встретили нескольких соседей, приготовивших в сочельник факелы, чтобы освещать дорогу, и присоединились к ним. Во главе каждой маленькой группы людей шел человек с факелом. Почти все молчали, но были в прекрасном настроении. Им казалось, что они вышли, словно те три волхва, которых звезда вела на поиски новорожденного Царя Иудейского.
Когда они поднялись на поросший лесом холм, им надо было пройти мимо большого камня, которым в одно рождественское утро великан из Фрюкеруда бросил в церковь Свартшё. [3] Камень, по счастью, пролетел над колокольней и остался лежать на горном хребте Снипа. И теперь, когда шедшие в церковь приблизились к нему, камень, как обычно, лежал на земле, но все они знали, что ночью он поднимался на двенадцати золотых столбах и под ним ели, пили и танцевали тролли.
Не так-то уж приятно было идти мимо такого камня в рождественское утро, и Ян посмотрел на Катрину, чтобы проверить, достаточно ли крепко она прижала к себе девочку. Катрина, как обычно, шла уверенно и спокойно, тихонько переговариваясь с одним из соседей. Казалось, она вовсе не думала о том, какое это опасное место.
Ели здесь, на вершине холма, были старыми и пышными. Глядя при свете факелов на то, как они стоят с огромными снежными комьями на ветвях, невозможно было не заметить, что многие из них, казавшиеся ранее деревьями, были не чем иным, как троллями с остренькими глазками под белыми снежными капюшонами и длинными острыми когтями, торчащими из толстых снежных варежек.
Все хорошо, пока они ведут себя спокойно, а что, если кто-нибудь из них протянет руку и схватит кого-нибудь из проходящих мимо! Для взрослых и стариков это, пожалуй, не так уж опасно, но Ян всегда слыхал, что тролли особенно любят маленьких, маленьких человечьих детишек, и чем меньше, тем лучше.
Он все же считал, что Катрина держит девочку уж очень беспечно. Огромные, вооруженные когтями, лапы троллей могли без труда вырвать у нее ребенка. Забрать же у нее из рук ребенка посреди такого опасного места он тоже не смел. Это как раз могло бы привести свору троллей в движение.
Уже послышался шелест и шепот от одного дерева-тролля к другому. Наверху, в ветвях, уже что-то скрипнуло, словно они пытались двинуться с места.
Спросить других, видят ли они и слышат ли то, что видно ему, он тоже не осмеливался. Ведь, возможно, именно этим вопросом он еще больше расшевелит свору троллей.
Он знал лишь одно средство, к которому можно было прибегнуть в такую трудную минуту. Он запел в лесу псалом.
У него не было голоса, и никогда прежде он не пел на людях. У него был такой плохой слух, что он ни разу не осмелился петь в церкви, но раз уж этого не миновать, то будь что будет.
Он видел, что соседи немного удивились. Шедшие впереди стали толкать друг друга и оглядываться. Но это не могло помешать ему, он должен был продолжать.
И тут же одна из женщин прошептала ему: «Погодите немного, Ян, я помогу вам!» И она совершенно правильно запела рождественский псалом.
Это прекрасно звучало в ночи среди деревьев. Остальные не смогли удержаться и тоже запели. «Благословен будь прекрасный утренний миг, предреченный нам святыми устами пророка!»
И тут словно шорох ужаса пронесся среди деревьев-троллей. Они опустили снежные капюшоны, так что злые глаза уже больше были не видны, и вновь втянули под еловую хвою и снег свои торчащие когти. Когда отзвенел первый стих, на лесном холме уже нельзя было увидеть ничего, кроме обычных старых безопасных елей.
Когда люди из Аскедаларна вышли на проселочную дорогу, факелы, освещавшие им путь через лес, догорели. Но здесь они продвигались вперед, ведомые огнями крестьянских изб. Когда один дом скрывался из виду, сразу же невдалеке начинал светиться другой. Во всех окнах домов были поставлены свечи, чтобы указывать бедным путникам дорогу в церковь.
