— У вас все в порядке, амиго?
— Я устал, не спал всю ночь. Кроме того…
— Младшая сестра звонила вам?
— Она только что ушла от меня. Возвращается в Манхэттен с добычей.
— С добычей?
— С деньгами, полученными от Стилгрейва за то, что выдала брата.
Наступило молчание, затем Долорес серьезно сказала:
— Вы не можете этого знать, амиго.
— Я знаю это так же точно, как то, что сижу сейчас на своем столе с телефонной трубкой в руке. Так же точно, как слышу ваш голос. И почти так же точно я знаю, кто застрелил Стилгрейва.
— Напрасно вы мне это говорите, амиго. Не стоит мне так доверять.
— Я часто ошибаюсь, но не на этот раз. Я сжег все снимки, а перед этим пытался продать их младшей сестре. Однако она предложила мне слишком маленькую сумму.
— Вы, конечно, шутите, амиго?
— Шучу? Над чем?
Она рассмеялась звонким, серебристым смехом:
— Возьмете меня с собой позавтракать?
— Могу. Вы дома?
— Да.
— Я заеду за вами через несколько минут.
— Буду в восторге.
Я положил трубку.
Спектакль окончился, я сидел в пустом театре. Занавес опустился, и сквозь него были видны еще фигуры действующих лиц, но они уже расплывались и тускнели. И прежде всего в моей памяти стал стираться образ младшей сестры. Пройдет дня два, и я забуду, как она выглядела, потому что в некотором роде она была нереальной фигурой. Я думал о том, как она с жирным кушем в сумке вернется в свой Манхэттен, к своей дорогой мамочке. Ради этих денег было убито несколько человек, но вряд ли это будет ее беспокоить. Я представил себе, как она утром возвращается на работу к… как фамилия этого доктора? Да, к доктору Пугсмиту. Она вытирает пыль с его письменного стола и раскладывает журналы в приемной. На ней снова очки без оправы, строгое платье. Манеры ее предельно корректны.
«Доктор Пугсмит сейчас примет вас, миссис Джонс».
Она с улыбочкой открывает дверь, и миссис Джонс проходит мимо нее в кабинет, где восседает за письменным столом доктор Пугсмит, чертовски профессионально выглядящий, в белом халате со стетоскопом на шее. Перед ним лежат история болезни, блокнот и книжка бланков рецептов. Доктор Пугсмит знает все на свете, его невозможно провести. Стоит ему взглянуть на пациента, как все ему уже понятно, а вопросы он задает только для проформы.
Когда он смотрит на свою помощницу, мисс Орфамей Куэст, то видит милую юную леди, одетую, как и полагается медсестре, без яркого лака на ногтях и косметики — это может вызвать недовольство пациентов со старомодными вкусами и взглядами. Мисс Куэст идеальная секретарша врача.
Если доктор Пугсмит когда-нибудь и думает о ней, то он доволен собой. Он сделал ее такой, какая она есть. Она стала такой, какой ему хотелось ее видеть.
Наверняка он даже не пытался заигрывать с ней. Может быть, это не принято в маленьких городках? Ха-ха, я сам вырос в таком.
Я взглянул на часы и снова достал бутылку «Олд Форестера». Вынул пробку и понюхал виски. На этот раз оно пахло как полагается. Я налил себе хорошую порцию и посмотрел содержимое бокала на свет.
— Итак, доктор Пугсмит, — сказал я вслух, словно он сидел передо мной тоже с бокалом в руке. — Я незнаком с вами, и вы не знаете меня. Как правило, я не даю советов заочно, но я прошел краткий, ускоренный курс обучения мисс Орфамей Куэст и позволю себе нарушить это правило. Если когда-нибудь этой маленькой девушке захочется от вас чего-нибудь, дайте ей это поскорей. Не тяните время и не брюзжите о налогах и накладных расходах. Просто улыбнитесь и побыстрее раскошеливайтесь. Не вступайте в бесполезную дискуссию о том, что кому принадлежит. Постарайтесь, чтобы эта девушка была довольна — это главное. Желаю вам счастья, доктор, и не оставляйте в кабинете без присмотра колющие предметы.
Я выпил половину виски и стал ждать, когда согреюсь. Затем допил остаток и спрятал бутылку.
Я выколотил пепел из трубки и снова набил ее табаком из коробки, подаренной мне на Рождество поклонником моего таланта. По странному совпадению этот поклонник носил то же имя и фамилию, что и я.
Потом я старательно, без спешки раскурил трубку и вышел в коридор, бодрый и свежий, как англичанин, отправляющийся охотиться на тигра.
Глава 31
Шато Берси был старым многоквартирным домом, переделанным на новый лад. Его холл был рассчитан на плюш и филодендроны, но теперь в нем стояли треугольные столики и жесткие кресла.
Портье на месте не оказалось, я позвонил, и через минуту за столиком появился толстый рыхлый мужчина с влажными губами и неестественно живыми глазами.
— Як мисс Гонзалес, — сказал я. — Моя фамилия Марлоу. Она ждет меня.
— Да, разумеется, — ответил он, весь колыхаясь. — Я сейчас позвоню.
Он взял трубку и что-то пробулькал в нее.
— Да, мистер Марлоу. Мисс Гонзалес просит вас подняться. Квартира 412.
Он хихикнул:
— Но, полагаю, вы знаете…
— Теперь знаю, — сказал я. — Кстати, вы работали здесь в феврале?
— В феврале? Да, работал.
— Помните тот вечер, когда рядом с вашим домом застрелили Стейна?
Улыбку тотчас смыло с жирного лица.
— Вы полицейский?
— Нет. Учтите, что у вас расстегнуты брюки, если это вас интересует.
Он с ужасом посмотрел вниз и застегнул их дрожащими руками.
— Благодарю вас, благодарю. — Он перегнулся через стол. — Это произошло не возле нашего дома, а на другом углу.
— Стейн жил у вас, не так ли?
— Я предпочел бы не говорить об этом. — Он облизал губы. — А почему вы спрашиваете?
— Просто для поддержания разговора. Ты что-то слишком осторожен, приятель. Я чувствую это по твоему дыханию.
Толстяк покраснел:
— Если вы думаете, что я пьян…
— Только не от чая и не из чашки.
Я повернулся, подошел к лифту и оглянулся. Портье стоял, положив руки на стол, и смотрел мне вслед. Даже с такого расстояния было видно, что он дрожит.
Лифтера здесь не было. Я поднялся на четвертый этаж. Коридор был выкрашен в серый цвет и устлан ковром. Я прошел по нему и нажал на кнопку около двери четыреста двенадцатой квартиры. Дверь тотчас распахнулась, и я увидел бездонные черные глаза и улыбающийся алый рот Долорес. Как и вчера, на ней были черные брюки и огненно-красная блузка.
— Амиго! — нежно сказала она и протянула руки, чтобы обнять меня. Я перехватил их и сложил. Взгляд Долорес был томный и страстный.
Отпустив ее руки, я локтем закрыл дверь и прошел мимо нее. Как и прежде, она — не посторонилась,
