— Позвольте нам, уважаемые, горячо рекомендовать собакоголового павиана. Оба они в саду… Павиан и пан шеф!
Так, благодаря Юльче я познакомился с братьями Шнейдер, артистами, выступавшими во многих цирках. У младшего была ученая свинья, что кормило его три года кряду. Потом он лишился ангажемента, свинью съел и заделался неуязвимым факиром. Но однажды он таки ухитрился себя поранить, амплуа факира забросил и теперь вместе со старшим братом выступал клоуном. Господин Шнейдер-младший повел разговор о том, что им нужно какое-нибудь животное, которое бы их дополняло.
Между тем Чижек вернулся со двора, где у нас был сарай. В тот день Юльча в наказание сидела под замком, потому что ей каким-то образом удалось дорваться до рояля и разобрать его. Правда, не полностью, но зато со скоростью много большей, нежели бы это удалось искусному мастеру-настройщику.
Юльча, эта добрая душа, приволокла с собой черные и белые клавиши, так что в рояле теперь образовались весьма приятные промежутки. Лично я был ей за это благодарен, потому что к нам дважды в неделю ходила заниматься дочурка нашего бухгалтера. Но сам бухгалтер прятал в рояле бутылку контушовки, которую Юльча, воспользовавшись случаем, не преминула выпить. Так что мадемуазель Юльчу пришлось запереть на замок, чтобы, войдя в раж, она еще чего-нибудь не выкинула.
Измученный вид моего слуги при возвращении из сарая не внушал особой радости. Чижек отвел меня в сторону.
— Пан шеф, — запричитал он, — наверно ничего не выйдет. Насосалась наша обезьянка молочка… от бешеной коровки.
Я сказал, чтобы он оставил свои пошлые каламбуры при себе и поскорей перешел к сути дела.
— Пойдите, попробуйте с ней сговориться, — продолжал Чижек с отчаянием в голосе, — ни за что не хочет одеваться! Сначала я на нее надел платье со шлейфом, но она поверх этого захотела натянуть свой тирольский костюмчик. Тогда я сказал, что если ей так хочется показаться господам в тирольском виде, то, пожалуйста, почему бы и нет, но сначала я сниму с нее бальное платье. Она послушалась, но когда на ней уже был тирольский костюм, опять захотела одеть свой женский туалет. Тогда я взял и раздел ее совсем. Вот я принес. Хоть покажем этим господам, как она хорошо одевается…
— Но это еще не все, — продолжал Чижек печально. — Тогда я решил, пусть господа хотя бы увидят, как она умеет ездить на велосипеде. Несу велосипед, а Юльча на него уселась, выехала за ворота, махнула на другую сторону и укатила.
— Удрала и все, — добавил он подавленно, — и они нам теперь ни за что не поверят, что у нас вообще есть такая тварь.
Конечно они нам не поверили. Тщетно Чижек показывал Юльчино бальное платье, тирольский костюмчик и бутылку, из которой она пьет.
Младший держал себя с жутким нахальством.
— Под это мы вам никакого задатка не дадим! — разорялся он. — Верблюд у вас где-то в Пльзне, кенгуру в заповеднике, а теперь еще в довершение всего вдруг укатывает на велосипеде собакоголовый павиан! И как раз тогда, когда вы должны его нам показать… Весьма странное стечение обстоятельств, сударь!
А старший что-то все время бубнил насчет мошенничества и под конец иронически воскликнул:
— Господа даже показывают бутылку, из которой пьет павиан… Но ведь это самая обыкновенная бутылка из-под пива!
Они ушли, в резких выражениях высказываясь по поводу несолидности нашей фирмы. В воротах тот, что помоложе, обернулся и, остановив совершенно незнакомого человека, сказал, показывая на меня:
— У этого господина укатил на велосипеде собакоголовый павиан.
Юльчу я напрасно прождал до поздней ночи. Утром я услышал из сарая голос Чижка:
— Вернулась все-таки! Куда ты девала велосипед? Нет, ты мне только скажи, куда ты девала велосипед?
Юльча не признавалась.
Сидя на лавочке перед домом, я проводил с Чижком деловое совещание. Мой помощник представлял отчет за неделю, баланс разных несчастных случаев, которые вместо лаврового венка венчали деятельность нашей фирмы.
— Когда в понедельник сбежал тот злой бульдог, — вспоминал Чижек, — я сразу подумал: ничего себе, здорово неделя начинается!
— Из-за него, Чижек, у нас были большие неприятности.
