Я никогда не понимала, почему люди привыкли усугублять свое горе столь торжественным и пафосным ритуалом похорон. Однажды мне на глаза попалась статья, в которой самым занимательным образом был описан ритуал погребения у одного из тех языческих племен, что существуют по сей день. Там по покойнику не плачут — напротив, за него радуются. Ему желают счастья в том мире, куда он попал. Никто не говорит длинных печальных речей — все шутят и смеются, вспоминая самое хорошее и светлое об умершем человеке.
Этой статьи тетя Сесилия, разумеется, не читала, поэтому ее прощальное слово, обращенное к Агате, было долгим, как сама вечность. Сесилии вторила Мэгги Даффин, изо всех сил пытавшаяся выдавить из себя хотя бы слезинку. Но слезы не хотели капать из ее прекрасных аквамариновых глаз, поэтому ей пришлось прикладывать платок к абсолютно сухим глазам.
На пышных поминках, устроенных Сесилией, где все заметно повеселели, отведав домашнего сидра, я удостоилась расспросов о своем творчестве. За меня пришлось отдуваться Лесли, большому поклоннику моих детективов.
Мой дорогой кузен Майлс, возмущенный слишком большим вниманием, которое уделялось моей персоне, во всеуслышание заявил, что столь низкопробный жанр вовсе не имеет права именоваться литературой.
— В детективах, особенно тех что написаны женщинами, — повернувшись к Сесилии, изрек Майлс, — как и в любовном романе, нет абсолютно никакой идеи. Разум мыслящего человека ничего не почерпнет из такого чтива. А воображение этих якобы писательниц? По-моему, оно совершенно отсутствует. Все героини на одно лицо, все их поступки предсказуемы до неприличия. Все их фразы уже сказаны в миллионе других подобных книжек. А преступления? Убитая кочергой помощница старшей горничной, которую, как выясняется в самом конце романа — хотя это очевидно с самого начала, — на почве ревности лишил жизни помощник садовника. На что это похоже?
Сесилия хмыкнула. Поглядев на жену, к ней робко присоединился Пит Шелли, которому дозволялось смеяться или не смеяться только вместе с ней.
— Дорогой кузен, — не выдержав, встряла я. Хоть Майлс обращался вовсе не ко мне, тем не менее эта полная сарказма речь предназначалась именно для меня. — Ты-то сам часто читаешь литературу подобного рода?
Его величество Майлс наконец-то соизволил повернуться ко мне. Его приторно-красивое лицо выражало злорадство. Он понял, что я приготовила ему ловушку, и был готов из нее выбраться без потерь.
— Дорогая кузина, — медовым голоском ответствовал он, — к сожалению, чтение подобных опусов входит в число моих обязанностей. Ведь я пишу критические статьи. Ты разве не знала?
Майлсу удалось меня удивить. Однако я ни разу не встречала его имени среди сонма критиков, которые неустанно ругали меня и мне подобных.
— Нет, — призналась я, и меня тут же осенила догадка: — Неужели ты взял себе псевдоним?
— Я не настолько тщеславен, чтобы любоваться своим именем на страницах газет и журналов, — хмыкнул Майлс.
В отличие от тебя, закончила я про себя фразу Майлса. Ты-то не стесняешься подписывать свою ересь собственным именем.
— Скорее ты не осмеливаешься открыть свое истинное лицо тем писателям, которые читают твои критические статьи, — в тон ему ответила я и не без удовольствия отметила, как с физиономии моего кузена потихоньку сползает самодовольная улыбка.
— И действительно, мистер Камп, под каким псевдонимом вы пишете? — поддержал меня Лесли. — Я читал массу критики в адрес нашей дорогой Кэролайн. Наверняка там были и ваши опусы.
Майлс был загнан в тупик. Ему пришлось раскрыть свою маленькую тайну. Оказалось, воображения моего дорогого кузена хватило только на то, чтобы приставить к собственному имени одну букву и проделать почти то же самое с фамилией: таким образом из Майлса Кампа получился Смайлс Крамп. Разгромные статьи Смайлса Крампа мы с Лесли читали неоднократно. Мой изобретательный кузен критиковал в основном женские романы, с особенным скепсисом относясь к детективам, написанным, если и прекрасной, то далеко не самой умной, по его мнению, половиной человечества.
