дать экипажу возможность немного передохнуть в воскресное утро, переношу начало работ на 8 часов. Четыре бригады по четыре человека будут работать с двумя землесосами. Большой землесос занят на прокладке траншеи, ведущей к пушке. Здесь мы находим множество керамических изделий, но «борозда» постоянно затягивается илом. С помощью землесоса типа «печная труба» вымываем две ямы между холмом и взорванной скалой, а затем еще две в долине между холмом и склоном рифа. Мишель Делуар вносит предложение завершить свою работу пятой скважиной, в ста метрах от якоря. Здесь Коль находит большую свинцовую пластинку, чугунные скамейки, кусок дерева. Вторая половина дня уходит на выравнивание площадки, то есть удаление самых крупных коралловых глыб и «оленьих рогов», которые ее буквально заполонили.
Тем временем наши операторы стараются отснять как можно больше кадров, поочередно сменяясь у кинокамеры.
Дюма и де Хенен приходят в восторг от только что найденных форм керамических изделий. Они, видимо, того же происхождения, что и посуда, добытая на старой площадке. Если корабельный груз на обеих площадках одинаков, это означает, что, раскопав носовую часть, мы теперь действительно напали на след кормы. Итак, мы имеем дело с одним и тем же судном, относящимся к XVIII веку.
Ныряю в 6 часов утра и тщательно осматриваю стенки каждой скважины: обломки корабля, бутылки, керамические изделия, металл, дерево, обручи от бочек, застрявшие в коралловом известняке, погребены под метровой, а иногда и полутораметровой толщей осадков или булыжников. Никаких следов балласта или киля. Возвращаюсь на борт в твердой уверенности, что середина и корма судна, от которых при ударе отделилась носовая часть, разбились о мыс и были измельчены и рассеяны зыбью еще до того, как их погребли морские осадки. Принимаю принципиальное решение — пробурить большую скважину в наиболее вероятном месте нахождения недостающих частей судна, а затем уже покинуть эти края.
Четыре бригады все утро заняты выравниванием новой площадки. Наша лебедка поднимает со дна одну из пушечных «пагод» вместе с заключенной в ней пушкой, а затем бросает ее за борт «Калипсо».
Последнее погружение
Поль Зуэна, несущий вахту на мостике, улыбается мне с видом заговорщика. Бесшумно снаряжаюсь и осторожно соскальзываю в прохладную на заре воду. Чувствую себя непривычно одиноким. Мое снаряжение легче, чем обычно. Отдаюсь медленному течению. Всю площадку можно охватить одним взглядом. Скоро мы прекратим охоту за сокровищами, но сегодня через четверть часа Раймон и Жан-Пьер продолжат свою работу. Пока же в море никого, кроме меня.
Сегодня все предметы предстают как бы в ином измерении. Время остановилось… Вокруг разбросаны куски дерева, призрачные якоря и пушки… Да, когда-то это был большой корабль! Но теперь он превратился в труп, который мы неумело вскрыли… Кораллы крепко держат его в своих тисках. Это самый прочный покров для мертвого корабля…
Шланг компрессора напоминает спящего морского змея. Реальность кажется сном. Здесь стираются грани между победой и поражением. И то и другое теряет свой смысл.
Дележ сокровищ
Упаковываем багаж. Утром по велению совести водолазы в последний раз обследуют подводную площадку, но безуспешно… Пополудни организую большую мизансцену на задней палубе. Мобилизован весь экипаж, фантастические декорации установлены против места погружения водолазов и на задней палубе «Калипсо». На сцене три пушки, двухтонная коралловая пагода, северный якорь, корзина с «оленьими рогами», бутылки, керамика, наша тачка в движении, Гастон со своим магнитомером, четверо разоблачившихся и одновременно снаряжающихся водолазов и т. д. Творится что-то невообразимое!
Во время третьей съемки распоряжаюсь поставить виолончель. Лабана перед гигантской пагодой в самом конце кормы. Мишель устроился в тачке, которую толкает перед собой Бернар, сопровождаемый Жеженом. Мишель, ни о чем не подозревая, продолжает съемку, как вдруг в его видоискатель попадает виолончель. У оператора перехватывает дыхание… Кстати, моральный дух экипажа великолепен, и это в тот момент, когда мы полностью осознаем свое поражение. Но у всех превосходное настроение. Ничего похожего на смех сквозь слезы. Ни малейшего намека на затаенную горечь.
Без всяких проволочек приступаем к «генеральной уборке». Археологические раскопки и киносъемки закончены. Убираем с рабочей площадки поплавки, кайла, буры, кирки. Обломки кораллов и корзины летят за борт «Калипсо». Компрессор возвращается в трюм. Задняя палуба промыта мошной струей воды. Поль пускает в ход брандспойт и щетки. «Калипсо» еще грязна, но ее уже нельзя узнать, так она помолодела, освободившись от обломков.
Вечером после обеда принимаемся за распределение сувениров из расчета три вещицы на человека. Все остальное перейдет к де Хенену. С общего согласия отбираем все, что представляет интерес для музеев.
Заседание проходит в дружественной, торжественной атмосфере, с легким налетом разочарования.
Море не слишком щедро одарило нас своими сокровищами. Но я на него не в обиде. Мне очень нравятся эти коллекции почерневшей керамики, полуразбитого стекла и раковины, сцементированные кораллами. Достаточно прикрепить их к подставкам — и абстрактные или сюрреалистические скульптуры готовы. Подобные произведения искусства приводят меня в восторг, и я предпочитаю их восьмиреаловикам.
Эпилог
Четверг, 5 сентября. Ранним утром поднимаем якоря, демонтируем землесос и затопляем «Джемс энд Мэри». Наконец мы покидаем узкий проход и бросаем якорь за пределами рифа. Наш «зодиак» направляется в обозначенный фарватер, чтобы снять светящиеся буи. К сожалению, он там напоролся на какую-то скалу и, чуть было, не затонул. Наконец в 12 часов 30 минут «Калипсо» покидает риф Силвер-Банк, где мы провели первоначально семь суток, потом одиннадцать и, наконец, двадцать шесть суток. В целом набегает сорок четыре, а если к этому добавить переходы в Сан-Хуан и пребывание и этом городе, то на всю экспедицию затрачено примерно два месяца. «Ландшафт не отличался большим разнообразием!» —
