– Кстати, как ты полагаешь: почему? Все же Грузия – это не Россия…
– По этой самой причине. В России, чтобы сделать ее воистину великой, величайшей державой, нужно столько перелопатить!.. Даже при всем нефтяном золоте. Тут нужен не зиц-государь, такие хороши в традиционно благополучных государствах, а нам требовался человек Петровского размаха.
– Думаешь, он таков?
– Время покажет. Итак, алексеевцы отпали; кто остался? Православные ревнители – раз; президентская команда – два, – и, наконец, Изя – твоя сторона, у которой с исламом давние проблемы. Не обижайся, но я долго точил на тебя зуб…
– Словно бы я этого не знал, – ухмыльнулся он. – Откровенно говоря, порой мне бывало очень обидно – поскольку моей задачей – вместе с нашей группой – было, помимо многого прочего, обеспечить твою безопасность, но по возможности не засвечиваясь – чтобы ты не потерял доверия у своих. Интересно: а когда ты понял, что это – не мы?
– Когда Акимову, для передачи государю – тогда еще претенденту – была передана просьба твоего правительства о посредничестве в вопросе об аренде территорий для создания Иудеи, граничащей с Израилем: и о самом создании, и о том, чтобы арендная плата оставалась в разумных пределах – политических и экономических. Тем самым вы показали, на кого ставите. Тем более что – по данным людей Акимова – претендент дал определенные обещания, как и гарантии посредничества в возможных конфликтах на Ближнем Востоке.
– Людей Акимова, – ухмыльнулся Изя. – По-моему, пребывание близ августейшей особы ударило тебе в голову: ты и себя называешь уже не иначе, как в третьем лице.
Вместо ответа я глянул на часы:
– Как вы полагаете – мы не засиживаемся тут? Час приема приближается, а точность – вежливость не только королей, но и по отношению к ним.
– Не опоздаем, – сказал Седов уверенно. – Ехать всего ничего. Хотя – можем и подниматься. Не то наша юная дама вдруг простудится. Знаешь, все эти дамские уязвимые места… Мне этого вовсе не хотелось бы.
Мы встали. На площади стало, кажется, еще более людно. Россия любит праздновать – хотя и несколько своеобразно. Впрочем, чувствовались уже новые веяния: пьяных было куда меньше, чем полагалось бы по традиции.
Это заметила и Наташа, уставшая, видимо, молчать. Она сказала:
– И все же – перекорежит Россию ислам.
Изя лишь пожал плечами. Все-таки он уже много лет имел к этой стране лишь косвенное отношение.
– Да бросьте вы, – сказал я. – Россию ислам не перекорежит. Как и православие с ней, в конечном итоге, ничего не сделало. Нутро как было языческим – так и осталось. Вот Россия наверняка ислам переиначит, подгонит по своей мерке. Она всегда все переваривала, переварит и это. Зато по новой ситуации место, которое она вскорости займет в мире, вернее всего будет назвать первым. По всем параметрам. Возражения есть?
– Пожалуй, нет, – ответил Изя задумчиво. – Если судить по мне, то ты скорее всего прав. Сколько лет я уже там – и до сих пор России из меня не выбьешь; и никогда не выбьешь, это я совершенно точно чувствую.
Наташа взяла меня под руку:
– Идемте. Мне вовсе неохота представать перед государем, запыхавшись и вытирая пот. И там понадобится время, чтобы привести себя в порядок. Там есть – где?
– Найдется, – успокоил ее я.
– Скажи, – спросила она, – а ты подумал, как ты будешь представлять меня Государю? Каков мой статус? Я что-то не уверена…
Я поцеловал ее – крепко, долго.
– Представлю самым благопристойным образом, уж поверь. Единственно возможным. Если ты не против, конечно.
Она все-таки немножко подумала. Самую малость, но все же.
– Я не против.
