которых мне неизвестно».
Кроме того, пришлось исключить и Эмиля. При всем своем обаянии Эмиль, дипломат нашей группы, был магнатом или, в крайнем случае, на пути к тому, чтобы стать им снова. Рик был почти магнатом, Кертис и Азиза тоже не нуждались в деньгах. Собственно говоря, меня несколько удивили люди, записавшиеся в этот тур. Разумеется, я ожидала любителей истории и археологии, и это была не поездка за покупками, но и не роскошный пикник, просто — как его описывал Клайв? — познавательный и очаровательный. Но мы каким-то образом привлекли нескольких настоящих богачей.
Итак, если мотив был пока что неясен, то кто имел возможность совершить кражу? Я прошлась по первому этажу и осмотрела верхний коридор. Благодаря тому, что здание представляло собой крытый портик, снизу были видны двери комнат большинства постояльцев. Все, кроме моей и Сьюзи с Кэтрин. Наши комнаты находились в маленьких коридорах в разных концах здания. Да, можно было увидеть, как кто-то проходит по большому коридору мимо комнат, но вор мог юркнуть в маленький коридор, а потом в их комнату.
Когда я стояла там, Сьюзи окликнула меня сверху, потом сбежала вприпрыжку поговорить.
— Кэтрин спит, — прошептала она, словно та могла слышать нас. — Я сидела там, раздумывала о том, кто из членов группы мог это сделать, — продолжала она, предложив мне жестом сиденье в гостиной. — Я знаю, что не я, и не думаю, что вы, потому что вы были здесь, когда мы с Кэтрин спустились к ужину, и потом никуда не уходили. Как думаете, кто?
— Понятия не имею, — призналась я.
— Быть может, все прояснится, если мы узнаем, кто покидал двор, — продолжала Сьюзи. — Я знаю, уходила Азиза, и вместе с ней Кертис. Бен тоже уходил, когда Честити облила его вином. Из тех, кто сидел за моим столом, только она никуда не уходила со двора, может быть, и ее мать, хотя даже она как-то пошла выпить ликера. Клифф и Эмиль куда-то уходили, но возвратились в разное время, значит, не постоянно были вместе, — сказала она и сделала очень краткую паузу, чтобы перевести дыхание. — Азиза уходила еще раз с Бетти, они пошли в сад посмотреть на городские огни. Рик уходил на какое-то время. Не следует говорить этого, но я была рада, что этот человек ушел на несколько минут. Он зануда. Не знаю, куда он ходил, и не спрашивала. Была уверена, что, если спрошу, он ответит, что звонил в Японию, узнавал, какой там курс акций, а я слышать этого не могу. Накажи меня Бог за мои слова, но это правда. Кажется, Рик говорил, что пошел за аспирином или чем-то еще и видел в коридоре Мухаммеда?
— Сперва он сказал, что пошел наверх позвонить в Монреаль, узнать о положении своего портфеля акций, и еще говорил, что ходил принять аспирин. Он уходил дважды?
Было несколько странно вести этот разговор с подозреваемой номер один, у Сьюзи были и мотив, и возможности, поскольку у нее имелся ключ — но если кто и замечал происходившее, то она, и, более того, была готова говорить об этом.
— Может быть, — ответила Сьюзи. — Не знаю. Но вы в самом деле считаете, что можно исключить Честити? Она вызвала суматоху, облив Бена вином и едва не сбила меня с ног своим стулом. Может, это была отвлекающая тактика, чтобы ее мать могла взбежать наверх и совершить кражу. Я пытаюсь припомнить, была ли Марлен в это время во дворе. Вы не помните?
— Нет, — ответила я. Если то была отвлекающая тактика, то подействовала на меня очень эффективно. Я была так заворожена узором винных пятен на свитере Бена, что ничего больше не видела. Честити ухитрилась основательно разукрасить беднягу. Он отнесся к этому очень добродушно. Разумеется, существовала возможность, что Бен воспользовался таким случаем, но ему пришлось бы действовать очень быстро, чтобы успеть переодеться, а потом совершить кражу в другой комнате.
— Почему-то я не думаю, что Честити действовала умышленно, — сказал я.
— Пожалуй, нет. Заметили вы, как Нора избежала столкновения с Честити в отличие от меня, медлительной и старой? У этой женщины превосходная реакция.
