рудников и из снежных тундр: каждая почта приносила десятками истории разбитых жизней, сумасшествий, самоубийств, смертей в разных видах, семейных трагедий и жертв.
Мало было утешительного во всем этом, но оно по крайней мере сводило его собственную трагедию к ее истинным размерам. Подобные картины, беспрерывно проходившие перед его глазами, не давали ему сосредоточиться на своем собственном и Танином горе, как он это делал прежде, когда оставался с Таней вдвоем. Нервы его окрепли, он стал гораздо спокойнее. Он часто думал о Тане, но не с такой болью, как прежде. Он даже уверил себя, что и ей стало легче.
Однажды во время пребывания Андрея на конспиративной квартире там происходило деловое собрание, на котором и он и Таня присутствовали. Обсуждались обыкновенные текущие дела. Специальное дело Андрея было в руках особой группы, собиравшейся в другом месте.
Таня принимала участие в собрании, как и все остальные, выслушивая прения с наружным спокойствием и подавая свой голос, когда нужно было. Увидев ее такой спокойной и сдержанной, Андрей обрадовался, но не удивился. Он находил ее поведение вполне разумным с точки зрения конспиратора.
Когда собрание кончилось, все стали понемногу расходиться. Таня осталась. Она хотела провести вечер с Андреем. В квартире было много комнат, и им нетрудно было уединиться в одной из них. Но в соседней комнате раздавались голоса и смех, ясно слышные сквозь запертую дверь. Они чувствовали себя неловко, и разговор не клеился. Они заговорили об общих делах, по поводу только что кончившегося собрания, как будто ничего особенного не ждало их лично в близком будущем. Иногда приходилось придумывать сюжет для разговора, чтобы не сидеть молча, точно они были чужие друг другу. Не прошло и получаса, как это сделалось до того нестерпимым Тане, что она поднялась и, задыхаясь, сказала, что ей нужно тотчас же уходить.
Андрей не удерживал ее.
- Скоро будет? - спросила она перед самым уходом.
- Да, - сказал Андрей.
- Когда? - переспросила она едва слышно, опуская глаза.
- Через неделю, - ответил Андрей.
Если бы не было темно в комнате, он заметил бы, как ее лицо изменилось при этих словах. Она не думала, что так скоро! Но она не проронила ни слова, ничем не обнаружила, что она почувствовала, и продолжала стоять в дверях с шляпой на голове. Потом она приблизилась к нему, глаза ее сверкнули в темноте, и, схватив его за руку, произнесла страстным взволнованным шепотом:
- Я должна тебя увидеть перед… Не как сегодня, не здесь, но там, у нас… Приходи. Я не могу расстаться с тобою так…
Он обещал прийти, и она убежала, не сказав ни слова.
Андрей остался один, взволнованный и встревоженный. Ее горячий шепот, ее горящие глаза сразу выбили его из колеи и пробудили в нем жажду жизни, любви, счастья, которую, он думал, ему удалось подавить… Он непременно повидает ее еще раз! Он не может не попрощаться с нею - теперь менее, чем когда-либо. Но ему хотелось бы скорее пережить это свидание или, еще лучше, чтобы акт его самоуничтожения совершился бы завтра, а не через неделю.
Он не был рожден мучеником, - он слишком хорошо это знал; тем менее был он способен причинить страдания даже немой твари. Но страшная необходимость, над которой он был не властен, заставляла его теперь топтать свои собственные чувства и свою жизнь приносить в жертву.
Жорж тоже оставался на конспиративной квартире после собрания, намереваясь там переночевать. Когда, час спустя после ухода Тани, он вошел со свечой в комнату Андрея, чтобы звать его ужинать, то застал его лежащим в раздумье на кушетке, с закинутыми за голову руками.
Ночью Андрею привиделся странный сон - вероятно, вскоре после того, как он лег спать, а лег он очень поздно. Он помнил, как мысли его становились все легче и легче, улетая вверх, как птицы, взвивавшиеся все выше и выше, пока он перестал их ясно различать. Он смутно еще улавливал их очертания в желтоватом тумане, носившемся над его головой. Затем они вовсе исчезли, и он уже не видел ничего, кроме широкого обширного свода желтого неба над бесконечной песчаной равниной, по которой он шел. Ему тотчас же припомнилось, как неприятно человеку лежать, когда его мысли расстроены, и он сказал самому себе, что очень рад, что может спать прогуливаясь. Люди говорят, что это невозможно, но они несомненно ошибаются. Он сознавал очень хорошо, что спит и в то же время ходит.