3
На запись, приведенную в начале этой главы, я наткнулся совсем недавно, а прослушать ее удалось только вчера, когда голосование уже заканчивалось, и электроника недвусмысленно показывала, что Искандер победил, как говорится, одной левой. А когда я наконец выключил шарманку – мне стало грустно. И чувство грусти не прошло за ночь и сохранилось по сей миг.
Нам кажется порой, – думал я, – что мы придумываем что-то сами, действуем, добиваемся результатов и таким образом влияем на ход истории. А потом оказывается, что были мы всего лишь фигурками на доске: и хотя фигуры эти обладают разными рангами, от пешки до короля, – все равно, они остаются фигурами, чаще всего даже не замечающими, что есть некто, кто их передвигает. И меня, в звании если не ферзя, то уж ладьи точно, и даже Искандера с его теперь уже королевским титулом – вернее, царским. И добро бы это еще был Господь Бог; но это тоже люди, просто мы знаем о них еще меньше, чем о Всевышнем.
Меня, как фигуру, двадцать с лишним лет тому назад сделали Вебером, послали за рубеж; двадцать с лишним лет я колесил по свету, то Вебером, то Салахом Китоби, да мало ли кем еще, творил ас-салат в мечетях, разговаривал с эмирами и рассуждал о божественном с улама, спасался от киллеров и разыскивал корни заговоров против тогда еще никому не известного (кроме работников немногих, но очень серьезных спецслужб – ибо ничто в мире не остается сокрытым от их внимательного взгляда и острого слуха) будущего царя всея Руси Александра Четвертого – ради чего? Ради того, чтобы сейчас тут, среди русских святынь, медленно погружаться в вязкую смолу разочарования? Да стоило ли?
А впрочем, как сказано в суре «Звезда», айяте пятьдесят пятом: «В каком же благодеянии Господа своего ты сомневаешься?»
Аллах акбар.
4
Подъехали. Близ Спасских ворот я остановился; спутники мои тоже. Уже явственно ощущались пристальные взгляды из-под арки.
– Ты что? – спросил Седов. – Вот теперь мы точно опаздываем, тебе не кажется?
– Мне ничего не кажется, – сказал я. – Просто расхотелось.
– Почему? – спросила Наташа; ей, чувствовал я, не терпелось побывать вблизи власти, при дворе, людей посмотреть и себя, в официальном статусе не просто чьей-то жены показать, но пресловутого Акимова; выглядела она для такого явления народу, по правде сказать, прелестно. И, наверное, было бы жестоко лишать ее такого удовольствия.
– Да вы идите, – сказал я. – У вас же приглашения.
– В чем дело все-таки?
Я пожал плечами: мне и самому не совсем ясно было, что это вдруг на меня накатило.
– Там праздник, – попытался я объяснить. – А чему радоваться? Ну, один ушел – другой пришел, сытые чинодралы уйдут – набежит куча голодных, и все пойдет, как веками шло – вот и весь хрен по деревне. Какой же праздник? Ты, Изька, другое дело: уедешь к себе, будешь строить Иудею – а нам с Наташкой чем прикажешь заняться? Сочинить себе очередную легенду? Так это мне давно уже надоело. А еще что?
– А-а, – сказал Седов-Липсис. – Ну от того, что подобно английскому сплину, есть национальное лекарство: надраться до положения риз. По-богословски, как говорил Рабле. Потому что, милый мой генерал, на самом деле тебе просто обидно: там все уже собрались, нет лишь тебя – и никого это не волнует, никто не бегает и не кричит челяди: «Сей момент разыскать моего любимого Акимова!» Но в нашем возрасте рассчитывать на благодарность великих мира сего было бы просто смешно. Я вот привезу нашим Иудею – думаешь, из меня сделают национального героя? А этого не хочешь?
И он показал – чего именно.
– Фу, – сказал я. – При даме! Морской офицер!
– Ты прав, – согласился Изя. – Тысяча извинений, мадам. Но вот именно поэтому я и говорю: необходимо надраться.