В конце концов они поднялись на холм, с которого была видна церковь. Сквозь все ее окна струился свет свечей, и она стояла, словно огромный фонарь. Когда путники увидели церковь, они были вынуждены остановиться, затаив дыхание. После всех маленьких избушек и низких окон, мимо которых они прошли, церковь показалась им удивительно большой и удивительно сияющей.
Когда Ян увидел церковь, он невольно подумал о бедных людях из Палестины, которые шли однажды ночью и несли с собой крохотного Младенца, свое единственное утешение и радость. Шли они из Вифлеема в Иерусалим, потому что Младенцу должны были сделать обрезание в Иерусалимском храме. Но им пришлось пробираться темной ночью, ибо многие посягали на жизнь этого Младенца.
Люди из Аскедаларна вышли из дому пораньше, чтобы успеть добраться раньше тех, кто ехал, но вблизи церкви те все-таки их нагнали. Лошади фыркали, колокольчики звенели, и сани неслись что есть духу, вынуждая бедных пеших путников отступать в глубокий снег.
Теперь уже Ян нес ребенка. Ему приходилось то и дело отскакивать в сторону перед проезжающими. Идти по темной дороге было трудно, но перед ними стоял светящийся храм, и стоит им только добраться до него, как они окажутся в надежном укрытии.
Сзади послышался громкий звон колокольчиков на упряжи и конский топот. Это ехали большие сани, запряженные парой коней. В санях сидел молодой господин в черной шубе и высокой меховой шапке. Рядом с ним сидела его молодая жена. Правил он сам, но позади него стоял кучер с горящим факелом в руке. Факел он держал высоко поднятым, и пламя отбрасывалось потоками воздуха назад, оставляя за собой длинный хвост искр и дыма.
Ян стоял высоко на сугробе, держа ребенка на руках. Выглядело это очень опасно, потому что одна его нога вдруг провалилась в сугроб, и он чуть не упал. Проезжавший господин сильно натянул вожжи и окликнул тех, кого вытеснил с дороги.
— Давайте сюда ребенка, и он сможет проехать со мной до церкви! — любезно сказал он. — Опасно идти с малышом, когда так много народу едет.
— Спасибо! — сказал Ян Андерссон. — Ничего, мы как-нибудь сами.
— Мы посадим девочку между нами, Ян, — сказала молодая госпожа.
— Спасибо! Но мы уж сами.
— Вот оно что, ты боишься отпустить ее от себя? — сказал проезжающий и со смехом покатил дальше.
Итак, путники пошли дальше, но идти становилось все труднее и опаснее. Сани следовали за санями. Не было ни одной лошади в приходе, которая бы осталась не запряженной в это рождественское утро.
— Тебе надо было позволить им взять девочку, — сказала Катрина. — Боюсь, что ты упадешь с ней.
— Чтобы я позволил им взять ребенка? Да ты не знаешь, что говоришь. Ты что, не видела, кто это был?
— Что худого в том, чтобы позволить ей поехать с заводчиком из Дувнеса?
Ян Андерссон из Скрулюкки резко остановился.
— Это был заводчик из Дувнеса? — сказал он, словно очнувшись ото сна.
— Конечно, он! А ты думал кто?
И вправду, куда унесся Ян в своих мыслях? Что это за ребенка он нес? Куда направлялся? Что это была за страна, по которой он шел?
Он провел рукой по лбу и казался несколько смущенным, когда ответил Катрине.
— Я думал, что это был царь Ирод из Иудеи и Иродиада, жена его!
СКАРЛАТИНА
Когда девочке было около трех лет, она заболела. Скорее всего это была скарлатина, потому что все тело девочки покраснело, а когда к ней прикасались, то чувствовалось, что она горит, точно в огне. Она ничего не хотела есть. Спать она тоже не могла, а только лежала и бредила. Ян был не в состоянии оставить больного ребенка, и день за днем просиживал в избе, так что похоже было, что рожь Эрика из Фаллы так и останется необмолоченной.
