Анджелесе, предпочитая тепло и свет раннего вечера сумеречной духоте своей маленькой квартиры или искусственной прохладе медицинской библиотеки. Кампус был, в сущности, пустынен во время каникул перед летним семестром. До этого момента Марк был один среди молчаливых бронзовых статуй.
– Нет, я не нейрохирург.
– Можно посмотреть вашу книгу?
– Пожалуйста.
– Спасибо.
Не успел Марк подняться, как Уинтер грациозно опустилась на траву. Она взяла протянутую ей тяжелую книгу, положила на колени и открыла на указателе. Наморщив лоб, Уинтер читала медицинские термины, а потом чуть улыбнулась, найдя то, что искала. Она с жадностью впилась в текст, внимательно вчитываясь в каждое слово, затем снова нахмурилась, не удовлетворившись прочитанным, вернулась к указателю, и все повторилось сначала.
Марк молча следил за ней, завороженный серьезным, целенаправленным поиском, но больше всего – ею.
Она была потрясающе красива. Шелковистые локоны блестящих угольно-черных волос в художественном беспорядке рассыпались по обнаженным плечам цвета густых сливок. Удивительные гипнотические глаза, опушенные черными ресницами, были фиалкового цвета, а пухлые розовые губы соблазняли даже во время такого занятия, как просмотр учебника.
Каждое движение красивых рук, тонких пальцев, задумчивый наклон головы – все было исполнено балетной грации, элегантности, естественности. Если она и заметила восторженный взгляд Марка, то это нисколько ее не смутило. Возможно, она не видела в этом ничего необычного.
Скорее всего эта девушка привыкла к всеобщему восхищению, решил Марк. Поэтому он просто восторженно смотрел на нее и ждал. Наконец она закрыла учебник по нейрохирургии и, бросив на книгу недовольный с оттенком разочарования взгляд, вздохнула.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – тихо спросил Марк.
– Вы врач?
– Я студент-медик, третий курс. Заканчиваю через год. – Марк гадал, будет ли его заявление встречено благосклонно.
– Вы специализируетесь по нейрохирургии?
– Я на практике в хирургии. В этом месяце в травматологии. У нас достаточно много случаев срочной нейрохирургии, поэтому…
– Значит, вы знаете о субдуральных гематомах?
– Да, разумеется. – Субдуральные гематомы были обычным делом для студента-медика третьего курса. Но она-то откуда о них знает? И почему они так важны для этих необыкновенных фиалковых глаз? Кто она? – Что вы хотите знать?
Уинтер поразмыслила над вопросом Марка и наконец сказала:
– Думаю, все. У меня есть подруга…
– Она лежит в больнице при университете? – перебил Марк. Если она хочет получить сведения о подруге, ей лучше поговорить с ее лечащим врачом. Марк мог бы это устроить.
– Она лежала в университетской больнице три года назад. Как раз в травматологии. – Уинтер помолчала. Ей нужно было задать очень специфические вопросы, но вырванные из контекста они звучали бессмыслицей. – Можно я расскажу о ее случае? У вас есть время?
– Конечно.
– Спасибо. Значит, так. Ее зовут Эллисон. До того происшествия три года назад она все свое свободное время отдавала лошадям – ездила верхом и прыгала через препятствия. Она участвовала в конкуре, ну, вы знаете, кирпичные стены в шесть футов высотой, бело-зеленые заборчики из жердей, уставленные геранью, и тому подобное. Эллисон была чемпионкой, настоящей чемпионкой. Она была самым молодым членом американской команды по конному спорту на Олимпийских играх восьмидесятого года, но, естественно, не поехала в Москву из-за бойкота. А в тот год она должна была в первый раз принять участие в Олимпийских играх. – Уинтер остановилась, чуть слышно вздохнула и тихо продолжала: – Три года назад с Эллисон произошел жуткий несчастный случай. Это случилось на последнем препятствии. Что-то – шум, мышь, ветер – напугало ее лошадь, когда та уже была в прыжке, и Эллисон сильно ударилась о препятствие.
