Разносчик поспешно закрывает короб, вскидывает его на плечи и кричит, преследуя Жака:
– Вор! Вор! Убийца! Помогите! Сюда! Ко мне!..
Пора была страдная, и поля были усеяны хлебопашцами. Все побросали серпы, столпились вокруг этого человека и спрашивали, где же вор, где же убийца.
– Вот он! Вот он!
– Как! Вон тот, что не торопясь едет к городским воротам?
– Он самый.
– Бросьте, вы с ума сошли; разве воры так ездят?
– Вор, вор, говорю я вам; он силой отнял у меня золотые часы…
Хлебопашцы не знали, как им согласовать крики торговца со спокойным аллюром Жака.
– Ах, дорогие мои, – восклицал тем временем коробейник, – я разорен, если вы мне не поможете; они стоят тридцать луидоров и ни одного лиара меньше. Помогите, он увозит мои часы, и если удерет, то часы пропали…
За дальностью расстояния Жаку не слышны были эти крики, но зато он мог легко разглядеть скопление народа; тем не менее это не побудило его прибавить шагу. Наконец, посулив крестьянам награду, коробейник уговорил их пуститься вдогонку за Жаком. И вот толпа мужчин, женщин и детей рванулась вперед с криками: «Вор! Вор! Убийца!» – а следом за ними и коробейник (насколько позволяла ему ноша) с теми же криками: «Вор! Вор! Убийца!»
Они входят в город, ибо Жак и его Хозяин ночевали накануне в городе; я только что об этом вспомнил. Жители покидают дома, присоединяются к крестьянам и коробейнику и бегут, крича: «Вор! Вор! Убийца!..» Все они одновременно настигают Жака. Коробейник бросается на него. Жак ударом сапога сваливает его наземь, а тот тем не менее орет:
– Мошенник! Жулик! Мерзавец! Отдай часы! Ты мне их отдашь, но тебя все равно повесят…
Жак, сохраняя хладнокровие, обращается к ежеминутно растущей толпе и говорит:
– Здесь есть полицейский чиновник; пусть меня отведут к нему: там я докажу, что мошенник не я, а, быть может, этот человек. Правда, я отнял у него часы, но это часы моего Хозяина. Меня знают в этом городе: позавчера вечером мы с Хозяином приезжали сюда и гостили у окружного судьи, его старого друга.
Если я не сказал вам, что Жак и его Хозяин проезжали через Консиз и останавливались у тамошнего окружного судьи, то лишь потому, что это не пришло мне в голову раньше.
– Пусть отведут меня к господину окружному судье, – сказал Жак и тут же спешился.
Он находился в центре шествия: он, лошадь и коробейник. Они идут и приходят к воротам окружного судьи. Жак, лошадь и коробейник входят внутрь, причем Жак и коробейник держат друг друга за петли камзолов. Толпа остается снаружи.
Что же тем временем делал Хозяин Жака? Он дремал на краю проезжей дороги, надев повод на руку, а лошадь паслась вокруг спящего, насколько позволяла длина привязи.
Не успел окружной судья увидать Жака, как он воскликнул:
– Ах, это ты, мой бедный Жак! Что привело тебя сюда одного?
– Часы моего Хозяина, забытые им на камине и обнаруженные мною в котомке этого человека, а заодно и наш кошелек, который я оставил под подушкой: он найдется, если вы прикажете.
– И если это предначертано свыше… – добавил судья.
Тут же он приказал позвать своих слуг, и тут же коробейник, указав на рослого малого с подозрительной физиономией, недавно поступившего на службу к судье, воскликнул:
– Вот этот продал мне часы!
Судья, приняв строгий вид, обратился к коробейнику и своему слуге:
– Оба вы заслуживаете галер: ты – за то, что продал часы, а ты – за то, что купил…
Затем он сказал слуге:
– Верни купцу деньги и сейчас же снимай ливрею!
И коробейнику:
– Поторопись выбраться из этого края, если не хочешь повиснуть здесь навсегда. У вас обоих такое ремесло, которое не может кончиться добром… А теперь, Жак, займемся твоим кошельком.
Тогда выступила без всякого зова особа, присвоившая себе кошелек: она оказалась высокой, стройной девицей.
– Кошелек, сударь, у меня, – сказала она хозяину, – но я не крала, а он сам дал мне его.
– Я дал вам кошелек?
– Да.
– Это возможно, но черт меня возьми, если я помню…
Судья сказал Жаку:
– Знаешь, Жак, не будем распространяться дальше.
– Сударь…
