С неправедным судьей на части то делит. Богатый бедного невинно угнетает И совесть из судей мешками выгоняет, Которы, богатясь, страх божий позабыв, Пекутся лишь о том, чтоб правый суд стал крив. Богатый в их суде не зрит ни в чем препятства: Наука, честность, ум, по их, ― среди богатства. Охотник до вестей, коль нечего сказать, Бежит с двора на двор и мыслит, что́ солгать. Трус, пьян напившися, возносится отвагой И за робятами гоняется со шпагой. Такое что-нибудь представь, сатирик, нам. Рассмотрим свойство мы и силу эпиграмм: Они тогда живут красой своей богаты, Когда сочинены остры и узловаты; Быть должны коротки, и сила их вся в том, Чтоб нечто вымолвить с издевкою о ком. Склад басен должен быть шутлив, но благороден, И низкий в оном дух к простым словам пригоден, Как то де Лафонтен[77] разумно показал И басенным стихом преславен в свете стал, Наполнил с головы до ног все притчи шуткой И, сказки пев, играл все тою же погудкой. Быть кажется, что стих по воле он вертел, И мнится, что, писав, ни разу не вспотел; Парнасски девушки пером его водили И в простоте речей искусство погрузили. Еще есть склад смешных геройческих поэм[78], И нечто помянуть хочу я и о нем: Он в подлу женщину Дидону превращает Или нам бурлака Энеем представляет, Являя рыцарьми буянов, забияк. Итак, таких поэм шутливых склад двояк: В одном богатырей ведет отвага в драку, Парис Фетидину дал сыну перебяку. Гекто́р не на войну идет ― в кулачный бой, Не воинов ― бойцов ведет на брань с собой. Зевес не молнию, не гром с небес бросает, Он из кремня огонь железом высекает, Не жителей земных им хочет устрашить, На что-то хочет он лучинку засветить. Стихи, владеющи высокими делами, В сем складе пишутся пренизкими словами. В другом таких поэм искусному творцу Велит перо давать дух рыцарский борцу. Поссорился буян, ― не подлая то ссора, Но гонит Ахиллес прехраброго Гектора. Замаранный кузнец в сем складе есть Вулькан, А лужа от дождя не лужа ― океан. Робенка баба бьет ― то гневная Юнона. Плетень вокруг гумна ― то стены Илиона. В сем складе надобно, чтоб муза подала Высокие слова на низкие дела. В эпистолы творцы те речи избирают, Какие свойственны тому, что составляют, И самая в стихах сих главна красота, Чтоб был порядок в них и в слоге чистота. Сонет, рондо, баллад[79] ― игранье стихотворно, Но должно в них играть разумно и проворно. В сонете требуют, чтоб очень чист был склад. Рондо ― безделица, таков же и баллад, Но пусть их пишет тот, кому они угодны, Хоро́ши вымыслы и тамо благородны, Состав их хитрая в безделках суета: Мне стихотворная приятна простота. О песнях нечто мне осталося представить, Хоть песнописцев тех никак нельзя исправить, Которые, что́ стих, не знают и хотят Нечаянно попасть на сладкий песен лад. Нечаянно стихи из разума не льются, И мысли ясные невежам не даются. Коль строки с рифмами ― стихами то зовут. Стихи по правилам премудрых муз плывут. Слог песен должен быть приятен, прост и ясен, Витийств не надобно; он сам собой прекрасен; Чтоб ум в нем был сокрыт и говорила страсть; Не он над ним большой ― имеет сердце власть. Не делай из богинь красавице примера И в страсти не вспевай: «Прости, моя Венера, Хоть всех собрать богинь, тебя прекрасней нет», Скажи, прощаяся: «Прости теперь, мой свет! Не будет дня, чтоб я, не зря очей любезных, Не источал из глаз своих потоков слезных. Места, свидетели минувших сладких дней, Их станут вображать на памяти моей. Уж начали меня терзати мысли люты, И окончалися приятные минуты. Прости в последний раз и помни, как любил». Кудряво в горести никто не говорил: Когда с возлюбленной любовник расстается, Тогда Венера в мысль ему не попадется. Ни ударения прямого нет в словах, Ни сопряжения малейшего в речах, Ни рифм порядочных, ни меры стоп пристойной Нет в песне скаредной при мысли недостойной. Но что я говорю: при мысли? Да в такой Изрядной песенке нет мысли никакой: Пустая речь, конец не виден, ни начало; Писцы в них бредят всё, что в разум ни попало.