Уинтер содрогнулась при этом воспоминании. Эллисон должна была победить, всего несколько секунд отделяли ее от Гран-при Лос-Анджелеса. Вместо этого сладкие грезы оборвались и начался кошмар. Уинтер находилась на трибуне Охотничьего клуба Бель-Эйр, с гордостью следя, как взлетает в прыжках ее подруга. Верхом на Смокинге, своем элегантном коне-чемпионе, Эллисон выглядела маленькой и хрупкой, но ее изящные руки и ноги были очень сильными. Она со знанием дела незаметно управляла мощным Смокингом, точно рассчитывая время и направляя коня к препятствиям легко, безупречно, радостно.
Эллисон выглядела такой счастливой, когда скакала верхом! Даже когда она участвовала в соревнованиях и была полностью сосредоточена, ее глаза сияли, а по губам пробегала быстрая улыбка.
Эллисон улыбалась, Эллисон выигрывала. Она любила конкур и была в нем лучшей.
– Лошадь не пострадала, а вот Эллисон… Она была похожа на тряпичную куклу – неподвижная, безжизненная, как будто сломанная. Ее быстро отвезли в университетскую больницу, в травматологию, и срочно сделали нейрохирургическую операцию по удалению субдуральной гематомы. Врачи сказали нам, родителям Эллисон и мне, что субдуральная гематома – это сгусток крови, давящий на мозг.
– Именно так.
– Вы можете мне показать?
Полистав учебник, Марк нашел страницы, которые она прочла, но не поняла, и другие, которые могли бы ей помочь. Начав с цветного рисунка головного мозга, Марк коротко пояснил его, затем перешел к рисунку, который до этого рассматривала Уинтер. На нем были изображены субдуральная гематома и различные нейрохирургические способы ее удаления.
– Можно еще раз посмотреть строение мозга?
Когда Марк открыл нужную страницу, Уинтер принялась молча, вдумчиво изучать ее. Она старательно читала напечатанные мелким шрифтом термины и осторожно водила изящными пальцами, прослеживая пути нервов, вен и артерий.
– Разные участки мозга отвечают за разные вещи, например, за память, зрение, движение. Я правильно поняла? – спросила она, найдя путь, связывающий затылочную часть мозга с глазами.
– Да. – На Марка произвело впечатление, как быстро она во всем разобралась. Он проследил найденную ею связь и заговорил: – Например, затылочная доля контролирует…
На протяжении следующего получаса Уинтер задавала вопросы, а Марк отвечал на них все более и более подробно, не переставая изумляться, как легко она все схватывала и как каждый новый вопрос оказывался все более продуманным и сложным. Он следил за ее глазами, то серьезными, то задумчивыми, они то расширялись, то сощуривались, отражая непонимание, прозрение, замешательство.
– Последствия субдуральной гематомы зависят от того, какая часть мозга подверглась давлению, – пробормотала Уинтер.
Марк кивнул со всей серьезностью.
– И от того, насколько быстро ее удалили, – добавил он и замолчал, не решаясь задать вопрос. За прошедшие полчаса печаль девушки улетучилась, уступив место удивлению и любопытству. Но теперь она заговорила о последствиях, и они вернулись к началу – к трагической истории ее подруги. – Как сейчас чувствует себя Эллисон?
– Эллисон чувствует себя прекрасно, – подчеркнуто резко ответила Уинтер. Потом ее голос, немного смягчившись, сочувственно дрогнул, когда она вспомнила о разбившихся вдребезги мечтах подруги. – Естественно, она никогда больше не будет прыгать через препятствия, никогда не станет олимпийской чемпионкой. Это было бы слишком опасно. У Эллисон нарушилась способность точно определять расстояние, а из-за других травм – сломанные тазовые кости, поврежденные нервы – она теперь не такая сильная, как раньше.
Марк понимающе кивнул. Эллисон очень повезло, что она вообще осталась жива, не говоря уж о том, что она прекрасно себя чувствует.