— Видимо, дело в том, что она бегает трусцой, — сказала я. Это был самый неотразимый довод, какой я слышала в последнее время, для возвращения к таким пробежкам: чтобы не лишаться сознания от удара рюкзаком Честити Шервуд. Несколько минут я даже носилась с мыслью пораньше встать завтра утром и пробежаться.
— Мне нужно поспать, — сказала я, отбросив эту мысль. — Этим вечером мы не решим ничего.
— Кажется, мы рассмотрели всех, за исключением Честити. Что нам делать? — спросила Сьюзи.
— Думаю, продолжать наш тур, но держать глаза и уши открытыми, — ответила я.
Так мы и поступили.
— Вот здесь все и начиналось, — сказал Брайерс. Мы стояли на вершине холма Бирса, вокруг нас был город Тунис, позади вода Тунисского залива, а за заливом холмы мыса Бон. — Это фундаменты одного из самых значительных городов древнего мира, великого города Карфагена. История его начинается с любовного мифа. Может быть, трагичного, но, тем не менее, любовного. Это миф о женщине по имени Элисса.
В то время, о котором я веду речь, в девятом веке до новой эры, на всем Средиземном море, — продолжал он, указав на него широким жестом обеих рук, — вплоть до Геркулесовых столпов и дальше, господствовала торговая нация, которую мы называем финикийцами. Сами они так себя не называли. Собственно говоря, мы не знаем их самоназвания, возможно, ханааниты.
Как бы то ни было, мы знаем, что эти люди контролировали почти всю средиземноморскую торговлю из города-государства Тира, располагавшегося на территории нынешнего Ливана. Они были замечательными моряками, овладели искусством астрономической навигации, хорошо знали течения и ветры Средиземного моря. Ни один другой народ того времени не мог сравниться с ними в мореплавании.
В то время Тиром правил царь по имени Маттан.[15] У него были дочь и сын, и он выразил свою волю совершенно ясно. По его смерти Тиром должны были править совместно они оба. Можно сказать, что Маттан был человеком, опередившим свое время. Однако когда он умер, народ захотел одного правителя.
— Можно догадаться, кого они выбрали? — спросила Марлен.
— Люди выбрали сына, — продолжал Брайерс.
— Неужели? — язвительно усмехнулась Марлен. — Я бы ни за что не догадалась.
Фоном ее лицу служил древний город, за ее спиной светило яркое солнце, поэтому часть лица находилась в тени. Я поняла, что Марлен находится во власти непреходящего цинизма, приведшего к появлению резких морщинок у ее глаз и губ. Честити съежилась от тона матери.
— Сына звали Пигмалион, — сказал Брайерс. Ветер ерошил остатки его волос. Он был привлекательным мужчиной, проводящим много времени под открытым небом, лицо и руки его покрылись загаром — такие нравятся женщинам. Нора тоже заметила это. И неотрывно уставилась на него. Потом Клифф и Кэтрин засмеялись, услышав их, Нора отвернулась от Брайерса и снова встала рядом с Клиффом, словно получив напоминание о своем долге.
— Пигмалион! — воскликнула Честити. — Я о нем слышала.
Я с облегчением заметила, что она впервые с начала нашего путешествия выглядит заинтересованной.
— Сестру Пигмалиона звали Элисса, — продолжал Брайерс. — Она была замужем за верховным жрецом Тира, человеком по имени Закарваал.[16] В Тире верховный жрец был вторым по могуществу человеком после царя. Возможно, царь думал, что Закарваал представляет собой для него угрозу, или просто был охвачен алчностью. Так или иначе, Пигмалион повелел убить его. Элисса бежала из города с несколькими своими сторонниками и пустилась в плавание. Сперва остановилась на Кипре, прибавила к своей свите несколько храмовых жриц, затем, путешествуя от порта к порту, нашла это место на северном побережье Африки.