— Смайлс Крамп? — Лесли повернулся ко мне и прочитал в моих глазах такое же удивление. — Да мне и в голову не могло прийти, что тебя, малышка Кэрол, станет критиковать собственный брат.
— Кузен, — поправил его Майлс. Такое прилюдное разоблачение пришлось ему явно не по вкусу. Получалось, что его вынудили признаться, а моему дорогому кузену не нравилась роль человека, загнанного в угол. К тому же рьяная критика произведений собственной кузины тоже не делала ему чести. Хотя, Сесилия Шелли и ее дочь, Мэгги Даффин, придерживались абсолютно иного мнения.
— Какая разница, кузина ему Кэрол или нет? — заступилась за Майлса Мэгги. — Критик должен быть объективным.
— Вот именно, — поддержала дочь Сесилия. — Если Майлс увидел недостатки в романе Кэрол, он не мог о них не написать. Это было бы нечестно. Разве вы так не считаете, мистер…
— Зовите меня просто Лесли, — с невозмутимой улыбкой ответил мой «адвокат». — Возможно. Но если отбросить в сторону все родственные связи и говорить по существу, я, признаться, нашел критику мистера Крампа…
— Кампа, — поморщился Майлс.
— Крампа, если мы говорим о ваших критических статьях. Так вот, я нашел критику мистера Смайлса Крампа довольно субъективной. В ней слишком много сарказма и слов не по существу. Иронизируя над романами Кэролайн, мистер Крамп забывает подкрепить свою критику примерами. Он сыплет общими фразами, но не приводит в доказательство своей правоты никаких существенных аргументов. Все аргументы мистера Смайлса — его собственное мнение и вкус.
Сесилии и Мэгги пришлось прикусить язычки. Подобные споры не были коньком этих дам, привыкших перемывать косточки женам соседских фермеров. Вот если бы речь шла об урожае или о ценах на кукурузу и яблоки, тогда Сесилия и Мэгги трещали бы без умолку.
Однако мой дорогой кузен не собирался проигрывать какому-то выскочке. Критика была его епархией, в которую Лесли не имел права совать свой нос. Подозреваю, что Майлс стал критиком именно потому, что, уж простите за тавтологию, никому не придет в голову критиковать критика.
— Может, вы плохо помните содержание моих статей, Лесли, — снисходительно улыбнулся он моему другу. — Я нередко цитировал целые абзацы из романов Кэролайн и ее, если так можно выразиться, сестер по перу. И эти строки ярче всяких слов подтверждали мою правоту…
Бог знает, чем бы окончился этот спор, если бы дядя Брэд не поднялся из-за стола и не предложил выпить за бабушку Агату.
— И правда, — поддержала брата Сесилия. — Ведь мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать романы нашей Кэролайн. — Она покосилась на меня так, будто я первая заговорила о себе и привлекла внимание к собственной персоне. — Мы собрались в этом доме, чтобы помянуть нашу дорогую и всеми любимую Агату…
В нотариальную контору я отправилась только из-за Лесли. Он заявил, что я единственный человек, которому могло прийти в голову не явиться на оглашение завещания богатой бабки.
— Даже если Агата ничего тебе не оставила, — сказал мне Лесли, — все, что ты потеряешь, это полчаса на посещение конторы. Неужели тебе даже не любопытно, как старушка распорядилась своим имуществом? К тому же нотариусы и адвокаты довольно любопытные персонажи. Вдруг ты найдешь для себя что-то интересное? Тебе ведь нужно вдохновение — ты сама говорила, что никак не можешь сесть за новую книгу.
— Ну хорошо, — сдалась я и с надеждой посмотрела на Лесли. — А ты не составишь мне компанию?
— Учись обходиться без меня, малышка, — улыбнулся мне Лесли. — Не ровен час я женюсь — и что ты тогда будешь делать?
— Ты женишься?! — расхохоталась я. — Звучит так же смешно, как если бы я сказала, что иду на свидание. Нет, Лесли, брак не наша стихия. Придумай другую отговорку.