Кругом виднелся лишь серый песок с разбросанными там и сям скалами и каменьями, придававшими картине еще более печальный и дикий вид. Темные и низкие облака быстро неслись по небу, хотя не было ветра. Нигде не было видно признаков жизни; однако дорога, тянувшаяся по печальной пустыне, была покрыта многочисленными людскими следами. Андрей удивился, почему это он оказался один на такой торной дороге. Но вдруг он почувствовал, что он не один, что он окружен толпой товарищей. Большинство было ему незнакомо, и их лица представлялись в бледных, неясных очертаниях, какими люди обыкновенно кажутся, если глядеть на них с платформы. Но он тотчас же различил между ними Бориса, Василия, а также Бочарова. Лица Бочарова нельзя было видеть, потому что он был окутан саваном с длинными рукавами, связанными на спине, и с опущенным капюшоном. Но Андрей знал, что это был он. Другие же двое были в обыкновенной одежде и строго на него смотрели.
'Наконец-то мы свиделись, дружище, - сказал Борис. - Небось ты не ожидал такой встречи?' И он иронически усмехнулся.
'Он знает все', - подумал смущенный Андрей.
- Нет, я не рассчитывал увидеть тебя, - отвечал он громко, - потому что я считал вас всех умершими'.
'Да, мы умерли, - сказал Борис, - только пришли к тебе в гости, и Зина шлет тебе письмо. Узнаешь Бочарова? Он нарядился для шутки в саван. Но его узнать нетрудно'.
С этими словами он поднял капюшон савана, и Андрей увидел под ним свое собственное, страшно искаженное лицо. Кровь застыла в нем, и сердце замолкло от невыразимого ужаса. Но пока он глядел на это лицо, оно превратилось опять в лицо Бочарова, который сказал ему, весело подмигивая одним глазом:
'Я пошутил!'
Андрей хотел заметить, что это не остроумная шутка, но не осмелился, потому что был напуган всеми ими и помнил, что восставшие мертвецы - мстительный народ. Он ограничился тем, что спросил Бориса:
'Куда мы идем?'
'К молочным рекам с кисельными берегами, по ту сторону холма, - отвечал Борис. - Если ты сомневаешься, то вот этот старикашка объяснит тебе, как туда добраться, не нарушая законов Российской империи'.
Андрей увидел старика Репина, которого он, к своему удивлению, до того не замечал, одетого в черную мантию и касторовую шляпу с широкими полями, какую носят факельщики на похоронных процессиях. Под мышкой у него было нечто вроде портфеля. Он шел прямо, впереди всех, не поворачивая головы, как человек, указывающий дорогу. Но в следующую минуту Андрей убедился, что это вовсе не Репин, а царь Александр Второй собственной персоной.
В ту же минуту он вспомнил, что ввиду такого удобного случая он обязан убить его, сейчас же, хотя и не в назначенный срок.
'Заслуга останется за мной, а риска никакого', - шепнул ему коварный голос.
Но у него не хватало мужества и рука не слушалась. Он пробовал еще и еще, со страшными усилиями, но рука не двигалась с места. Он страдал невыносимо. Потом он сообразил, что ведь это сон и, следовательно, никакого значения не имеет, убьет ли он теперь царя или нет, потому что все равно придется опять это сделать, когда он проснется. Он успокоился и, подойдя к царю, сказал шепотом, так, чтобы другие его не расслышали:
'Вы погибли, если вас узнают. Зачем вы, будучи в живых, явились сюда?'
'Я? - отвечал тот тоже шепотом. - А зачем вы сами сюда пришли?'
'Он прав, - подумал Андрей. - Но нам нужно замедлить шаги, чтобы дать тем опередить нас'.
Не успела эта мысль сформулироваться в его голове, как вдруг вся толпа бросилась на него с поднятыми руками, со скрежетом зубов и с воплями: 'Предатель!' А царь, оказавшийся Тарасом Костровым, схватил его за плечо…
