по полу. Из выемки автомата вывалился очередной стакан, подкатился к носкам её туфелек. Синтия слабо вскрикнула и отступила.
Сон, напомнила она себе. И очень жуткий сон. Их слишком было много за последнюю неделю.
Как бы там ни было, нужно было выбираться. Синтия увидела широкую лестницу, ведущую наверх. На ступеньках засохли коричневые потёки. Она поморщилась, но пересилила отвращение и пошла к лестнице, стараясь не касаться скомканных газет на полу. И не забывала краешком глаз следить за поездом, который напоминал пожилого злобного старика.
Дежа-вю. Синтия не знала этого слова, но её состояние точнее всего можно было охарактеризовать именно так. Да, она была напугана и немного заинтригована – наверное, именно способность в любом повороте судьбе видеть интригу и азарт помогли ей сохранить к концу второго десятка лет красоту и независимость. Но ей не давало покоя чувство, будто в мозгу посреди вязкой кашицы плавает нечто твёрдое и скользкое, не давая себя словить. Какое-то покрытое пылью воспоминание, которое вяло шевелилось при виде этого сюрреалистичного перрона. Синтии это не нравилось, и она ускорила шаги. Когда с величайшей осторожностью она поставила ногу на первую ступеньку лестницы, в глаза бросилась надпись в стиле граффити, нанесённая на стене над лестницей. Надпись была короткой и дурацкой.
Искушение.
Слово было выведено на бетоне. Не скабрезность, не очередное бессмысленное признание в любви, а искушение. Синтия лишь пожала плечами. Когда она снова посмотрела вперёд, то увидела, что путь загораживает человек. Его тень упала на Синтию. Она остановилась, не представляя, что делать дальше. Человек не предпринимал никаких действий, просто улыбался – дружелюбно и успокаивающе. И ей сразу захотелось улыбнуться в ответ. Если бы Генри умел так улыбаться, то она, пожалуй, могла бы и не откладывать «особую услугу» на потом.
– Привет, красавчик, – весело сказала она и с тревогой заметила, как улыбка незнакомца угасла. Лицо оставалось таким же мягким и мечтательным… но улыбка растаяла, как луч зимнего заката.
Лёгкой победы не получилось.
6
Через пятнадцать минут после того, как Генри бравурно вторгся на территорию туалета, он решился выйти. Он стоял, прильнув к двери, и вслушивался в звуки с коридора. Но так и не услышал ничего – или дверь была слишком толстой, или собаки ушли. Впрочем, имелся третий вариант: жёлтые твари умнее, чем он думает. Они притаились и ждут, когда недогадливая жертва откроет дверь.
Но Синтии в туалете не было. Генри по три раза перепроверил кабинки. Девушке некуда было уйти, но она как-то умудрилась. Может, цирковым работникам со стажем трюк не показался бы чем-то особенным, однако ни Синтия, ни Генри на фокусников не катили. Если следовать теории Синтии, то она, возможно, проснулась и теперь с облегчением потягивается на постели. А Генри остался здесь… в мире грёз. Чертовски бредовых грёз.
Он повернул ручку. Звук щелчка разнёсся грохотом крупнокалиберной пушки. Если собаки выжидают, то лучшего сигнала к действию не придумать.
Генри открыл дверь. Чем быстрее закончится этот нелепый кошмар, тем лучше. За четверть часа темнота успела ему надоесть. Зрачки требовали света, мозг хотел определённости.
Сморщённое тело по-прежнему лежало на полу. Пасть была приоткрыта; собака скалилась самодовольной ухмылкой, и язык висел между зубов рваным серым тряпьём. Кровавые следы чётко выделялись на полу. Они уходили туда, откуда пришли Генри с Синтией. Самих собак не было видно, но далеко они не уйдут. Через сто шагов коридор кончится эскалатором. Твари скоро вернутся.
Не закрыв дверь туалета (боялся, что петли заскрипят), Генри пустился бегом. Он ощутил безмерное облегчение, добравшись до «светлой полосы», где лампы были целы. После сумрака коридор казался ещё более светлым и… обесцвеченным, что ли. Ненастоящим – вот где правильное слово. Создавалось впечатление, что всё – начиная с плакатов и кончая самим Генри, – не более чем плоский двумерный образ, отбрасываемый проектором.
Рядом высились турникеты, через которые можно было спуститься на нижние платформы. Вниз Генри было совершенно незачем. Он возлагал надежды на дальний конец коридора, где должен быть выход на улицу. По крайней мере, так Генри запомнил планировку метро. Он спускался сюда нечасто. Наверное, раз в месяц, а то и реже.
А что ты будешь делать, если на той стороне тоже окажется тупик?
Генри молча прибавил шагу. О таком повороте он не думал как следует, но ответ напрашивался. Проснуться. Да, единственное, что тогда останется – проснуться и порадоваться солнечному свету за окном. Потому что такого не может быть.
– Генри! Помоги мне…
Он озадаченно повернул голову. Голос Синтии шёл будто из-под земли. Пустое здание исправно отражало крик, многократно усиливая.
– … спаси…
Генри невольно передёрнуло. Он узнал эту мольбу о помощи – уже слышал раньше. В телефонной трубке…
Но как?
Не успел в голове сформироваться совершенно бесполезный вопрос, а Генри уже стоял у турникета. При всей любви к пустым размышлениям у Таунсенда было хорошее свойство: если эта любовь мешала делу, он мог с лёгкостью послать её к чёрту.
Линч-стрит, гласили белые буквы на чёрном. Генри часто бывал на этой платформе, пока не устроился внештатным корреспондентом местной газеты и практически перестал вылезать из берлоги. Так что табличку он видел не впервые… но она была скорее незнакомой, чем знакомой. Словно её извлекли из-под руин бомбёжки и нацепили на прежнее место. Табличка равнодушно наблюдала за попытками Генри пробить себе путь. Навалившись на перегородку всем весом, он попытался провернуть шарниры силой. Металлические прутья не шелохнулись. Генри упал на колени, нагнулся и начал было протискиваться под турникет, но вовремя сообразил, что так он стопроцентно застрянет.
– На помощь!
Генри вскинул ногу на верхний прут турникета и оттолкнулся от него. Вот где пригодилась странная лёгкость тела. Он замахал руками, теряя равновесие, но изловчился и всё-таки спрыгнул на другую сторону. Едва приземлившись, Генри устремился вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Синтия была в поезде, который выглядел рухлядью полувековой давности. Тем не менее, поезд гордо обосновался на вполне современных рельсах, и свет ламп освещал цепочку вагонов с соскоблившейся краской. Засмотревшись на это чудо техники, Генри наступил на пустую жестянку, валяющуюся у подножия лестницы, и едва не ткнулся носом о пол.
– Скорее! – поторопила Синтия; в голосе появилась надежда. – Выпусти меня отсюда!
И неистово замолотила кулаками о дверь вагона. Дверь была плотно заперта. Генри видел девушку через толстое стекло. Как она туда попала?
– Успокойся, Синтия… – он огляделся в поисках чего-нибудь тяжёлого. Мусора на перроне было много, да всё мелочь.
– Пошевеливайся! – рявкнула она и лихорадочно оглянулась. – Проклятье, Генри, сделай же что-нибудь! Тут кто-то есть!
– Кто-то есть? – в вагоне, насколько он мог видеть, никого не было. Только
