есть от святейшей Католической Церкви. Даже угроза отлучения не отвратит его от еретических планов, а народ его — от горделивого лицемерия.

Всеохватывающий надзор, таким образом, жизненно важен, если экономист должен поставить торговлю и коммерцию на службу двух других сфер. В равной степени важно: по мере того как предприятия окажутся под началом Управителя, государство в целом должно становиться единственным торговцем, опираясь в переговорах с другими на всю силу экономической мощи государства. Тогда расширение границ для государства станет легкой задачей. Со временем экономист может передать надзор за сферой менее крупным торговцам, производителям и прочим. Но если в будущем он пожелает более полной власти, то достаточно будет вызвать призрак разложения, указав на секту отверженных, с тем чтобы вновь вернуть себе бразды правления. Таким образом, расширение границ и незыблемость будут исправно следовать за естественными приливами и отливами в коммерции и торговле.

Говоря коротко, созидание из хаоса требует неукоснительного надзора в пределах каждой из сфер. Уничтожать врагов и пестовать направленную ненависть — значит управлять сферой политической; устранять всякое соперничество в пределах государства, с тем чтобы превосходить в соперничестве иные государства, — значит управлять сферой экономической; а взращивать страсть к сокрушению и праведность посредством образования — значит управлять сферой общественной. Расширение границ станет естественным отпочкованием такого управления и обеспечит долговечную незыблемость.

XVII. Войско

Я никоим образом не повредил бы замыслу и целям моей книжки, если бы теперь завершил ее, вполне удовлетворенный тем, что и в идеях, и на практике представил средства, коими созидается незыблемое государство. Все же остаются еще две темы, на разговор о которых уйдет побольше чернил. Первая — это войско, коему мессер Никколо посвятил почти половину своего небольшого трактата. Осыпая ли проклятиями использование наемников, превознося ли доблесть одного из многих героев своих, мессер Никколо описывает искусство управления государством в терминах военной готовности и воинского умения. По сути, он утверждает, что государству для достижения незыблемости вполне достаточно иметь хорошее вооружение и хорошие законы. Возможно, правда в этом есть. Он приводит тьму примеров надлежащего и негодного использования войска при охране границ, создании империй и прочем. Он, следовательно, настаивает, чтобы искусство войны (и, таким образом, власть над войском) надежно покоилось в руках государя.

Все же мессер Никколо, видимо, странным образом забывает, что без притягательной и умудренной фигуры во главе войска армии склонны превращаться в бродячие банды головорезов и пропойц, которые с равной легкостью лишают девственности дочерей и союзника, и врага. Он, видимо, в равной степени не желает признавать, что солдаты противятся здравомыслию и охотнее следуют за тщеславным хвастуном, нежели за умелым мудрецом. Как раз это-то и делает их столь опасными. Ибо всего-то и нужно, чтобы в их рядах появился один-единственный муж, кто проявит способность предводительствовать, — и они с готовностью примутся раскармливать его честолюбие, пока вокруг не останется ничего, кроме булыжников под ногами. Еще хуже, если таковых мужей окажется двое: тут государство, скорее всего, выстрадает медленную смерть в гражданской войне. Говоря коротко, люди военные ничем не отличаются от прочих людей, за исключением того, что в их руках есть смертоносное оружие и что гордыня с суетностью делают их угрозой для всех.

На сей случай — слово совета. Остерегайтесь солдат. Используйте их только как орудие, поскольку нет у них ни ума, ни стойкости, ни способности для созидания государств. Стоит военным раз поверить, будто власть в их руках, мало что удержит их от разрушения государства. Армия, следовательно, для тех, кто надзирает за сферами, должна уподобляться служанке. Не бойтесь уничтожать тех в войске, кто начинает обрастать слишком большой когортой сподвижников, либо тех, в ком заметны любые признаки честолюбия.

