цветком, ставя его то в одну, то в другую вазу. Для меня Наоми была женой и в то же время редкостной, очаровательной куклой, дорогим сокровищем, так что удивляться тут нечему. Поэтому дома она почти никогда не одевалась просто и скромно. Самым дорогим, роскошным нарядом была, пожалуй, черная бархатная тройка — пиджак, брюки, жилетка, — которую она высмотрела в каком-то американском фильме. В этом костюме, с волосами, спрятанными под кепи, она была грациозна и соблазнительна, как кошечка. Часто она разгуливала в одном мягком халатике или в купальном костюме, не только летом, но и зимой, для чего специально топила печку, чтобы в комнате было достаточно тепло. Одних лишь комнатных туфель, начиная с китайских вышитых шлепанцев, было не сосчитать… Чаще всего она обходилась и без таби, и без чулок, и носила эти туфли прямо на босу ногу.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Угождая во всем Наоми, исполняя все ее прихоти, я в то же время не оставлял своего первоначального намерения сделать ее идеальной женщиной. Смысла слова «идеальная» я и сам толком не понимал. По моим крайне наивным представлениям, это означало, наверное, современную, эффектную женщину, с которой не стыдно показаться где бы то ни было.
Сделать из Наоми «идеальную женщину» и в то же время всячески ее баловать — трудно совместимые занятия? Теперь-то я понимаю, как я заблуждался. Но тогда, ослепленный любовью, я этого не понимал.
— Наоми-тян, забавы — забавами, а занятия — занятиями. Если ты будешь прилежной, я куплю тебе много красивых вещей, — часто говорил я.
— Да, я буду учиться и непременно стану образованной, — с готовностью отвечала она.
Каждый день после ужина я примерно полчаса занимался с Наоми английским. Она надевала свой бархатный костюм или халат и, подбрасывая кончиком ноги ночную туфельку, развалясь, сидела на стуле, и как я ни старался делать вид, что сержусь, занятия превращались в забаву.
— Наоми-тян, ну, как ты себя ведешь? Во время занятий нужно быть посерьезней…
Наоми испуганно съеживалась и тоном маленькой девочки заискивающе тянула:
— Простите, учитель!..
Или:
— Учитель Кавай, не сердитесь на меня! — Искоса поглядывая на меня, она вдруг тыкала пальчиком мне в щеку.
Со своей стороны, «учитель Кавай» тоже не мог быть строгим с такой миленькой ученицей. Занятия кончались обыкновенно пустой болтовней и играми.
Не знаю, каковы были успехи Наоми в музыке, но английским языком она занималась с мисс Харисон уже два года и, казалось бы, уже должна была основательно его усвоить. Она прошла уже две трети хрестоматии по учебнику «English Echo», а грамматикой занималась по учебнику Канды Такэнобу «Intermediate Grammar». Это соответствовало программе третьего класса гимназии. Но, на мой взгляд, знаний у Наоми было не больше, чему ученицы второго класса. Это показалось мне странным, и однажды я отправился к мисс Харисон.
— Вы ошибаетесь. Это удивительно умное и очень способное дитя, — говорила мне, улыбаясь, толстая, добродушная старушка.
— Да, она способная девочка, но тем более странно, что английский язык она усвоила плохо. Читать она научилась, но переводить на японский язык не может, грамматику не понимает…
— Нет, нет, вы не правы, вы ошибаетесь, — твердила, прерывая меня, старая мисс. — Японцы только и думают, что о переводах и о грамматике… Это совершенно неправильно! При изучении английского языка никогда не нужно думать о грамматике и переводах. Нужно только читать и читать. У Наоми-сан прекрасное произношение, она читает отлично, и вот увидите, скоро она будет в совершенстве владеть английским…
Возможно, старая мисс в какой-то мере была права, но все-таки Наоми не знала грамматики, не умела употреблять прошедшее время, страдательный залог и, что самое главное, совсем не могла переводить с английского на японский. Она знала меньше самых плохих учеников школы. Как бы хорошо она ни читала, этого мало. Непонятно, чему же она научилась за эти два года?… Тем не менее старая мисс, не обращая внимания на мой недовольный вид, успокоительно кивала головой и по-прежнему повторяла: «Удивительно умная девочка».
