Маркевич, Болеслав Михайлович — романист (1822–1884). Происходил из польской семьи; детство провел в имении отца в Волынской губернии. Получив под руководством француза-гувернера тщательное литературное образование, Маркевич поступил в одесский Ришельевский лицей, где окончил курс на юридическом отделении. Службу начал в министерстве государственных имуществ; в 1848-53 годах был чиновником особых поручений при московском генерал-губернаторе, затем служил в государственной канцелярии и министерстве внутренних дел; в 1866 г. перешел в министерство народного просвещения чиновником особых поручений; позднее был членом совета министра. Занимательный рассказчик, прекрасный декламатор, устроитель домашних спектаклей и пикников, типичный 'чиновник особых поручений' на все руки, Маркевич был принят в аристократических сферах. В 1875 г. карьере его был положен неожиданный конец; его в 24 часа уволили от службы. Выяснилось, что он получил 5 тысяч рублей за то, что 'содействовал' отобранию 'Санкт-Петербургского Ведомства' от В.Ф. Корша и передаче их в другие руки. Увольнение его произвело большую сенсацию, особенно в виду того, что за несколько месяцев до того Маркевич, всегда говоривший в своих произведениях об 'утрате идеалов', 'чистом искусстве', 'мерзостном материализме' и т. д., поместил корреспонденцию в 'Московских Ведомостях', где всех либеральных журналистов обозвал 'разбойниками пера и мошенниками печати'. Поработав некоторое время в 'Голосе', где писал воскресные фельетоны под псевдонимом 'Волна', Маркевич стал усердным поставщиком романов и повестей для 'Русского Вестника', где напечатал обширную 'трилогию': 'Четверть века назад' (1878), 'Перелом' (1880) и 'Бездна' (1883 — 84; неокончена). В 'Московских Ведомостях' он помещал корреспонденции (за подписью 'Иногородный обыватель'), в которых давал полную волю своему озлоблению против петербургской журналистики и ее любимцев. Одна из них, в которой он, после оваций, выпавших на долю Тургенева в 1879 г., обвинял великого романиста в 'кувыркании' перед молодежью, послужила предметом шумного литературного инцидента. При всей своей кротости, Тургенев не выдержал и ответил письмом к редактору 'Вестника Европы' ('Сочинения', том Х), которое заканчивалось такой характеристикой 'Иногороднего обывателя': 'И как подумаешь, из чьих уст исходят эти клеветы, эти обвинения!? Из уст человека, с младых ногтей заслужившего репутацию виртуоза в деле низкопоклонства и 'кувыркания', сперва добровольного, а наконец даже невольного! Правда — ему ни терять, ни бояться нечего: его имя стало нарицательным именем, и он не из числа людей, которых дозволительно потребовать к ответу'. Вскоре после смерти Маркевича было издано собрание его сочинений (Санкт-Петербург, 1885; 2-е издание, Москва, 1911). Значительнейшая их часть написана в 70-х годах, после того как шум, поднятый 'Мариной из Алаго Рога' (1873), побудил Маркевича обратить внимание на свои беллетристические способности. В 1880-х годах имела некоторый сценический успех драма 'Чад жизни' (или 'Ольга Ранцева'), выкроенная из 'Перелома'. Художественное дарование Маркевича само по себе не принадлежит к числу крупных. Те из его сочинений, где нет острой приправы тенденциознейшего освещения общественной жизни 60-х и 70-х годов, совершенно затерялись в массе журнального балласта, а в тех произведениях, которые читались в силу посторонних искусству соображений, все чисто художественное, за немногими исключениями (таков, например, тип интриганки Ольги Ранцевой в 'Переломе'), довольно ординарно. Воюя с движением 60-х годов, извратившим 'чистое искусство' введением 'тенденции', Маркевич, однако, очень хорошо понял, какие преимущества дает тенденциозность писателю, неспособному обратить на себя внимание непосредственно-художественными достоинствами. Маркевич — самый тенденциозный писатель из всей 'плеяды' 'Русский Вестник', избравшей своей специальностью дискредитирование русского либерализма. По определению автора наиболее обстоятельной статьи о Маркевиче, К.К. Арсеньева, он обратил роман в 'орудие регресса'. Все, что проповедовалось в передовых статьях 'Московских Ведомостей', находило эхо в произведениях Маркевича, причем он пускал в ход средство, недоступное публицисту — извращенное и порой прямо пасквильное изображение нелюбезных издателю 'Московских Ведомостей' лиц. Это сообщало произведениям Маркевича пикантность и давало ему читателей. Под прозрачными псевдонимами он выводил крупных государственных людей, и средняя публика, всегда интересующаяся интимной жизнью высокопоставленных лиц, набрасывалась на сенсационные разоблачения Маркевича с тем же жаром, с каким публика немецкая читает Грегора Самарова и других авторов, пишущих романы на сюжеты из 'современной истории'. Если верить его трилогии, столь мало оправдывающей свое заглавие: 'правдивая история', государственная измена охватила в 60-х и 70-х годах не только общество, но и высшие сферы правительственной власти, не исключая министров и членов государственного совета. Прокуроры и жандармы не преследуют, а покровительствуют крамоле, исправники — друзья пропагандистов и т. п. Прогрессивная молодежь — собрание жалких трусов, невежд и глупцов, для которых, по убеждению положительного лица трилогии проповедника 'сильной власти' Троекурова — есть только один путь вразумления: нагайка. — Ср. К.К. Арсеньев 'Критические этюды' (часть II); 'Русский Вестник' (1886, № 3 и 4). С. Венгеров.