Я, признаться, их все время подзуживал, кощунственно называл археологию «самой точной из всех неточных наук», постоянно вызывал на спор. А они с пеной на губах отстаивали свои «выдающиеся исторические открытия», хотя, по-моему, не очень убедительно. Все же, что ни говори, мы живем в век физики, техники, кибернетики, и, конечно, все ребята с головой на плечах идут именно в эти отрасли науки. А уж археологией или там литературой занимаются неудачники или одержимые вроде моего корешка Алешки.
Во время одного из таких споров у костра он не выдержал и сплел весьма увлекательную и фантастическую историю о гибели этого самого Уранополиса, остатки которого они по черепушечке выкапывали иголками да ножичками из-под земли.
— Слушай, ты, кибернетический скептик! — набросился он на меня. Видно, до нутра я его в тот вечер пронял своими каверзными вопросами. — Значит, по-твоему, мы занимаемся пустым делом? А хочешь, я тебе по этим самым «черепкам», как ты неуважительно называешь бесценные памятники древней материальной культуры, — хочешь, я тебе по ним точную картину одной давней трагической ночи восстановлю во всех деталях?
— По методу достопочтенного Шерлока Холмса, маэстро?
— А хотя бы. Только смотри: будешь перебивать своими плоскими шуточками — убью!
— А мы поддержим! — с готовностью загалдели на все голоса его архаровцы-гробокопатели. — Растерзаем!
Они демонстративно уселись вокруг меня, чтобы отрезать все пути к отступлению. Тамара даже взяла в руки вилку. Что мне оставалось еще, как не стать послушным?
Но сидеть тихо стоило и без принуждения. Я давно знал, каким интересным рассказчиком бывает Алешка, когда в ударе. А в этот вечер его явно осенило благодатное вдохновение.
— Так слушай, ты, принудительно обученный! — начал он, встав у костра в торжественной позе жреца, раздающего благословения.
— Только без цитат! Если своих острот нет, то не воруй их у Бернарда Шоу… Давай своими словами.
Алешка попытался испепелить меня взглядом, а этот долговязый очкарик Алик Рогов в когда-то клетчатой рубахе, выгоревшей и весьма рваной, свирепо ткнул меня в бок.
— Своими словами? Ладно. Представим себе — кто имеет хоть каплю воображения, конечно, — темную ночь в конце августа шестьдесят третьего года до нашей эры. Тогда не было ни этой танцплощадки, откуда к нам доносятся столь музыкальные звуки фокса «Ямайка», ни асфальтовых дорожек, ни этого маяка на скале, то и дело посылающего в море призывный сверкающий луч… Тьма упала на узкие улочки Уранополиса, приютившегося в ложбине меж гор под защитой крепостных стен. Дневная жара спала. Гасли светильники в домах. Укладывались спать усталые ремесленники. Только рабы еще заканчивали работы, для которых не хватило дня. Но на то они и рабы, чтобы трудиться без отдыха и сна…
«А у нас на то и уши, чтобы слушать эти хрестоматийные сказочки для детей младшего школьного возраста…» — хотел вставить я, но, покосившись на вилку в загорелых руках Тамары, промолчал. Она девушка решительная.
— Итак, наступила ночь. В богатом доме, в зале, украшенном цветной мозаикой и мраморными фигурами грифонов, раб скатал ковровую дорожку, тянувшуюся от самой двери, и поставил тяжелый сверток у мраморного порога: у него уже не было сил выбивать ее сегодня, и он решил встать для этого пораньше, до зари. В соседней комнате другой раб, писец, пристроив на коленях дощечку с натянутым на нее папирусом, выводил последние строки отчета о сделанных за день покупках, чтобы отчитаться утром перед хозяином. В караульной будке у ворот старый привратник Сириск перед сном увлекся своей любимой забавой, которой стеснялся заниматься днем, на людях: из блестящего желтоватого оленьего рога он любовно вырезал острой пилкой крошечные фигурки причудливых зверей — дикой лесной кошки, легконогого тура, белки с пушистым хвостом…
Все притихли. Только потрескивал костер, рыжими космами языков облизывая черное небо, нависшее над нами.
