имени Джеральд Ситон?
— Я о нем никогда не слышала.
— И вы не проводили с ним выходных в Котсуолдс 30 и 31 июля сего года?
— Конечно же нет, — теперь в ее голосе слышалось негодование.
Бэттен уже снова был на ногах.
— Ваша Честь, — устало произнес он, — это не относится к делу.
— Придерживайтесь существа дела, мистер Малхолланд, — сказал судья.
— Вопросов нет, — закончил Пендл и сел.
Вслед за Фионой Грэхэм выступило впечатляющее число свидетелей обвинения, включая брызгавшую ядом старую канцелярскую крысу, и каждый вбивал свой гвоздь в гроб Кэнфилда. Пендл смело сражался со всеми, но не сильно преуспел в этом.
Наконец, к радости хорошо знавшей его толпы, на свидетельское место поднялся Рики Уэтерби. Он был так хорош собой — просто загорелый бог — и так расстроен, но вместе с тем столь мужественно сдержан, что через мгновение весь зал был на его стороне.
— Обвинение завершило рассмотрение дела, — сообщил Бэттен. Рики Уэтерби спустился в зал. Судья посмотрел на часы и объявил перерыв на ланч.
Пендл остановился, чтобы сказать несколько слов Кэнфилду и его бедной расстроенной жене, и потом подошел ко мне.
— Вы были просто замечательны, — сказала я. — Я и не предполагала, что вы так здорово это делаете.
Он покачал головой:
— Сегодня придется вести себя грубо. Пойдемте, у нас только час.
Было по-прежнему страшно холодно, но бледное солнце, светившее сквозь тонкие облака, как недовольная жемчужина, растопило почти весь иней. Несколько машинисток кормили голубей, пока наше такси ехало через Линкольн Инн[20] Филд. Нашей целью был маленький жаркий паб с темными деревянными панелями на стенах, который, казалось, был битком набит юристами. Я только собралась сказать, как тут мило, но замерла, потому что за стойкой опорожнял большую рюмку виски Джимми Бэттен.
— Смотрите, — шепнула я.
— Я знаю, — ответил Пендл.
Джимми Бэттен обернулся и улыбнулся нам.
— Дело в шляпе. Что вам заказать?
— Пожалуйста, виски, — попросил Пендл. — Ты тоже можешь себе это позволить, ведь ты, небось, немало получил от Уэтерби. Ты чертовски здорово повел дело.
— Все бы и без меня шло как по маслу, — сказал Джимми с неубедительной скромностью.
— Должен сказать, что ты наваливаешься на своих клиентов с недостойной поспешностью, — заявил Пендл. — На тебя надо заявить в Адвокатский Совет. У тебя и десяти секунд не ушло на то, чтобы придать уверенности очаровательной мисс Грэхэм. Мне кажется, тебе стоит пригласить ее сюда.
— Она слишком уж не-вин-на для подобных заведений, — парировал Джимми, подмигивая мне. — Ты не собираешься представить меня этому восхитительному созданию?
Я наблюдала за ними разинув рот.
— Но вы же все утро насмехались, шипели и сверлили друг друга взглядами, — выдохнула я.
— Конечно, — сказал Джимми, — таковы правила игры, это показывает, что мы трудимся в поте лица. Что вам заказать выпить?
— Джин с тоником, а зовут ее Пруденс, — сообщил Пендл, предлагая мне сигарету. — Ты в редкостной форме, Джимми, и все эти ссылки на Тарквина и Лукреция…
— Приходится взбадривать присяжных всякой порнографией, — объяснил Бэттен, — иначе они совсем уснут.
— Полагаю, что на вечернем заседании ты распнешь моего клиента?
— Я зажарю его, дорогой мой. Льда и лимона? — добавил он, протягивая мне бокал. — А разве он этого не заслуживает?
— Пру, считает, что он невиновен, — сказал Пендл. — Она со мной, не забывай.
Я никогда не думала, что он умеет быть таким дружелюбным. Может, это потому, что Бэттен — важная персона?
— Она слишком хороша, чтобы тратить время на такую птицу, как ты, — заявил Джимми, поглаживая мою шубу как котенка, его веселые темные глаза блестели. Он показался мне очень привлекательным. Он обладал той уверенностью в себе, которая приобретается лишь с возрастом, но при этом совсем без напыщенности.
— Раз она кажется тебе такой очаровательной, — сказал Пендл, — ты не откажешься ее накормить и позаботиться о ней, пока я сгоняю в палату и подпишу кое-какие бумажки?
— Буду счастлив, — ответил Джимми Бэттен с готовностью, немного компенсировавшей разочарование от того, что Пендл слинял. И вообще, дамские журналы советуют больше общаться с его друзьями.
— Не верьте ни одному слову Джимми, — посоветовал Пендл, проводя пальцем по моей щеке. — Юристы — страшные сплетники.
Он ушел. Я чувствовала, что покраснела как маков цвет и от его неожиданной ласки, и от внимательного взгляда наблюдавшего за нами Джимми.
Мы с Джимми пообедали картофельной запеканкой, и распили бутылку вина, сидя тесно прижавшись, друг к другу в обитой панелями нише. Болтать с Джимми было одно удовольствие — тем более что он так же хотел обсудить Пендла, как и я.
— Я никогда не думала, что он такой хороший адвокат, — сказала я.
— Блестящий. Правда, несколько холодноват для того, чтобы легко вертеть присяжными. У него нет легкого, располагающего к себе обаяния, и он это понимает, зато прекрасно умеет задавать вопросы. Он никогда не говорит ничего, чем можно было бы оскорбить, но свидетель, прежде, чем он успеет это осознать, оказывается у него на крючке.
— Он расправился так с моим шефом. Из-за чего весь вечер пошел насмарку.
Джимми усмехнулся. Я обратила внимание на то, как много у него на лице морщинок от смеха. Как жаль, что у Пендла их совсем нет.
— Меня восхищает то, что он никогда не отказывается от дела, — продолжал Джимми, наполняя мой бокал. — Держу пари, он сейчас что-то выискивает, пытается раскопать какое-нибудь доказательство, от которого все мое дело полетит к чертям. Правда, вряд ли это ему поможет: нет сомнений, что Кэнфилд виновен. Вы с ним уже давно встречаетесь?
Я понимала, что он решил выкачать из меня побольше информации. Нужно быть осторожной.
— С лета.
— Я его впервые встретил с девушкой.
— Это мило, — заметила я.
— Я иногда даже подумывал, не глядит ли он в другую сторону, — лениво заметил Бэттен, — он очень много работает, чтобы сублимировать.
— Вы хотите сказать, что он голубой?
Бэттен искоса взглянул на меня и кивнул.
— Он, например, говорит «очаровательная мисс Грэхэм», но при этом она его совершенно не волнует.
— Нет-нет, — в ужасе настаивала я, — он вовсе не из этих.
— У вас есть доказательства, не так ли? Честно говоря, если бы вы принадлежали мне, я бы давно распустил руки. Выпейте еще бренди и больше ничего не говорите. Я прошу прощения, что разглядываю вас, и дело не только в том, что это приятно, просто вы напоминаете мне кого-то, но я не могу вспомнить кого.
— И Пендл говорил мне то же самое, когда мы только познакомились, — сообщила я.
У меня возникло неприятное чувство, что он знает гораздо больше, чем говорит. Но в комнате было так тепло, а я так много выпила, и он был таким уютным, что у меня был большой соблазн поведать ему мои
