем шел ко дну, потеряв сознание от удара о воду. Прыгнули за ним с причала прогулочных теплоходов два милиционера из патрульной машины, вооруженные спасательным кругом «Мосводоканал». А выбраться из воды все троим помог водитель черного «Вольво», случайно оказавшийся в этот глухой час на Крымском мосту.
Лежа на асфальте, мокрый, наглотавшийся грязной воды, Канталупов был возвращен к жизни именно этим человеком. Тот сделал ему интенсивный массаж сердца и искусственное дыхание рот в рот. Канталупов увидел над собой в свете утренних фонарей лицо – оно, как белое пятно, плавало в сумраке, кружило, как птица. Канталупов зашелся кашлем, повернулся на бок – его стало бурно рвать, но он был спасен. Лицо приблизилось. Обладатель его, ничуть не брезгуя и не тушуясь, бережно вытер с подбородка Канталупова слизь и рвотные массы.
– Вам лучше? – спросил он. Голос у него был негромкий, мягкий. – Зачем же вы так глупо? – спросил он уже строже. – Так торопиться, ничего толком не выяснив, не попробовав исправить…
– Не-че-го вы-яс-нять, – по слогам выдохнул Канталупов. – Она…
– Она вас не любит, – обладатель мягкого голоса кивнул. – Ну конечно, а что же вы хотите все и так сразу? Конечно же, она вас не любит. Пока.
– Чего ты мелешь? Ты ж… вы ж ее не знаете. И какое ваше дело? – Канталупов уже был в силах спорить.
Обладатель мягкого голоса положил на его мокрый лоб прохладную ладонь. Так щупают лоб тяжелобольных, проверяя температуру, – жест был отработанный, профессиональный.
– Ей лет двадцать семь, она не замужем, – сказал он. – У нее красивые глаза, она блондинка… нет, волосы у нее рыжие. У нее гордый нрав и большие запросы, которым вы пока не соответствуете… Ну конечно же, она вас не любит – у нее ведь есть мужчина, которого она любит сама и очень, ну просто сил нет как хочет женить на себе.
– Откуда вы знаете? Я… я его убью. Сейчас вот пойду туда и убью. Я и себя убью. Все равно убью, – Канталупов рванулся из лужи, что натекла с него на асфальт.
Где-то далеко, наверное, на Садовом, еще запела-заиграла «Скорая».
– Да это нетрудно, вы же думаете об этом, а я вижу, – обладатель мягкого голоса снял с его лба руку. – И это даже не очень трудно. Трудно другое. Жить, верить, желать, не терять надежду. Вы в силах подняться? Там «Скорая» едет, но я думаю, вам лучше избежать прелестей страховой медицины. Вы ведь приезжий, да? Ну, вот. Моя сестра – врач, она поможет вам лучше. Я отвезу вас к ней.
– Мне не нужен никакой врач, я… пустите меня!
– Вы сильно ударились о воду, когда прыгали с такой высоты. У вас болевой шок, потом вы наглотались разной дряни. Если не принять таблетки, вполне можете схлопотать дизентерию. Поверьте, это уж совсем отдалит вас от предмета ваших чувств – понос, фу, вещь неэстетичная, – обладатель мягкого голоса начал тихонько, но очень настойчиво и властно поднимать Канталупова.
И только тогда тот его рассмотрел – туман, застилавший глаза, поредел. Ну, вроде нестарый еще – лет сорока мужик, моложавый, но лицо все в мелких морщинках с очень подвижной мимикой. Волосы странного какого-то белого кукольного цвета – не поймешь, то ли совсем седые, то ли крашеные.
– Убивать себя, а тем более свою любовь – грех, – шепнул этот тип. – И прыгать с моста ночью – мальчишество, ведь взрослый уже, солидный человек – жена, ребенок… Мало ли что бывает. Надо не отчаиваться, а искать выход, средство искать, которое поможет наверняка.
– Да нет никакого средства, – Канталупов покачал головой. – Они ж уже спят вместе. Трахает он ее сейчас вовсю. А меня она не любит, не хочет меня. Смеется надо мной. А я… я жить без нее не могу. Сдохну я без нее!
– Вера, вера и желание – это то, что отличает нас от животных. Она горами двигает.
– Да какая еще, на хрен, вера? Во что?
– В чудо, – обладатель платиново-седой шевелюры и мягкого голоса наклонился близко-близко и сказал то, что почти убило в потрясенном Канталупове способность критически воспринимать все дальнейшее, – дракон уже здесь. Не там, а здесь. Солнце взойдет через час, прогреет его хребет, внутренности, исторгнет пламя из его огнедышащей глотки. Очень интересный, эмоционально насыщенный образ, очень