Когда Элисса и ее приверженцы прибыли сюда, их встретили местные жители, возглавляемые вождем ливийского племени Ярбом. Она попросила продать ей земли, Ярб согласился продать столько, сколько покроет шкура вола. Элисса, умная, никогда не уклонявшаяся от вызова женщина, разрезала шкуру на тончайшие полоски и окружила ими этот холм, который теперь называется Бирса по греческому слову, означающему «воловья шкура». Здесь, на этом холме, в восемьсот четырнадцатом году до новой эры, она основала Карт Хадашт, или Новый город, который мы теперь называем Карфагеном. Карт Хадашт был не первым городом, который финикийцы основали на северном побережье Африки, и не последним. Но бесспорно самым значительным, в конце концов превзошедшим Тир величием и могуществом. Его жители, которых мы теперь называем карфагенянами, господствовали на Средиземном море много столетий. Он стал культурным, многонациональным городом храмов и рынков, мастерских и красивых домов. И достаточно сильным, чтобы противостоять римскому Джаггернауту[17] в течение очень долгого времени.
— Вы же говорили, что это трагичный миф, — с надутым видом сказала Честити. Все засмеялись. От гнева или смущения она покраснела.
— Погоди, — улыбнулся ей Брайерс. — Какое-то время оба эти народа, финикийцы и ливийцы, жили в согласии. Женщину, которая была в Тире Элиссой, стали звать в Северной Африке Дидоной, то есть Странствующей, и под этим именем она вошла в историю. Потом Ярб захотел взять Элиссу в жены. Она, все еще верная покойному мужу, ответила отказом. Когда мольбы не возымели действия, Ярб прибег к угрозам, заявил, что если она не согласится, он перебьет всех ее приверженцев. Элисса сложила громадный костер, словно для величественной церемонии. И это была величественная церемония. Постарайтесь представить себе это: весь народ, собравшийся, чтобы увидеть возжигание громадного костра, Дидону в великолепных одеяниях основательницы города. Возможно, Ярб и его люди стояли в отдалении, наблюдали и ждали, Ярб в страстном предвкушении предмета вожделений, который должен ему достаться. А потом, когда пламя стало лизать дрова, вздымаясь с треском и с тучами искр все выше и выше, Элисса Дидона бросилась в костер, ставший для нее погребальным. Чтобы не покориться Ярбу, чтобы не изменить покойному мужу, Дидона принесла себя в жертву.
— Достаточно трагично для тебя, Честити? — шутливо спросил Эд. Но та стояла, ошеломленная этой историей. Я увидела, как из уголка ее глаза покатилась по щеке слезинка. Она была одинокой, впечатлительной девушкой.
— Самое поразительное в этом мифе, — продолжал Брайерс, — что кое-что в нем может быть правдой. Поскольку археологические находки здесь не древнее восьмого века до нашей эры, они придают некоторую достоверность преданиям об основании Карфагена. Мы знаем, что во время правления Пигмалиона в Тире был политический переворот, знаем, что он царствовал в то время, которое традиционно приписывается основанию Карфагена. Знаем также, что огненные жертвоприношения были у карфагенян важным ритуалом, что во времена большой опасности они могли приносить в жертву даже собственных детей и что жена последнего карфагенского правителя бросилась в огонь вместе с детьми, чтобы не попасть в плен к римлянам при падении города в сто сорок шестом году до нашей эры. Как бы то ни было, миф о Дидоне — о ее путешествии, верной любви к мужу, о ее отваге и трагической смерти — дошел до нас через века.
Римлянам этот миф понравился, в чем мы уверены, поскольку они приняли его как свой собственный, с некоторыми изменениями, которые соответствовали их особому, эгоистичному взгляду на историю. Для среднего римского гражданина Рим представлял собой центр вселенной, — продолжал с улыбкой Брайерс.
— Писавший в первом веке до новой эры Вергилий, один из великих древнеримских поэтов, начал повествование об основании Рима со слов
Все засмеялись.
— Официальная часть нашего тура по медине Туниса окончена, — сказала я группе некоторое время спустя. — Теперь у вас есть время ознакомиться с ней самостоятельно, немного походить по магазинам или посидеть в кофейне, понаблюдать за жизнью вокруг.
— У меня есть карта этого района для каждого, — сказала я и раздала их. — Вы находитесь здесь, — я подняла карту и указала, — на рынке фесок, и если кто-нибудь хочет купить красную шапочку, далеко ходить не нужно. А вон там, — я указала снова, — находится кафе «Шаушен», самая старая кофейня в Тунисе. Есть еще кафе «Мрабат» на Турецком рынке, который находится вон там. Оно построено над могилой святого. Для самых смелых на медине есть общественные бани, называются они