— Ясное дело, пан шеф. Я, когда пошел его ловить, уже тогда знал, что что-нибудь случится. Я же не мог знать, что приведу чужую собаку. Ведь у того бульдога голова была точь-в- точь, как у нашего. И злой был ужасно, когда я его тащил от лавки, где он поджидал свою хозяйку. А в газетах даже опровержение дали, что мы крадем собак. Он мне, правда, говорил, — пан комиссар в участке, — что это не в счет, что за такую ошибку все равно полагается по носу, но только я бы хотел видеть, как он отличит бульдога от бульдога, если не отличил правого от виноватого.
Чижек весьма практично вытер рукавом слезу и нос одновременно.
— Я всегда говорю, пан шеф, если в понедельник удерет хоть одна собака, то потом всю неделю будут пропадать одна за другой. Как тогда, сразу после этого, во вторник, лохматый пинчер того инженера… Помните, он его к нам привел, чтобы за десятку отучить кусаться. Я ему сразу сказал, что он даже за двадцатку не отучится людей цапать, лучше бы его оставил дома. Но ведь вы, пан шеф, такой добряк и чего только не сделаете, чтобы фирма имела рекламу! А пинчер тут же во вторник смылся. Я думал, пес пошел домой, и позвонил пану инженеру по телефону, что его Боек уже топает к себе. Сегодня суббота, а собака еще не вернулась. Мы еще с ним хлопот не оберемся, пан шеф, я с этим не хочу ничего иметь; утром звонил пан инженер, что, мол, думает, что мы его собаку продали, как сыновья Иакова продали Иосифа. В среду пришлось закопать половину ангорской кошки, которую сожрали виверры. Я же вам говорил, давайте посадим этих виверр в железные клетки, не то они прогрызут ящик и доберутся до ангорской кошки. Что они хотят мяса, а не только салатных листьев. Ведь у них кровожадность на глазах написана. Когда я совал им в ящик салат, они сделали себе такое логово и зыркали на меня оттуда, аж страх брал. А ведь такие махонькие зверюшки. Так бы и съел их в один присест пяток…
— Вы их съели?
— Только трех, пан шеф, тех, которых я пристукнул прямо на кошке. Остальные четыре удрали. Мы их с кучером сготовили с лучком. Мясо у них беленькое, только немножко отдавало дичиной — оттого, что они так дико набросились на кошку. В четверг мы удачно продали парочку декоративных фазанов. У самца не хватало немного перышек в хвосте, которые у него выдрала такса. Я бы мог вырвать несколько перьев из хвоста у павлина и пришить их фазану, да вспомнил про вас, пан шеф — что-то вы скажете, когда в субботу вернетесь домой и увидите павлина такого изукрашенного. И потом, я думаю, это была бы просто несолидная сделка. В пятницу мы продали одну русскую борзую, а одна сбежала. Пан бухгалтер сказал, что в таком разе это аннулируется.
Итак, вот каким был баланс за неделю моего отсутствия. Я уезжал в Дрезден, намереваясь купить что-нибудь стоящее из тамошнего зоопарка, который ликвидировали. За восемьсот марок мне там предложили старого, хромого, облезшего льва. Даже дай я его обить новой шкурой, хромым он бы остался все равно. Правда, у него было славное прошлое: десять лет назад он растерзал в одном цирке свою укротительницу. Но на что он годен теперь? Кто его нынче купит? И все же кое-что я в Дрездене купил. Фараонову мышь! Это зверек много меньше льва. Мышь поместилась под пальто, чтобы на границе мне не пришлось платить пошлину. Кроме того, это имело еще и то преимущество, что с ней мне дали в поезде отдельное купе. Фараонова мышь, видите ли, очень несчастное животное. Брэм включил ее в число хорьковых хищников, а те отнюдь не издают благоуханного аромата. Что же ей, бедняжке, прикажете делать?
— Послушайте, Чижек, — обратился я к своему верному слуге, — будьте добры, объясните мне, пожалуйста, почему это Юльча, когда я показывал ей фараонову мышь, сначала что-то пробурчала, а через минуту появилась с золотым пенсне на носу? Правда, вы говорили, что за время моего отсутствия Юльча ничего не натворила, но все же опасаюсь, что это пенсне означает что-то недоброе.
