— Стало быть, это не династия. И не простые люди. Легионеры?
Император рассмеялся.
— О моё любимое творение. Твоя фантазия, воистину, безбрежна.
— Кому, как не легионеру знать древние слова?
Остановившись, Император обратил сияние поблекших белых глаз на Люмена.
— Лишь Император знает сохранившиеся из них. В таком случае, — продолжил уже тот на ходу. — Это Я проник в пещеру и сделал надпись.
— Ты пытаешься запутать меня подменой смыслов, Отец? — Приподняв уголок губ, заметил Люмен. — Но я не могу попасть в сети риторики, ведь ты сам учил меня плести их.
— И вижу, не зря. Так кто же наш таинственные летописец?
— Я не знаю.
Тишина стала очень серьёзной и буквально требовала ответа от всего, от Императора, мирозданья, от сути всех вещей и главное. Она требовала понимания.
— Люмен, — Император придал голосу большую проникновенность и не дал вековому пониманию выказать своё присутствие. Знание опасно. Знание же, обрушенное на неподготовленного опасно вдвойне и кто знает, разрушит оно его покой или его же самого. — Твоё внимание подобно огню. Но огонь разъедает лёд. Лёд же — то, на чём стоит мир.
— А ещё огонь даёт жизнь.
— Тепло даёт жизнь.
— А разве огонь — не источник тепла, — это был даже не вопрос.
— В определённых количествах.
И добавил:
— Переизбыток всего ведёт к нарушению Единого Сущего. Где всё есть одно и целостно. И если хоть нечто в нём нарушает общее — тем самым способствует упадку.
— Только вот, — умные глаза смотрят прямо. — Если есть части — это уже не Единое.
— Твоё тело состоит из клеток, неужто ты раздроблен?
— Разве мои клетки осознают себя достаточно, чтобы задумываться о себе как о части?
В который раз Император не удержался от довольной улыбки. Как это очаровательно и до чего полно той чистой прелести, где нет места притворству и лицемерию. Столь открытое вопрошание привносило с собою радость.
— Ну а если задумаются, Люмен, ты как к такой клетке отнесёшься?
Весёлость Императора передалась и его легионеру.
— Это будет достойно моего внимания.
— Ха-ха-ха.
— А ещё…
— Да-да же, говори!
— Она станет зеркалом меня.
— Очаровательно! В своём отличии и схожести. Во всей совокупности качеств. Совершенно иная и до того похожая. О моё дитя, прекрасно! А знаешь ли ты, сколько людей при виде себя в зеркале себя не узнают?
— И вот тут начнётся самое интересное.
— Да. Ведь ты можешь не признать себя самое.
— Или обозлиться на своё отражение за правдивость.
— Или не принять инаковость!
— Или же я его разобью. А, может, себя, приняв за отражение.
— Ха-ха-ха, — развеселившийся Император похлопал своё творение по спине и с затихающей улыбкой произнёс:
— Как учитель Я перестарался в своём усердии. Скажи мне, как давно Рамил служит твоим секретарём и систематизирует все данные, которые может собрать о функционировании империи? Многим стало известно, что к тебе постоянно прибывают зонды из провинций. Что ты там хочешь найти?
Люмен отвечал как всегда правдиво.
— Я не знаю.
Император выражал готовность слушать.
— Но как будто есть что-то, что мне необходимо.
То звалось жаждой познания. Когда нечто полное жизни и будущности стремится охватить своим взором всё что только возможно. Зеркало отражает реальность. Действительность определяет разум.
— Мир совершён, Люмен, — заговорил размеренно Император. — Всё, что в нём есть, осталось лишь благодаря своей абсолютной необходимости. Всё, что не имеет значения, давно затерялось в потоках минувшего и кануло в забытье. Всё пустое и бессмысленное сгинет в том потоке, в котором всё обеспечивающее жизнь напротив, установится. В этом и проявляется единство и целостность, противоречий не существует.
— Но если противоречий не существует, почему есть то, что мне не понятно?
— Не сейчас так после. На самом деле ты занимаешься тем, что когда-то названо было историей. История всегда пыталась вычленять и властвовать. Разделять мир на элементы и характеризовать путём различных названий. Период того и период иного. История пыталась отрицать единое общее основание и отличия. Ничто и никогда не изменяется. Такова суть.
— История, сколько ещё слов я не знаю?
— Зная одно, вправе считать, знаешь все. У всего одно основание. Одна суть. Одно пребывание в мире. Всё идёт к одному и исходит из одного. Мир не имеет ни начала, ни конца. Те, кто не в состоянии помыслить бесконечность, придумывают мифы и легенды о возникновении. Но они — не более чем наука о самих людях.
Император наблюдал как Люмен сжал губы. Он гневается и сам не знает почему. Он испытывает сильную неудовлетворённость, потому что неясность и непонимание выжигают изнутри. «Я слишком увлёкся и начал путь подготовки когда ещё ничего неизвестно. Некогда и сам я был так же усыплён и вынужден восстать из этого сна отринув всё минувшее. Но был создан с целью стать Императором. Видишь. Он заметил перемену в тебе и сейчас изучает отслеживая малейшие колебания лицевых мышц, изменчивость интонаций, поза и главное — глаза. И делает это на уровне рефлексов, как насекомое. Что же есть врождённая страсть к поглощению знаний? И как же всё-таки чудесны такие вот сюрпризы».
— Технология инкубации, — резко переменил тему Император. — Вот что ты хочешь поведать мне ко всему прочему.
Безусловно, он не мог не знать об этом. Правителю империи ведомо всё.
— Да, но никто из них ещё не решился на эксперимент с человеческими генами. К тому же, им необходимы кристаллы соответствующей массы. В то время как пригодные для выращивания настолько стары, что подобные им больше не встречаются. То, где были выращены вы — последние из имеющихся инкубаторы. А раздобудь они всё же хоть один, с достаточным содержанием внутренней субстанции — им неведом главный, запускающий компонент.
Ему удалось полностью сосредоточить его внимание на этом вопросе. Пусть ныне обеспокоится им и направит все свои поиски в эту угодную отрасль.
— Какой же?
Вот и оно. Про себя Император улыбнулся, скорее отдавая дань прошлым своим человеческим качествам. Столетие за столетием те стираются как линии с ладоней.
— Узнаешь.
Ответ никак не мог удовлетворить Люмена и тот прекрасно понимая, что его разум уводят от прежнего обсуждения, испытал по этому поводу некое подобие вспышки раздражения. Вопреки ожидаемым метаморфозам он не переключился на линейное восприятие, а остался на многоканальном. Что значило, к прежним вопросам добавился новый и оттого общая картина мироустройства ничуть не прояснилась. Чем больше он узнавал — тем больше молочной пелены наползало со всех сторон. Совсем как ночью на небе.
Размышляя таким образом, Люмен полностью расслабил мышцы и нарочно продемонстрировал свою