Может быть, это мне только кажется, но учителя-европейцы питают своеобразную слабость к японским ученикам. Достаточно им увидеть девочку или мальчика, чуть-чуть похожих на европейцев, хорошо одетых и с приятными личиками, чтобы тотчас же назвать их умными. Старые девы в особенности отличаются такого рода пристрастием. Оттого мисс Харисон и хвалила Наоми, она уже заранее решила, что Наоми очень умна. Кроме того, у Наоми действительно было хорошее произношение, тут мисс Харисон была права. Что ж, у Наоми были прекрасные зубы, голос поставлен на занятиях по музыке, слушать ее было одно удовольствие, в этом отношении я со своим произношением в подметки ей не годился. Очевидно, Наоми обольстила мисс Харисон именно своим голосом, и старушка совсем растаяла. Старая мисс так полюбила девочку, что фотографии Наоми даже красовались на ее туалетном столике. В глубине души я был крайне недоволен методом мисс Харисон. Но в то же время ее похвала в адрес Наоми так обрадовала меня, как будто относилась ко мне самому. Но дело не только в этом — как и всякий японец, в присутствии европейца я терялся, не решаясь прямо высказать все, что думал, и когда старая мисс самоуверенно обрушила на меня свои речи на причудливо звучавшем японском языке, я так и не сказал того, что намеревался сказать. «В конце концов, у нее свое мнение, у меня свое, я сам займусь с Наоми…» — решил я про себя, а вслух сказал: «Да, конечно, вы правы. Теперь мне все ясно. Я могу быть спокоен…» — и с тем вернулся домой.
— Дзёдзи-сан, ну, что сказала Харисон-сан? — в тот же вечер спросила меня Наоми. Она не сомневалась, что старая мисс привязалась к ней, — это чувствовалось по ее самоуверенному тону.
— Она сказала, что ты способная, но, видишь ли, иностранные учителя не понимают психологию японского ученика. Хорошего произношения и беглого чтения еще далеко не достаточно. У тебя прекрасная память, поэтому ты легко запоминаешь тексты. Но смысла ты не понимаешь: твердишь как попугай. Такое ученье никакой пользы не принесет.
Я впервые бранил Наоми. Не только потому, что меня взбесило нахальное выражение ее лица, как бы говорившее: «А, что, съел?», но прежде всего еще и потому, что впервые усомнился — получится ли из нее «идеальная» женщина? Взять хотя бы английский язык — если она неспособна постичь грамматические правила, дальнейшие перспективы обучения наукам внушают немалые сомнения…
Зачем обучают в гимназии мальчиков алгебре и геометрии? Вовсе не обязательно, чтобы впоследствии они применяли эти знания на практике, это делается для развития их умственных способностей, для тренировки мозга Что касается девочек, то да, конечно, раньше от них не требовалось уметь аналитически мыслить, но теперь женщинам такое умение необходимо. Тем более оно необходимо и даже обязательно для «идеальной» женщины.
Я немного ожесточился, и если раньше мы занимались полчаса, то теперь стали работать час, а то и полтора. При этом я решительно не допускал никаких шалостей и то и дело бранил Наоми. Хуже всего была ее непонятливость, поэтому я нарочно ничего не разжевывал, а только чуть намекал, чтобы дальше она разбиралась самостоятельно: например, когда мы проходили страдательный залог, я показывал ей, как его надо употреблять, и говорил:
— А теперь переведи это на английский язык. Если ты поняла то, что только что прочитала, у тебя должно получиться… — и затем молча, терпеливо ждал ответа. Услышав неправильный ответ, я не указывал, в чем ошибка, а говорил: — Выходит, ты не поняла? Ну-ка, прочти еще раз правило грамматики!
Я повторял с ней по нескольку раз одно и то же. Но если и тогда она все же не понимала, я выходил из себя и повышал голос.
— Наоми-тян, почему ты не можешь уразуметь таких простых вещей? Сколько раз ты это повторяла и все-таки не поняла! Где у тебя голова? Харисон-сан говорила, что ты умна, а я вовсе так не считаю. Если ты