— Еще пылало жаркое пламя в горне тесной и грязной мастерской оружейника, прилепившейся на обрыве над самым морем возле стен крепости. Мастер в этот поздний час заканчивал большой щит из электрона, украшенный изображениями быков и оленей. Он рассматривал его при неверном, угасающем свете и все никак не мог налюбоваться на свою превосходную работу. Если бы он знал в тот момент, что его щитом так и не удастся воспользоваться никому из воинов, расхаживающих с острыми копьями в руках по тропинке на вершине крепостных стен и тревожно всматривающихся в ночную тьму!.. Усталая жена оружейника засыпала зерна на завтра в большую каменную ступку. Надо было провеять его заранее, да не успела дотемна, придется раньше вставать. И она с досадой бросила на глиняный пол возле очага деревянный совок. Если бы она знала в этот момент, что утром будет уже поздно взять его в руки!.. Мы осторожно выкопаем этот совок из праха только двадцать веков спустя. Засыпает маленький город, приютившийся среди крымских скал на чужом берегу, далеко от родной Эллады. Ночь и тишина, только время от времени протяжно перекликаются стражники на крепостных стенах. А по скалам, окружившим город и крепость, прикрытая ночным мраком, по- змеиному коварно и бесшумно подкрадывается беда…
— А кошка, Алексей Николаевич? Вы забыли про кошку! — перебила Тамара, нарушив все очарование сказки.
— В самом деле, про кошку-то я забыл. Итак, все утихло в крепости. И тогда в громадном погребе, где хранились пузатые глиняные пифосы с отличным крымским вином, вышла на охоту кошка. Мерцая зелеными глазами, она тихо кралась между пифосами. И вдруг увидела мышь! Кошка метнулась к ней, а мышь, пытаясь спастись, прыгнула на крышку пифоса! Он был пуст, время сбора винограда еще не наступило, и мышь провалилась в глубокий глиняный сосуд с отвесными гладкими стенками. Через мгновение туда же рухнула и кошка, не рассчитавшая своих движений в азарте ночной охоты. Теперь ей было уже не до мыши… Им не выбраться из каменного плена: через полчаса прозвучит над горами условный трубный звук, со всех сторон на город бросятся подкравшиеся в темноте вражеские воины, запылают хижины, закричат люди, и пламя охватит крепость…
Алексей замолчал, и все молчали. Костер, в который забыли подбрасывать хворосту, догорал, и угли в нем жарко рдели, словно и впрямь остатки какого-то пепелища. А тьма, обступившая нас, казалась тревожной, угрожающей, полной каких-то подкрадывающихся теней и непонятных шорохов.
Умеет он все-таки задурить голову своими россказнями!
— Особенно ловко у тебя получилось с кошкой, — как можно снисходительнее сказал я, прогоняя колдовскую тишину. — Стоит она у меня перед глазами, ну, — прямо как живая. И кошка и мышка… Завидная у вас все-таки профессия, братцы гробокопатели. Пожалуй, не уступает астроботанике. Пойди там проверь, что растет на Марсе или как кошка ловила мышку две тысячи лет назад! Любимая профессия барона Мюнхгаузена…
На меня сразу бросились с негодующими воплями с двух сторон. Но я был готов к нападению этих землеройных фанатиков.
Я вскочил, вырвался из их рук и одним прыжком перемахнул через костер, запорошив, наверное, глаза преследователей тучей пепла. А потом, как олень, помчался по тропинке в гору, стараясь не зацепиться за что-нибудь в темноте и не сломать себе шею.
Они было погнались за мной, но скоро отстали. Тогда я свернул с тропинки и залег под кустом можжевельника.
