Но вот их пулемет замолчал.
Гитлеровцы приближались. Они поднялись во весь рост. Алексей ясно разглядел их лица. Он был от пулеметного расчета всего в сорока шагах.
— Пулемет!.. Почему не стреляет? — Алексей кинулся на правый фланг. Фашисты увидели: с пулеметом что-то случилось — и, не обращая внимания на автоматный огонь, резким рывком бросились туда же. Они бежали, уже не стреляя, почуяв, что рядом с пулеметом бойцов нет.
И тут пулемет ударил.
Пивоварыч успел сделать свое дело. Его очередь, резкая и короткая, но разящая, сбила и эту атаку. А когда пулемет, вдруг поперхнувшись, опять замолк, Алексей был рядом с Пивоваровым. Он еще не знал, что эта пулеметная очередь, последняя очередь, была возгласом его умирающего боевого друга. Не знал еще, что совершил этот человек в последнюю минуту своей жизни.
Разрывная пуля попала в живот Пивоварова, и старый коммунист напряг все свои силы, сорвал с головы пилотку, прижал ее к животу. Он навалился всей тяжестью тела на кромку, зажимая страшную рану, и, умирая, стал стрелять.
Алексей дотронулся до плеча Пивоварова. Тот был уже мертв. Топорщился ежик седых непокорных волос. Мертвые руки стиснули в судороге гашетку пулемета.
Стемнело. Фашистский громкоговоритель, молчавший последние три дня, вдруг разразился неистовой речью, агитировавшей защитников кручи сложить оружие.
В последней схватке фашисты безошибочно определили, сколько их осталось в живых — восемь. Фашистский диктор «увенчивал» их лаврами, «пел» дифирамбы их стойкости и мужеству, называл настоящими солдатами, героями.
Гитлеровцам хотелось скорей покончить с кручей. Но теперь они, знавшие, что силы защитников истощены, очевидно, решили больше не платить жизнями своих солдат за взятие этого рубежа.
Но главное — теперь немцы знали, сколько их осталось на кромке.
Восемь солдат сосредоточились на правом фланге обороны.
Алексей, находившийся с Зайцевым в центре и оставшийся на своей позиции, теперь стал ее левым флангом.
О последнем дне обороны Очкин рассказывает так:
— На одиннадцатый день, оставшись на этой позиции в живых вдвоем с Зайцевым, мы уничтожили шесть танков. Из-за трансформаторной будки показался седьмой. Противотанковое ружье Зайцева вышло из строя, у меня оставалось три патрона. Стал я заряжать ружье, а тут патрон заело…
Я выскочил на кромку обрыва и начал каблуком выбивать затвор с патроном. Фашист, приближаясь, медленно разворачивал в мою сторону башню с пушкой. Почему он тогда не срезал меня из пулемета? Не знаю. Мне удалось выбить патрон. Смочил его слюною, дослал в патронник, прицелился, но нажать спусковой крючок не успел…
Рядом разорвался снаряд. Очкин потерял сознание.
Осколок снаряда пробил шинель, карман гимнастерки, комсомольский билет. Осколок шел к сердцу. Но дальше путь ему преградило зеркальце, зеркальце, изготовленное из уральской стали.
Очнулся Алексей Очкин в госпитале за Волгой.
Незабываемы встречи с участниками обороны Тракторного и их письма. Вот они лежат передо мной в разных конвертах.
Письмо бывшего участника обороны, работника политотдела Владимира Владимировича Гусева:
«…15 октября немецко-фашистским войскам удалось на двух узких участках вырваться к кручам Волги, и тогда набатом прозвучал призыв: «Коммунисты!.. Раненые!.. Все, кто может, к оружию!..»
Кому довелось быть там, помнят, как окровавленные бойцы становились плечом к плечу, стеной, поддерживая слабых, и бой не мог заглушить: «Мы все коммунисты!» Командир дивизии подполковник Ермолкин собрал под знамя пять-шесть десятков контуженых и раненых воинов и штурмом отбросил пехоту и танки противника от кручи Волги.
А в ночь на 16 октября прорвалась с боем на левый фланг бригада генерала Горохова. После этого я взял связного (очень жаль, что фамилию его не помню, — то был безотказный и преданный боец) и вместе с ним вернулся к оврагу, где нашел подполковника Ермолкина. Когда я ему доложил, что в 385-м полку осталось 12 человек и знамя, он опустил голову и долго молчал…»
Письмо бывшего замполита по комсомолу 112-й дивизии Либмана:
«Я знал Ваню Федорова. Помнится, как я был вызван в штаб и начальник политотдела дивизии старший батальонный комиссар Морозов дал мне указание отправиться в 156-й отдельный истребительный противотанковый дивизион, который в то время стоял в обороне на площади Дзержинского напротив Тракторного завода. Там я беседовал с комсоргом дивизиона лейтенантом Очкиным.