XVIII. Право

Последняя для нас тема есть вторая часть заповеди мессера Никколо о незыблемости: закон и право. Я приберег ее под конец, поскольку не верю (во всяком случае, настолько, насколько в том признавались ученые писатели до меня), будто закон способствует благоденствию государств. По большей части рассуждения предшественников моих сводились к тому, что право, или закон, оберегает народ и возвеличивает свободу. Однако свобода — опасное оружие в руках народа. Чернь не способна делать различие между дозволенностью и вольностью и, чаще всего считая свободой вседозволенность, предается ей и влечет государство к анархии. По этой причине работа закона должна направляться на ограничение свободы. Принять это за цель права не составит труда, как только образовательные заведения станут выпускать молодых людей, разделяющих взгляды Блюстителя и считающих страсть по незыблемости более вдохновенной, нежели суетное желание вольности или чего-то в том же духе. Однако на начальных стадиях нового государства такая цель права не очень-то легко отыщет подобающий отклик в нраве народном. Истоки трудностей в том, что народ (как его тому и учили) не перестанет верить, будто незыблемость проистекает из закона. Новое государство должно быстро исправлять сие ложное верование.

Закон есть отражение людской воли. Не более того. Нет в нашем мире никакой высшей заповеди, по какой выверялась бы правота либо ошибочность всякого закона. Одна лишь кара утверждает справедливость всех деяний. Таким образом, как право, так и наказание произвольны, поскольку создаются в угоду политической, экономической и общественной целесообразности. Законы не более надежны, чем люди, их создавшие, незыблемость же никогда не сможет покоиться на человеческой прихоти.

Однако не отбирайте право у народа. Право подобно отслужившему свой век одеялу, в какое кутается народ. Даруйте ему ребячью его святыню, превозносите законы, утверждайте время от времени новые, отменяйте старые, всегда оставляя народ в убеждении, будто за благополучие и процветание государства он должен благодарить законы. Более того, будет лучше, если сохранять право в простоте. То-то делать, а того-то не делать. Что карать, что поощрять. Пусть народ понимает: без права, без законов ему самому придется командовать государством, устанавливать ограничения на те или иные действия, следить за всеми вокруг. Люди с охотой переложат ответственность на долю права, дабы поелику возможно упростить себе жизнь. А наделяя право властностью, чернь отдает всю власть Блюстителю с Управителями. Поелику возможно, люди стремятся избежать сложности. Пусть же право удовлетворяет такое желание.

В сем последнем урок, выходящий за пределы права. Государство во всем должно стремиться к простоте, к упрощению и, поступая так, делать людей более покорными. Когда все вокруг сделается простым, люди тоже станут просты. Воображению, сей всегдашней грозе государства, уже не разыграться. Пусть людям наскучит страсть (страсть, взлелеянная и утвержденная Блюстителем с Управителями) — и они утратят всякую охоту бросать вызов власти. Давая образование, учите людей быть проще, забивайте головы основами и началами (ненависть — вот самая занимательная из них), дабы перестали люди утруждать мозги размышлениями и развитием собственных идей. Стоит вождям вытеснить из людских умов и сердец находчивость и смекалку — и народ не сможет учинить никакой беды для незыблемости.

XIX. Идеальная форма правления

До сей поры я всеми силами избегал причудливых советов, на какие не скупились ученые авторы до меня. Нигде я не предписывал ни как государства должны управлять собой, ни как должны действовать люди. Я избрал более честный, пусть и более унылый путь, дабы слова мои принесли хоть какую-то пользу людям, стремящимся к господству в мире сущем, а не в какой-то воображаемой земле. Отчего же теперь утверждаю я, что способен представить идеальную форму правления? Ведь такое претит людям практической направленности.

Причина проста. Тем, кто все еще сомневается в пользе трех сфер, кто не видит, почему хаос необходим для создания незыблемой власти, и кто отрицает необходимость расширения границ посредством захватов и интриг, предписания мои покажутся недостижимыми. Образ правления, о каком я толкую, и впрямь возможен лишь тогда, когда все три сферы действуют совместно в полной гармонии. Тогда и только тогда истинное господство создаст власть, которая, нимало не поступаясь своей властностью, поверхностному взгляду покажется ублажающей капризы людских желаний. Республика, тирания, демократия — в сих наименованиях нет смысла, если не считать уютного покоя, в каковой погружают они души и умы людей.

