брата, приписал ему кражу со взломом. Вот ему.
Тут Барни помахал своей трубкой. Видя, что я не понимаю, он показал мне затычку и объяснил, что это сувенир, вырезанный из берцовой кости того самого брата. Ее изготовлению предшествовала неприятная история, закончившаяся публичным анатомированием. Начали обсуждать, какая практика является более почетной: эта или прежняя, когда тело казненного вывешивалось на перекрестке, завернутым в просмоленную материю и в железных оковах, чтобы кости не распались. Мне вспомнился предмет, виденный по пути из Мелторпа, — матушка тогда содрогнулась, а я не понял, что это такое, хоть и интересовался прежде Висельным холмом.
Барни вернулся к своему рассказу:
— Мы с Кошачьим Кормом стали работать в Боро, дел было невпроворот, пришлось присматривать себе еще напарников. Вот так к нам пришел Сэм, а потом и Джек; ты тогда был совсем мальчишка. — Он повернулся к Джеку. — Заодно взломали несколько домов, через год или два кто-то на нас настучал. Пришлось срываться с места и улепетывать. Позднее оказалось, это Кошачьего Корма работа. Чтоб ему за это провалиться! Не иначе, решил, будто я причастен к истории с его братом. Из Лондона пришлось смываться, и я отправился на север, откуда родом моя семья. — Барни вздрогнул. — Чертова дыра. Деревья, поля и больше ничего. Там я залег на дно. Хотя, врать не стану, один или два дома все же обчистил. Но когда я решил, что опасность миновала, вернулся обратно в Лондон. Тут я промахнулся: дня через два меня прихватили. Не иначе, кто-то из приятелей Дэниела донес. Я еще долго не догадывался, как Дэниел это сделал. Вот тогда мне и пришлось два года учиться на моряка в Грейвзэнде. — При намеке на плавучую тюрьму остальные рассмеялись. — А когда я сумел себя выкупить, мы с Сэмом и Джеком взялись было за старое ремесло мешковозов, но к тому времени Кошачий Корм уже забрал себе большую силу по ту сторону реки, и мы решили на это дело наплевать, пусть с Избистером разбираются между собой. И это был умный ход: в прошлом году он вчистую доконал старину Джерри.
Я знал, что он имеет в виду стычку на кладбище Саутуорк, которой я был свидетелем.
— Но к тому времени, — продолжал Барни, — я свел знакомство с одним крючком-адвокатом. Этот домик как раз от него, но это долгая история, расскажу как-нибудь потом. Он и научил меня афере с векселями. — Смерив меня оценивающим взглядом, он с хитрой улыбкой добавил: — Но это не самое лучшее из того, что я сделал.
Рыжая Полли насмешливо вставила:
— Ага, тебя хлебом не корми, дай похвастаться своими подвигами, да, Барни?
— Вы объегорили кого-нибудь? — спросил я.
Он с улыбкой тронул пальцем бок своего носа.
От возбуждения по моему телу пробежала дрожь. Я был уверен, что угадал правильно.
— Когда? Кто это был?
— Большая шишка. Много лет назад. Тебе сколько лет?
Я сказал.
— Ага, значит, это было за год до твоего рождения. Больше он ничего не захотел добавить, но мне было о чем поломать голову. В его рассказе не было никаких зацепок, объясняющих, почему Джек был с Палвертафтом в ту ночь в Саутуорке, и я предположил, что Барни об этом ничего не известно. Значит, Джек был тайным агентом Палвертафта? Теперь я понял: отправляя со мной послание, Палвертафт хотел предупредить Барни и остальных, что знает об их затее; понял я и то, что «афера» была на самом деле противозаконным предприятием. Вероятно, Палвертафт требовал, чтобы с ним поделились добычей.
Через неделю настал день, когда Пег должен был предстать в Олд-Бейли перед судом королевской скамьи. Джек, Салли и Мег отправились туда, а по возвращении стали рассказывать.
— Посмотрели бы вы, как вытянулась у Пега физиономия, когда он увидел обвинителя! — проговорил Джек под смех остальных (за исключением Мег, которая плакала).
Палвертафт в самом деле не откупился от обвинителя, и Пег был найден виновным и отправлен обратно в Ньюгейт.
Здесь ему предстояло ждать еще несколько дней, потому что приговоры объявлялись арестантам партиями, в конце судебной сессии. Иные ждали целых шесть недель, но Пегу повезло, поскольку его дело рассматривалось одним из последних. Мне сказали, что «старикан» в Олд-Бейли привычно выносит смертный приговор всем главным преступникам, но я понял, что это еще не конец. Как ожидалось, Пег действительно был приговорен к смерти и переведен в «солонку» (камеру для приговоренных) в Пресс- Ярде, поближе к Новому Люку. Теперь ему предстояло ждать отчета рекордера, в надежде, что приговор будет отсрочен. Но двумя неделями позже приговор был утвержден.
Осужденных убийц казнили немедленно, однако дела тех, кто не был виновен в смертоубийстве, представлялись на рассмотрение исполнительной власти. Это был последний шанс, потому что далее апеллировать можно было только к министру, и тут требовались большие деньги и влиятельная поддержка, каких друзья Пега, даже если бы постарались, не могли обеспечить.
Ночью 15 декабря несколько человек из компании отправились в Ньюгейт за новостями о судьбе Пега, так как рекордер должен был сообщить о королевском решении непосредственно в тюрьме, прибыв в поздний час из Виндзора. Остальные проводили время в беспокойном ожидании; я, со слов других, рисовал себе, что там происходит: мрачная сторожка у тюремных ворот, настороженная толпа родственников и доброжелателей, вот приближается карета в сопровождении верховых, Черного Джека (рекордера) встречает начальник тюрьмы, с ним ординарий (священник), затем долгое ожидание, пока последний обходит камеры и сообщает осужденным, как решилась их судьба. И наконец у сторожки появляется тюремный надзиратель и зачитывает толпе родственников и друзей список тех, кому предоставлена отсрочка.
Около двух ночи Салли, Джек, Мег (в истерике и слезах) и остальные ввалились в дверь с известием, что Пега не оказалось в числе счастливчиков. Его казнь была назначена через шесть дней.
Как только стих шум, вызванный этой новостью, Барни, Джек и Сэм хлопнули в ладоши и Барни прокричал:
— Слушайте. О нашей рождественской вечеринке на Генриетта-стрит. Она переносится на несколько дней вперед.
Под крики удивления и протеста Барни и остальные двое обменялись улыбками.
— На какой день? — спросил Биллингсгейт.
— Неважно.
— С чего это вам вздумалось? — выкрикнул Уилл.
— Из-за Кошачьего Корма, — отозвался Барни. — Он думает, что дело назначено на рождественский Сочельник, вот мы его и кинем.
— Не получится, — мотнул головой Уилл. — Один из нас шпионит для него.
Барни, Сэм и Джек обменялись самодовольными улыбками.
— А вот и нет, — сказал Джек.
На всех троих посыпался град вопросов:
— О чем это ты? Вы ведь раньше говорили, что среди нас есть его шпион?
— Был, — кивнул Барни. — А теперь нет.
— По-твоему, это была Нэн? — возмутился Уилл.
— Верно, — подтвердил Сэм. — Мы с Барни и Джеком дознались, что это она. Мы как раз об этом калякали, и тут приходит парнишка с вестью от Кошачьего Корма; обмозговали мы трое это дело и решили: ну поймаем мы шпиона, ну заткнем ему глотку, а Дэниел тогда будет знать, что нужно подбираться к нам с другого конца. Нет, надо устроить так, чтобы он не догадывался, что его Нэн у нас на крючке. Пусть делает, что задумал. Нэн доложит ему, что ее выгнали из-за Сэл — та, мол, на нее озлилась.
Его прервал Джек:
— Мы порешили на том, что я скажу Сэл: Нэн шпионка Кошачьего Корма, и ты потому сделай вид, будто ревнуешь меня к ней.
Послышались добродушный смех и свистки. Джек улыбнулся Салли, она обвела компанию самоуверенным взглядом, упоенная своей изобретательностью.
— Салли все разыграла как по нотам, — добавил Барни. — Нэн думает, будто Салли хотела ей насолить и потому подкинула побрякушку, а что она шпионка Палвертафта, никто не догадывается.