Там, в дивизионе, я вручил вновь принятым в комсомол комсомольские билеты. К сожалению, я фамилий их не помню. Но помню, что комсомольский билет был вручен воспитаннику дивизиона Ване Федорову.
А Филимонов, замполит противотанкового дивизиона, рассказал мне:
— …В живых остались Кухта, Черношейкин, Сергиенко, Коля Смородников, Вася Шутов и Зайцев.
Кухта подорвался на немецкой мине уже после. Это случилось 13 июля 1944 года под Бродами. Вася Шутов стал командиром батареи.
Вася Шутов родился где-то в Архангельской области. Белобрысый паренек, тихий, небольшого роста, спокойный и в бою. Ему тогда было 21–22 года.
После обороны Коля Сергиенко воевал в бригаде Горохова. Может быть, он и жив. Юркий, подвижной, отчаянный и упрямый, часто ходил в разведку.
Сергиенко был награжден орденом Отечественной войны I степени.
Черношейкин уехал с нами на Курскую дугу. Где он был ранен — не помню. Возможно, на Днепре.
Потом я узнал вот что.
…Они были где-то совсем рядом, в задонской степи, оба совсем юные лейтенанты. Оба стояли насмерть, преграждая путь рвущимся к Волге вражеским танкам и пехоте.
Потом, после битвы на Волге, где-то разными дорогами воины шагали на запад, как шагали сотни тысяч их сверстников, а после войны, опаленные битвами, они пришли в институт кино. Тогда ВГИК заполнили люди в серых шинелях, и среди них были эти двое. Григорий Чухрай и Алексей Очкин. Они воевали рядом и после учились в одном институте, но близко не знали друг друга, пока не встретились на «Мосфильме», когда Алексею Очкину предложили пойти работать ассистентом к начинающему режиссеру.
Об этом рассказывал мне Григорий Чухрай:
— Мне посчастливилось работать вместе с Алешей Очкиным. Это было очень здорово. Этого никогда не забыть, потому что мне было очень трудно осуществлять свою первую постановку — «Сорок первый». Меня поддержали Алеша, артист Крючков и другие коммунисты.
Характер человека сказывается везде.
Мы были рядом где-то — не то что в непосредственной близости, но на одном и том же участке фронта. И сейчас оба работаем в искусстве.
Продолжаем бороться за те же великие цели.
ДОРОГА ОТКРЫТИЙ
Пленум ЦК ВЛКСМ от имени комсомольцев, всех юношей и девушек заверяет родную Коммунистическую партию в том, что молодое поколение Страны Советов внесет свой достойный вклад в развитие химической промышленности, будет самоотверженно трудиться над выполнением семилетнего плана, претворением в жизнь великой Программы Коммунистической партии Советского Союза!
В современной химической науке — «области чудес», как называл ее А. М. Горький, — можно насчитать не один десяток направлений, по которым идет смелый исследовательский поиск и где воплощаются оригинальные творческие идеи. И на каждом из этих путей раскрываются удивительные возможности и необычайная щедрость химии.
Среди добрых чудес, совершенных человеком с помощью химии, — не только создание новых, невиданных материалов, не только успешная замена тех, что уже давно существуют, но и активное, направленное вмешательство в деятельность природы, творческое преображение того, что испокон веков давала она людям. Этому процессу обогащения и улучшения природных даров нет и не будет конца. Чем больших успехов достигнет человек на этом пути сегодня, тем больше возможностей откроется перед ним завтра. Об этом и пойдет рассказ нашего специального корреспондента В. Черниковой, побывавшей в одной из химических лабораторий.
Москва. Донская улица, 62. Текстильный институт, кафедра химических волокон. 9 часов 30 минут утра. В кабинете заведующего кафедрой профессора 3. А. Роговина закончены короткие утренние беседы с сотрудниками и определены планы работ на день. Лаборантке поручено отвечать на телефонные звонки и дозваниваться в десятки ведомств. Профессор открывает совещание с приехавшими заказчиками (сколько их побывает здесь за день и все будут просить о создании какой-нибудь ткани: для театра, библиотеки, для больницы, для строительства!). Значит, у нас есть в запасе минут тридцать, чтобы побродить по лаборатории, посмотреть на то, к чему привыкаешь как-то не сразу…