Ночь была такой теплой, душистой, так ярко сверкали звезды, что я довольно долго пролежал под своим кустом, бездумно следя за лучом маяка, равномерно описывавшим круги в небе над моей головой. Наверное, я даже задремал ненароком, потому что, когда вернулся в лагерь, все уже спали.
Я тихонько прокрался в угол двора и пристроился на кошме рядом с Алешкой.
Он не спал и тут же зажал мне мертвой хваткой горло.
— Сдаюсь! — прохрипел я, покорно поднимая руки. — И признаю, что давно не слышал таких занимательных сказок. И какое тонкое мастерство деталей: кошки, мышки, деревянный совочек, небрежно брошенный возле очага… Тебе исторические романы надо писать, а не рыться в земле, как крот, закапывая свой талант.
— Пошел ты к черту, балаболка несчастная! — обиженно сказал он. — По-твоему, все это сказочки, игра фантазии. А я могу голову дать на отсечение, что все так именно и было в ту ночь.
— Конечно. И главное, как удобно сочинять: пойди проверь, что в самом деле случилось в одну чудесную августовскую ночь две тысячи лет назад!
— А если я тебе докажу достоверность каждой детали?
— Попробуй. Начни хотя бы с того, что это была именно ночь, да к тому же непременно августовская.
— Пустяк. Кто же, по-твоему, врасплох нападет днем на укрепленную крепость? Конечно, это было сделано ночью, когда все спали, кроме горсточки часовых.
— Ладно, а почему августовская?
— Потому что в обуглившихся развалинах одного из домов мы нашли скелет коровы. А у нее в желудке — арбузные семечки, травинки и даже целый непереваренный цветок, какие и до сих пор растут на горных склонах именно в конце лета, в августе.
Это становилось уже интересным, и я подвинулся поближе.
— А история с уставшей женщиной?
— Тоже не выдумана. Среди осколков ступки мы нашли обуглившиеся пшеничные зерна. И совок действительно лежал возле остатков очага, так что его явно тут бросили, не прибрав на место. И совсем законченный щит нашли в развалинах мастерской оружейника и ковровую дорожку под обломками дома.
— Так, — задумчиво протянул я. — Выходит все совершенно логично, хотя и смахивает на рассказы о проницательном Шерлоке Холмсе.
— А что же, он, по-твоему, свои догадки с потолка брал? Обычный дедуктивный метод.
И знаете, что в заключение разговора сказал мне, сладко потянувшись, этот сумасшедший?
— Эх, если бы перенести отсюда современные дома, все эти хибарки и санатории! Вот тогда бы мы покопались!..
— Спи, фанатик, — ответил ему я.
3
Рассказывает Алексей Скорчинский
Легко сказать — спи, когда мысли так и скачут в голове. Чудак Мишка! Продемонстрировал ему самый обычный пример восстановления картины прошлого по элементарным археологическим находкам, и ему это кажется чуть ли не чудом. А нам все время приходится вот так, по крупинкам, восстанавливать истину. Обуглившиеся зерна, осколки посуды, случайно оброненная тысячи лет назад детская игрушка… Разве тут можно обойтись без воображения и без трезвой железной логики?
А вот когда нет никаких опорных точек, никаких находок, за которые можно было бы уцепиться, как быть тогда? Легко восстановить даже в деталях гибель города. Но почему он вдруг стал Уранополисом? Кто мне объяснит?
А утром мы натолкнулись еще на одну загадку.
Дня за два до этого я перебросил большинство своих ребят на раскопку здания, которое, по моим предположениям, должно было служить храмом. Конечно, от него ничего не сохранилось, кроме фундамента. Но оставшиеся в земле базы пяти колонн перед фасадом — доказательство, что это здание явно имело какое-то общественное значение, скорее всего связанное с героизацией или обожествлением. Об устройстве храмовых зданий в греческих городах Крыма известно пока маловато, так что я и решил особое внимание уделить именно этому объекту.
Предупредив всех об особой важности работы, я сам внимательно следил за ходом раскопок на каждом из трех участков, выбранных так, чтобы вскрыть сразу возможно большую
