В страну ледяного молчания

У нас на капитанском мостике „смотрит вперед“ лучший капитан северных морей.

— Капитану Воронину счастливого плавания, — отчеканивая каждое слово, выкрикивают студенты и рабочие.

Но капитан не оборачивается: ледокол уже в пути. За кормой ледокола гора вспененной воды.

Кинооператор, браня мешающих, вертит ручку своего аппарата.

Ледокол уже на средине реки. Начинает смеркаться. Последняя остановка в Чижовке. Шум, топот. Что случилось?

Оказалось — поймали „зайца“. Обнаружили его среди нагроможденных тюков и бочек. Ему хотелось участвовать в полярном плавании. Молодой, среднего роста, с большой головой и бегающими маленькими глазками, покрытый сплошь веснушками, втянув голову в сутулые плечи, он виновато прошел в сопровождении штурмана Ушакова к трапу, оглянулся и тоскливо сказал:

— Желаю счастливого плавания…

В 11 часов вечера прошли канал Северной Двины. Вступаем в Белое море (по створам Белой и Черной мудьюжских башен). В море зыбь. На волнах белые гребешки. Пена за кормой ледокола стала гуще и зеленей. Левый берег начал скрываться за горизонтом; оранжевый закат превратился в бледно-лиловый. Впереди, разливая неугасающий желтый свет, показался пловучий маяк. В последний раз взглянули на темные контуры хвойных лесов, на электрические отблески Архангельска.

— Прощай, земля! — звонко кричали матросы и уходили на вахту.

БЕЛОЕ МОРЕ. В ГОСТЯХ У ТЫКА-ВЫЛКИ

Краснофлотец Петров отрывисто отбивает первые склянки. Сменяются вахты.

— Закрыть трюмы, задраить иллюминаторы!

— Закрепить провизионные ящики на спардеке!

Ледокол начинает немного покачиваться. Волны яростно бьются у бортов. Терский берег, вдоль которого мы идем, закрыт мглой. Ориентируемся на мигающий свет Зимнегорского маяка. Скоро полярный круг. Оттуда курс на норд-вест, к острову Сосновцу. Недлинная остановка. Спущенная шлюпка через несколько часов доставила на борт большой моторный катер. На серых боках надпись: „Грумант“.

Грумант — древнее, связанное с арктическими легендами, название острова Шпицбергена. Матрос Юркевич в такт качке запел:

Грумант остров — страшен,
Кругом льдами обнесен,
И горами обвешен.
— Эх-э-э-э-э-э-э-э-х!

Ветер крепчает. Волны уже перекидываются за борт, обдают холодными брызгами оставшихся на палубе собак. Собаки, поджав хвосты, с пронзительным визгом убегают с кормы на нос и забиваются под „ледянки“ („ледянки“ — специальные лодки-сани, снабженные под килем парой полозьев для передвижения по снегу и льду).

Продолжаем знакомиться с судном. „Георгий Седов“, ранее носивший имя „Беотик“, построен в городе Глазго, в 1909 году, из самых лучших материалов и имеет наивысший класс — 100 A1. Во время мировой войны он был приобретен для зимней навигации в Белом море. Сейчас „Седов“ используется в ледовых разведках для Карской экспедиции, а весной — для промысла морского зверя (тюленя) во льдах Белого моря. Длина судна — 250 футов (77 метров), высота — 23 фута. Осадка — 20 футов, полная грузоподъемность — 1735 тонн, скорость — до 13 узлов. Ледокол снабжен радиостанцией с радиотелефоном. Команда ледокола — 36 человек.

Хочется спать, но соблазн увидеть новые места — велик. В дымке тумана показались сначала неясные коричневые очертания плоских берегов Новой Земли. Ветер еще усилился. Стлавшийся у гор туман разошелся. Берег как на ладони. В гости к ледоколу спешат птицы. С криком носятся над мачтой моевки (вид полярных чаек). Планируя большими крыльями, срезая прямые углы, пронесся серенький глупыш (полярный буревестник).

Осторожно подходим к ненецкому становищу в Белушьей губе. При входе в бухту „Самоед“ легли на створы, ведущие в бухту. Становище знает о нашем заходе. Оно взволновано приходом ледокола. Еще не успели отдать якоря, как от берега, подпрыгивая на волнах, к борту „Седова“ отплыла небольшая лодчонка.

Самойлович, протирая роговые очки, осматривается:

— Да это „губернатор“ острова — Сазонов.

По трапу поднялся коренастый, с криво расставленными ногами, небольшого роста представитель становища. Он был одет в вышитую косоворотку, потертую кожанку. Лицо сплошь засижено веснушками, пробивающимися даже под рыжими волосами бороды.

— Здорово, седовцы! Благодарю за заход. Чем могу служить?

Начальник экспедиции подошел к Сазонову.

— Мы к вам по пути. Земля Франца-Иосифа представляет для нашей республики не только большой научный интерес, но имеет колоссальное значение как будущее место для добычи и разведения пушного зверя.

Сазонов делает вид, будто не понимает наших намерений.

— Ну?

— Так вот, — продолжает тов. Шмидт, — нам нужны люди. Ваши охотники, приспособленные к полярным условиям, лучше других могут выполнить эту задачу.

— У нас нет лишних людей. Все заняты. Образовали промысловую артель. В Малых Кармакулах есть лишние люди.

— Хорошо, тогда мы сами поговорим с членами артели.

Две спущенные шлюпки быстро доставили нас на берег. Члены экспедиции разбрелись по острову. Стрелки, под командой Горбунова, осматривали местность, готовясь к встрече белых медведей. Руководимые Самойловичем, Шмидтом и Визе, мы обошли все становище.

Семья художника-ненца Тыка-Вылки (Новая Земля, становище Белушья губа).

— Идемте к председателю совета — тов. Тыка-Вылке.

Знакомой для многих бывавших здесь тропой идем к жилищу ненцев. Дом Тыка-Вылки, известного полярного художника-самоучки, не походит на другие. Он выглядит почти по-европейски. Из дверей высунулись и моментально скрылись детские головки.

— Идут…

В сенях и прихожей смрад соленой рыбы смешался с кислым запахом невыделанных шкур морских зверей. Со стен яркие плакаты кричали о гигиене.

Пелагея, жена Вылки, рассматривает ввалившуюся толпу. Ее привлекают большие роговые очки и запорожские усы Самойловича. Она толкает сидящую напротив старую, обрюзгшую самоедку:

— Самоловиц, Самоловиц…

Самойловича она знала давно. Он не раз проходил эти места на экспедиционном боте „Эльдинг“, но сейчас много народу, сразу не узнать.

— Самоловиц, Самоловиц, — опять к нам.

Тыка-Вылка гостеприимен: