энергию, но этой же энергией, если ты среагировал на нее положительно, связывают тебя по рукам и ногам!..
Неожиданно дверь кабинета резко открылась настежь!
Я встрепенулся!..
Еще бы!..
В двух шагах от меня, я сразу же узнал ее, стояла в разноцветном восточном халате, и кто бы мог подумать, Екатерина!
— Екатерина Васильевна? — пробормотал я и отступил пару шагов назад.
— Не ждали? — сказал она своим осипшим от сигарет голосом.
В этот момент на моей руке прожужжали электронные часы. Машинально я протянул потяжелевшую руку к лицу, чтобы глянуть, который час.
— Не трудитесь, Сергей Александрович, — двенадцать! Самое время, не правда ли?
Я ничего не сказал на это, молчал…
Не шевелившись, стоял я в тупике кабинета…
Нет, я не боялся ведьму, это мое тело, оно упрямилось подчиняться мне…
— Ну, что? — спросила Екатерина.
— А что? — переспросил я.
— От тебя не требуется много, — сказал она. — Но одну-то ты в состоянии сегодня обслужить?
— Тебя? — поинтересовался я.
— Да! — подытожила ведьма. — Пойдем наверх, в библиотеку, попьем чайку.
— Пойдем, — согласился я.
Когда мы вышли в темную тишину малого фойе, в руках у Екатерины откуда-то появилась зажженная свеча…
Мы поднимались по ступенькам на второй этаж, и две наших тени властно сопровождали нас, проплывая над нами. Вскоре мы оказались в книгохранилищной комнате библиотеки. Здесь, прямо на полу была разостлана кипельнно-белая постель.
Ведьма поставила свечу на стол и обратилась ко мне:
— Садись, попою чайком…
Я послушно сел на стул, но задрал на секунду голову на потолок и глянул на тени, а когда снова обратил внимание на стол, то убедился, что передо мною уже стоит в черной подставке стакан горячего чая. Чай золотисто шевелился в стакане, будто кипел.
— Не бойся, не обожжешься! — успокоила Екатерина.
Я взял стакан, осторожно поднес его к напряженным губам и только хотел сделать крохотный глоток, как чая в мгновение не стало! Даже черной подставки со стаканом не оказалось у меня в руке…
Ведьма неистово расхохоталась!
Потом она подошла ко мне и бесцеремонно уселась на колени.
— Ты хотел сделать глоток? Тебя мучает жажда? Да? Я тебе помогу ее утолить! Екатерина умело стянула с меня свитер. Затем расстегнула и сняла с меня рубашку, освободила меня от майки…
— Ну, что, голенький мой?! — спросила она и, не дожидаясь ответа, сочно вцепилась своими горячими губами в мои губы и гибко обвила руками мою шею. Я сидел, будто вкопанный, и повиновался.
Нацеловавшись, ведьма погладила мою мускулистую грудь, нащупала и расшевелила своими острыми пальчиками смуглые ядрышки моих сосков и принялась покусывать их острыми зубками.
И вот ведьма встала с моих коленей, подошла к постели, остановилась, помедлила секунду-другую и сорвала с себя разноцветно переливающийся халат.
С минуту я продолжал сидеть на стуле, околдованный блеском голого тела ведьмы. Я ощущал, как обсыхают обслюнявленные ядрышки моих сосков…
Я встал со стула и потянулся к ведьме. И когда я обнял ее, она, будто подкошенная, ослабела, обмякла у меня в руках, и тяжесть ее тела начала увлекать меня за собой на постель.
Екатерина ложилась так женственно и уступчиво, но слегка капризничая в едва ощутимых движениях бедер, что, когда я подмял ее тело, у меня все преждевременно содрогнулось, и мне стало не по себе, и я стыдливо оставил Екатерину, и, глубоко вдохнув, лег рядом с нею на спину, и замер…
— Слабачок, — просипела возле моего уха ведьма и пожурила меня, потрепав за щеку.
— Что поделать, — снова вздохнул я. — Я уже месяц не был с женщиной…
— Ладно, на первый раз прощаем, — сказала ведьма.
Где-то с пару минут мы пролежали молча… Я набирался новых сил.
— Екатерина, — позвал я.
— Что, уже?! — обрадовалась она.
— Да…
Прошло часа два — два с половиной. Мы лежали, утомленные, поодаль друг от друга, отдыхая. Приподнявшись на локти, я предложил ведьме:
— А хочешь, я тебе прочту стихотворение?
— Новое? — весело поинтересовалась ведьма в искорках радости.
— Да! — подтвердил я ее догадку.
— Читай!
И я заговорил, снова опрокинувшись на спину, заговорил громко и облегченно и посматривал на почему-то сказочно до сих пор не догоревшую свечу на столе:
Включать сегодня, почему-то,
Электролампу не хочу!
Я запалю огарок, чудо,
Медово-желтую свечу…
Смотрю я влажными глазами,
Как обливается, горя,
Она горячими слезами,
Моя настольная ЗАРЯ!..
Я закончил читать.
Екатерина любила стихи, и сейчас, завороженная, прижалась ко мне.
— Хорошо! — сказал ведьма. — Ты знаешь, а я тебе, пожалуй, скажу одну очень важную для тебя вещь.
— Какую? — спросил я.
— Ведь меня специально подослали, чтобы совратить тебя!
— Организовать новую привязку? — уточнил я.
— Да!.. Чтобы ты не научился выходить из тела! У тебя золотистое начало, правда, с помесью светло-коричневого и коричневого, но и этого достаточно! Ты мешаешь кое-кому!..
— Я понимаю, — проговорил я. — Но почему же ты мне все это выложила?
— Потому что ты — настоящий мужчина и поэт! И мне тебя жаль… Они тебя погубят… Так задумано… Ведь все равно ты где-то, да промахнешься, и тогда… — она замолчала. Я тоже молчал…
— О чем думаешь? — через некоторое время спросила ведьма.
— О Наташе… — ответил я.
— О той, что похоронили? — поинтересовалась Екатерина.
— Как — похоронили?! — подскочил я с подушки от неожиданности.
— Да так!.. Как всех хоронят!
— А когда? Она же была жива?..
— С месяц назад, — сказал Екатерина и добавила, припоминая. — Да ты как раз в Москве был, вот, на открытии… — и больше она ничего не сказала, умолкнув. Но меня уже не интересовало то, что им известно: где и зачем я был, я снова, но опечаленно, лег на подушку.
— Красивая она была в гробу: лежала в подвенечном платье, — вспоминала ведьма, будто и не для меня, а просто так, вслух.
— А дочь?! — опомнился я и всполошился. — А дочь? Ее дочь жива?!
— Какая дочь?! — удивилась Екатерина.
Тихо я перевернулся лицом в подушку и проговорил про себя: 'Вот и все…'
Тело!..
Освободи меня, дай мне вольную!.. Я раб твой, крепостной житель…
Мне все чаще и все нестерпимее хочется порою прикоснуться к горизонту, погладить Луну, разбушевать океан или заглянуть по ту сторону пространства, а ты, мое неуклюжее тело, — на это не способно, и ты не позволишь мне этого сделать, потому что тебе этого — не понять!..
Ты повелеваешь мне жить в своем одномерном пространстве, где такая спрессованная теснота и духота, что с непостижимым трудом едва вмещаюсь в тебя, и зачем же я в тебя втиснулся! Но как только я начинаю протестовать и отвергать тебя, то ты, мое тело, таешь и тускнеешь! И уверен, что если мне удастся вырваться надолго из твоего заключения, а если повезет навсегда, то ты погибнешь, растворишься в пространстве моего сознания!..
Вот почему я нужен тебе, и вот почему ты ежесекундно привязываешь меня к себе страстью всех новых и все больших ощущений! Ты хочешь, чтобы я забыл о Свободе, забыл о своей Родине!..
А иногда, когда я совсем отчаиваюсь верить в удачу покинуть тебя, я пробую распирать тебя, шевелиться в тебе, мое тело — изнутри! И это, хоть нанемного, но открывает передо мною иные возможности. И я начинаю ощущать: упругость твоих мышц, тело, и прочность твоих костей!..
О! Мое тело! И тогда я хватаю в руки музыкальные инструменты, и многие окружающие восторгаются, будто твоей изумительной игре, тело; я принимаюсь ласкать женщину, и она не нарадуется опять же тобою, тело!..