Слово «идеальная» я употребил еще и по другой причине. Нигде на страницах моей книжки не говорю я, как именно то или иное государство может воплотить слова мои в жизнь. Нигде я не указываю, сколько надлежит потратить времени на наставничество, в ходе которого каждый из Управителей разовьет свои умения. Нигде не называю я точно область в коммерции либо определенное политическое крушение, какие обратят старую форму правления в руины. И нигде я не указываю, каким должен быть курс обучения в школах. Кое о каких деталях дают представление лишь понятия «ненависть», «расширение границ», «захват», «страсть к сокрушению», «интрига». Но отчего? Оттого, что обстоятельства бытия должны определять выбор той или иной политики, оттого, что каждому государству требуется особая, отличная от других, цель для ненависти, оттого, что наиболее уязвимые области коммерции и торговли у каждого из государств различны, оттого, что расширение границ само для себя выбирает направление, и оттого, что власть следует собственным своим прихотям.

Форма идеальна, ибо никто, в том числе и я, не в силах провидеть требования будущего в трех сферах. Однако заметьте себе. Я не называю ее идеальной потому, что ее нельзя достичь. Поведанное мной поможет людям и государствам отыскать путь к незыблемости. Обладают эти люди умением и отвагой распознать обстоятельства бытия своего времени и соответственно им поступать или нет — вот единственное, что отделяет ныне идеал от действительности.

XX. Наставление к действию

Ныне в сомнениях размышляю я, пришло ли время создавать новое государство и найдутся ли немногие мужи, кому по плечу окажется попытка осуществить столь чудесную перемену. Слишком много правды в том, что страх губит деятельность, терпимость сбивает целеустремленность, а сочувствие размывает все на свете. И все же в совершенном убеждении я говорю: да. Никогда прежде не сходилось в общем заговоре столь многое, создавая столь благоприятные условия и столь великий стимул для перемены правящей власти. В самом существовании сего Лютера видится знак того, как легко подвигнуть людей на отказ от всего, что им дорого, во имя неведомой и неиспытанной власти. Обратите сего отступника-германца, Святейший из отцов, в символ порчи и разложения, представьте его язвой, разъедающей всю Европу, уничтожьте его с последователями его, а поступая так, дайте волю власти, пусть рыщет и покоряет, как ей заблагорассудится.

Впрочем, гибель Лютера должна прийти только как завершение всех усилий, как последняя вспышка перед тем, как предстанет взору хаос. Пусть другие, поменьше, гибельные проявления выстелют путь, так чтобы смерть главного еретика прозвучала трубным гласом для всех, кто готов преступить через порочный мир, им вдохновенный. Пусть нагнетается хаос — от события к событию, — пока все они не явятся вместе, вселяя страх и неуверенность в сердца людей. Одна крохотная вспышка бесполезна. Одна следом за другой, а за той еще другая следом — вот где хоть какая-то истинная польза, вот то, что (на протяжении нескольких месяцев) неизбежно приведет к хаосу. Помните и о том, любезный Отче, что все эти толчки и встряски отнюдь не обязательно должны быть движением сущим. Подлинный их результат малозначим, доколе огромен вызываемый ими страх.

Не могу определенно утверждать, что план мой безупречен, однако краткая роспись событий, приводимая мной ниже, есть один из способов вызвать хаос, что столь важно и существенно для достижения истинной незыблемости. Вас я прошу лишь прочесть ее — и пребываю в надежде, что сие подвигнет Вас на величайшие свершения.

I. Не страшитесь разрушить то, чем дорожите более всего. Наипервейшей жертвой должен пасть собор Сайта Мария дель Фиоре.[38] Он — символ Вашей мощи, воли Отца нашего Христа, и как таковой стоит оплотом нашей веры. Пусть уверится народ, что повинен сей Лютер, что он — угроза. И народ поведет себя соответственно.

Вы читаете Заговор
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×