— Только не извольте пугаться, — ответил Чижек. — Пенсне не принадлежит никому из персонала. Это у нас была баронесса Добрженская, приезжала сделать заказ на шесть охотничьих собак. А нас ей рекомендовала княгиня Коллоредо-Мансфельд. Но когда баронесса приехала, сразу прибежала Юльча, прыгнула ей на спину и сняла у нее с носа пенсне. А когда мы привели баронессу в чувство, она уехала и заказ взяла обратно. Странная баба, брезговала после обезьяны надеть пенсне на нос! А по мне, так ничего страшного не произошло.
Чижек снова получил подзатыльник.
Бывали дни, когда Чижек впадал в задумчивость. Такое углубление в себя обычно, как правило, предвещало большие события. Если к тому же у него пробуждалась жажда знаний, то это неминуемо предвещало несчастье.
Однажды, когда я возвращался домой, он стоял у ворот и, пребывая в глубокой задумчивости, спросил меня, какая-такая, собственно, есть на водокачке машина, чтобы закачивать воду на такую высоту, как стоит наш дом. Я объяснил ему физический закон сообщающихся сосудов.
— Ладно, — сказал Чижек, — это я уже понял, это большой напор. А вот нельзя ли чего-нибудь придумать, чтобы остановить воду?
— Как так? — спросил я.
— Да так, пан шеф. Я, понимаете, думаю, не вредно изобрести что-нибудь такое, чтобы автоматически закрывать водопровод… если случится такое несчастье, что кто-нибудь открутит кран и воду нельзя остановить. А то очень неприятно, если вода затопит весь дом.
Я потребовал, чтобы он немедленно сказал, почему его интересуют такие странные вещи.
— Не думайте, пан шеф, — продолжал Чижек меланхолически, — что мне это пришло в голову просто так, с бухты-барахты. Что это было бы очень практичное изобретение, — это я подумал, когда увидел, как Юльча крутит водопроводный кран в коридоре на втором этаже. Я, конечно, знал, что силенка у нее есть, но что она его открутит так быстро, этого я никак не ожидал. Я считал, ей придется повозиться дольше, а на самом деле не успел я сходить за кучером, чтобы он тоже пошел посмотреть, как Юльча уже открутила кран и уселась на крыше, на мостике возле трубы. Вы бы, пан шеф, в жизни не сказали, что водопровод нельзя закрыть! А как вода течет по лестнице — прямо водопад. Внизу в кухне уже плавает скамеечка для ног. Лавка стала тяжелая и стол тоже. Но пока ничего, еще держатся. Хотя уже прошло больше часу. Кучер говорил, что наверно провалится потолок. Так что мы перебрались в безопасное место.
Чижек печально показал на свой чемодан у забора.
Я установил, что Чижек все изображал в слишком мрачном свете. Потолки действительно промокли, но непосредственная опасность не угрожала. Потолок в кухне рухнул уже после ухода строительной комиссии, заверившей нас, что все в полном порядке. В моей комнате потолок вообще не обвалился; правда, его пришлось подпереть несколькими деревянными столбами. В вечернем сумраке это выглядело особенно приветливо, как колонны в небольшом греческом храме.
Вот только мебель развалилась в тех местах, где ее отдельные части были скреплены клеем, что дало мне возможность замечательно коротать длинные зимние вечера: из расклеившегося письменного стола, комода и платяного шкафа я составлял совершенно новую обстановку.
Однако, признаюсь, я все же с некоторой опаской следил, не появится ли снова на лице у Чижка меланхолическое выражение.
Примерно через месяц после того, как он перестал заговаривать со мной об автоматической задвижке для водопровода на случай, если кто-нибудь открутит кран, я пошел взглянуть, привел ли Чижек в порядок одного королевского пуделя, которого нужно было наголо остричь, потому что у него оказалось неимоверное множество блох. Чижек это вечно откладывал, считая, что все блохи во время стрижки перескачут на него.
Тщетно я ему толковал, что блохи обязательно перемрут, если он пуделя сначала хорошенько выкупает. Чижек со всеми спорил, что они опять оживут. Он придумывал самые фантастические подробности. Я даже слышал, как он, божась, рассказывал кухарке, что знает одну щуку, на которой, когда ее вытащили из воды, были миллионы блох.
Наконец он все же решился остричь пуделя на улице, когда дул ужасно сильный ветер. Чижек объяснял это тем, что блохи — насекомые очень легкие и ветер их унесет.
Когда я подошел к месту, откуда раздавался голос Чижка: «Не проси, все равно не поможет!», — на его лице я вновь обнаружил уже знакомое мне выражение подозрительной
